Сергей Дорогин полчаса просидел на скамейке в самом конце набережной, очередной раз взглянул на часы и в сердцах произнес:
– Журналисты – самый необязательный народ в мире, договоришься с ними конкретно, четко – и обязательно подведут! И чем конкретнее договоренности, тем чаще, черти, подводят.
Он уже собрался уходить, как в кармане куртки затрещал мобильник.
– Я дико извиняюсь, Сергей, дико! Ты меня простишь, ты меня поймешь, шеф вызвал на совещание. Это срочно, поверь! Я не смогла отвертеться, ты уж меня прости! Прощаешь?
– Ну что с тобой, Варвара, делать! Конечно прощаю. Тем более погода хорошая, я посидел, отдохнул, на людей посмотрел. Может, завтра встретимся, у тебя действительно было срочное дело.
– Как тебе сказать, еще час назад оно было срочным, а буквально пять минут назад шеф сказал, что для моего нового материала в его газете места нет. С шефом такое случается. У него в голове тараканы завелись. Ты уж меня прости, хоть я и не виновата!
– Хорошо, Варвара, не волнуйся! Если понадоблюсь, найдешь меня в любое время дня и ночи! Не церемонься.
– Найду. Ты меня еще раз прости. Сергей спрятал телефон в карман, огляделся по сторонам. Значит, не судьба встретиться сегодня с журналисткой “Свободных новостей плюс” Варварой Белкиной. Он легко поднялся с зеленой скамьи, закинул за плечо спортивную сумку, закурил и, неторопливо пуская голубоватые облачка дыма, двинулся вдоль набережной. Хоть он и не встретился с хорошим человеком – Белкиной, но его настроение от этого ничуть не ухудшилось.
– Весна, – сказал Сергей Дорогин самому себе. – Погода шепчет! Сирень в цвету, настроение у меня хорошее.
Он шел, глядя на прохожих, на женщин с колясками, на беременных и их смешные, немного несуразные тени.
«12 дня. Куда пойти?»
И тут он услышал звук. Вначале услышал, затем определил источник. Тихий звук заставил его вздрогнуть и остановиться. Есть вещи, которые человек запоминает на всю жизнь, до гробовой доски: запах матери, вкус черного хлеба с молоком, первое прикосновение к руке женщины, первый поцелуй и.., звуки. На них у Дорогина была прекрасная память.
Он стал как вкопанный, медленно повернул голову, хотел увидеть и боялся ошибиться. Увидел…
Мужчина в белой шляпе, в светлой полотняной куртке, рядом с ним четыре подростка. Мужчина сидел на спинке лавки, в его руках – губная гармошка. Мужчина играл до боли знакомую песню. “Разлука ты, разлука, чужая сторона! Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля!” – бормотал Дорогин, вслушиваясь в звуки губной гармошки.
Так мог играть лишь один человек, один в огромном десятимиллионном городе, один в бескрайней России, один на голубом шарике Земли.
– Пашка, – прошептал Дорогин. – Это же Пашка Разлука!
Пошатываясь, не веря в удачу, Дорогин двинулся к лавке. Он брел как загипнотизированный, приближаясь к мужчине и детям. Остановился в пяти шагах от них прямо на газоне, остановился и слушал, завороженный, потрясенный. Перед его глазами проносились картины детства.
Сигарета сгорела, обожгла кончики пальцев, а Дорогин все стоял неподвижно, исступленно глядя на сутулую спину мужчины, торчащие лопатки, тонкую шею.
Первыми Дорогина заметили подростки, они уставились на него, продолжая слушать незатейливую мелодию, которую мужчина выводил на губной гармошке. Дорогин сделал один шаг, затем еще несколько и тихо подпел Пашке густым теплым баритоном:
– Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля-Сергей пел протяжно, вкладывая душу в каждую ноту, в каждое слово. Мужчина, продолжая играть, медленно обернулся… Губная гармошка, сверкнув хромированным ребром, выпала из его пальцев. Он сидел и моргал. Казалось, еще несколько секунд – и он лишится чувств, рухнет со спинки ярко-зеленой скамейки на траву, как подстреленный из рогатки воробей. А Дорогин продолжал петь уже без аккомпанемента, музыка звучала в его памяти, звучала ярко, отчетливо.
Мужчина в белой шляпе тяжело задышал, его лицо побледнело, глаза стали влажными, словно каштаны, извлеченные из зеленой толстой кожуры.
– Разлука! Здорово! – выкрикнул Сергей, бросая в траву погасшую сигарету.
– Ты. Это ты?! – певучим тенором произнес мужчина, сдвигая шляпу на затылок.
– А то кто же, Пашка! – выдохнув, бросился к другу Сергей.
Они обнимались на глазах изумленных подростков. Те смущенно переглядывались друг с другом. Один из них наклонился, поднял гармошку и протянул мужчинам. Дорогин взял губную гармошку.
– Паша, это та самая?
– Нет, другая… – сказал Павел, пожирая глазами Дорогина.
То же самое делал и Сергей. Они поворачивали друг друга, оглядывая с разных сторон, изучая и убеждаясь, что это они.
– Конечно же это ты! – сказал Павел Матюхов, по кличке Разлука. – Тридцать лет пролетели, как один день!
– Тридцать один! – уточнил Дорогин, прижимая к себе друга детства. – Ты что тут делаешь? – спросил Сергей.
– Играю, не понял еще?
– Знаешь, я бы мог пройти мимо, но гармошка, гармошка… – Сергей прижал ее к губам и поцеловал. – Паша, гармошка!
– Она, родная, Серега! Она!
– И песня… Если бы ты играл что-нибудь другое… Я навряд ли бы узнал…
– А я сидел один, пацаны подошли, попросили сигарету, а я им говорю: “Курить вредно, братцы мои, я вам лучше сыграю!”. И я им сыграл…
– Ладно, мы пойдем… Спасибо вам, – сказал вихрастый подросток, поправляя рюкзак.
– Да, ребятки, идите! Спасибо вам за все!
– За что?
– Благодаря вам друга детства встретил.
– Это вам спасибо! За музыку. Вы играли, а у нас слезы на глаза наворачивались.
Подростки побежали вдоль набережной, а мужчины продолжали стоять, ощупывая друг друга взглядами. Случаются же такие чудеса! В огромном десятимиллионном городе – встретить друга детства!
– Ты как? – спросил Павел Матюхов. – Вижу, хорошо… Жена, дети, наверное, есть. Здесь, в Москве, живешь?
– Нет, под Москвой, – ответил Дорогин.
– А здесь что делал? Как тебя сюда занесло?
– Встреча деловая была назначена… Но дама не пришла, зато Бог тебя послал. Садись, что мы стоим, как столпы соляные.
Мужчины сели. Дорогин вертел в дрожащих пальцах губную гармошку.
– Кажется, что эта та самая, но сколько лет прошло…
– Она – один в один, как та – немецкая, я такую и искал. Только та играла чуть мягче… А у этой звук немного жестковатый.
Сергей вытряхнул из пачки сигарету, нервно, жадно закурил.
– Как ты, что ты? – спросил Дорогин.
– Приехал с предложением в один комитет, а они меня отфутболили, сволочи!
– В какой комитет? Зачем?
– Это даже мне неинтересно… Лучше ты о себе расскажи.
– Пойдем в ресторан, в бар, посидим, выпьем… – предложил Дорогин, рассматривая своего друга детства так, словно сличал фотографию с оригиналом.
– Что ты на меня так смотришь? Сильно изменился? Постарел?
– Ясное дело – не помолодел! Все-таки тридцать один год прошел!
– Ну на, смотри, любуйся! – Павел Матюхов стащил с головы шляпу, хлопнул ее на скамейку.
Огромная лысина, взъерошенные на висках волосы, но глаза те же, грустные, темно-карие, как каштаны, вспомнил сравнение учительницы русского языка и литературы Дорогин.
– Сильно старый?
– Ничего.., не сильно изменился, – произнес Сергей.
– А ты чуть другой стал, Серега, слишком взрослый, что ли…
Дорогин расхохотался. Рассмеялся и Павел.
– Фу ты, черт! – сказал Матюхов. – Здесь я мог встретить кого угодно! Мог увидеть народного артиста, эстрадную звезду, актера, политика, но чтобы встретить тебя, Серега, я даже представить себе такого не мог!
– Да и я не ожидал!
– Серега, ты знаешь, где я был?
– Когда?
– Буквально пару недель тому.
– Где?
– В нашем детском доме…
– Ты там был? – словно не веря в услышанное, спросил Сергей.
– Был…
– Ну и что? Как там?
– Это, Серега, страшно! Это ужас какой-то! Разруха полная… Пацаны голодные! Смотрят вот такими глазами, а в глазах страх и тоска-Смертная… Одежды нет, обуви тоже, книжки все старые… В российской тюрьме, наверное, и то лучше!
– Что ты там делал? Как тебя, Пашка, занесло в Абхазию?
– Приехал по делам. Думаю, дай заскачу! Пару дней свободных выдалось, и я из Пицунды заехал в Гудауту… Приехал, глазам не верю. Все вроде бы как тогда – и крыши такого же цвета, и рамы на окнах синей краской выкрашены, но все в запустении… Я когда к городу подъезжал, с горы крыши увидел, из меня слезы как хлынули! Еду и плачу! Ты даже представить себе не можешь!
– Я там тридцать лет не был, – произнес Дорогин.
– Как там хорошо было! Помнишь? Мандарины! Магнолии цвели… Красота! Рай земной!
– Помню, – произнес Сергей немного срывающимся голосом: так он говорил в детстве, когда волновался.
– Смотри, Серега, – Павел Матюхов запустил руку во внутренний карман полотняной куртки, извлек кожаное портмоне, величиной с книгу средних размеров. Он раскрыл бумажник и вытащил из него запаянную в пластик фотографию.