— Интересно, сколько там… — поинтересовался лежащий неподалеку снайпер.
— Достаточно… — процедил майор — завсегдатаи раз в месяц сразу за весь месяц платят, а тут незнакомые едут.
— Вот и познакомились…
— Продолжай наблюдение…
О том, что майор берет взятки, в принципе знали — поэтому и назначили переход именно на его смену.
— Внимание, колонна на чужом берегу! Внимание всем!
Колонна приближалась к афганскому посту. Если при задержании русской таможней предписывалось просто сдаваться — там дальше разберутся — то при задержании на афганском таможенном посту предписывалось открывать огонь. Совсем неподалеку, в нескольких километрах за спинами спецназовцев, выполняло учебное задание звено штурмовых вертолетов М40 — у Мадаева была связь и с ними.
Но на афганском посту все прошло даже проще. Открытое окно, рука с зажатыми в руках купюрами — сразу за шесть грузовиков — и проезжайте. Знакомые, незнакомые какая разница, в сущности — деньги то у всех одинаковые. Кстати, русские золотые рубли ценились здесь больше, чем британские фунты — требуются в приграничных торговых расчетах.
— Господин майор, колонна прошла! Наблюдаю колонну на трассе!
Майор вытер пот со лба.
— Аллах с нами. Связь!
Связь установили быстро — спутник как-никак, не то что раньше… мучались.
— Гнездо, я Орел! Колонна прошла нитку, повторяю, колонна прошла нитку! Как поняли?
— Орел, я Гнездо. Вас понял, продолжайте наблюдение до точки три, прием!
— Вас понял, продолжать наблюдение до точки три!
— Верно, конец связи…
Оказавшись на афганской земле, колонна грудилась на придорожной площадке, сбивалась в караван, водители вешали на окна бронежилеты, караванщики — на легких джипах с АГС и ДШК распределяли места в конвое и взимали плату. Вот только шесть грузовиков, не останавливаясь, пошли вперед, поднимая столбы пыли и не дожидаясь места в колоне. Такие тоже бывали — не хотели платить караванщикам за охрану от душманов, экономили деньги, считали что сами справятся. Никто их останавливать не стал — каждый сам решает, когда и как ему умереть — если за него это не решат другие. И опять никто не обратил внимание на нечто, похожее на небольшую птицу, неотрывно сопровождающее странную колонну…
— Когда?
— Имей терпение Абдалла. Достойный и разумный муж не торопит события. Все в руках Аллаха!
Абдалла, шестнадцатый из восемнадцати сын шейха Дархана перевернулся на живот, начал от скуки, чтобы занять руки и унять раздражение, играть со своим Маузером.
— Давно у тебя это? — Карим кивнул на пистолет.
— Давно. Отец подарил на совершеннолетие.
— Хороший пистолет — задумчиво проговорил Карим — у меня бы друг, который очень любил именно Маузер. И стрелял из него — мастерски.
— А где он?
— Не знаю — ответил бесхитростно Карим и он не лгал — кое-кто даже говорил, что он погиб, хотя я в это не верю. Не мог он погибнуть.
— Там, да?
— Там…
Где «там» не уточняли, оба собеседника знали, о чем идет речь. И хотя оба они были из разных стран, из разных культур, можно даже сказать из разных миров, а к тому же их соплеменники воевали по разные стороны в той кровавой бойне — они уже не испытывали друг на друга зла. Потому что оба они знали истинных виновников пролитой крови.
А теперь, они возьмут кровь за кровь, если так будет угодно Аллаху…
На боку у Карима завибрировал переговорник…
— Эдельвейс на связи!
— Эдельвейс, это Гнездо. Родственники едут, встречайте.
— Вас понял, конец связи.
— Карим — Карим при этих словах Абдаллы улыбнулся, он все-таки отучил его обращаться к нему «эфенди», как к старшему и гостю и заслужил доверие этого по возрасту подростка, а по сути мужчины — расскажи мне что нибудь про то, что было там…
— Там было страшно — просто ответил Карим — и не потому что градом летели пули и рекой лилась кровь. Там было страшно потому, что люди, которые считали себя правоверными, воинами Аллаха убивали других правоверных, и делали это именем Аллаха. А делали они это потому, что англизы лгали им — и они пошли воевать за чужие им интересы, пошли проливать кровь людей, которые им не сделали ничего плохого. Они просто хотели мирно жить, Абдалла, они каждую пятницу ходили в мечеть, они жили так, как предписывал им Коран — но пришли их единоверцы и начали их убивать. Вот что было самое страшное, Абдалла…
— Отец говорит, англизы подлы и лживы… — солидно проговорил Абдалла — и твои слова это подтверждают. Я буду храбро сражаться твоим оружием с англизами, Карим, пока последний не побежит, поджав хвост.
— Хорошие слова, Абдалла — Карим взглянул на часы — скоро надо будет встречать гостей.
— Понял… — Карим сноровисто перевернулся, достал из кармана жестяную коробочку, в которой обычно носят насвай, перевернул ее отполированной до блеска стороной вверх и начал сигналить, посылая солнечные зайчики другим бойцам группы.
Когда выезжаешь с русского берега на афганский это чувствуется — практически во всем…
Русский Туркестан, пусть он был и не так развит, как остальные части империи, пусть в нем сохранились какие то феодальные пережитки — все равно по сравнению с Афганистаном и тем, что творилось там — это было небо и земля. На русской земле — нормальные дороги, придорожные гостиницы, кафе, заправки. То тут, то там рядом с дорогой — промышленные корпуса — то цементный завод, то плавка алюминия, то еще что. Гидроэлектростанции — энергия горных рек не пропадала зря. Техника на полях, аккуратные крестьянские домики, стада скота с пастухами.
Афганистан — в хлам разбитые дороги, нищая серость гор, красные лоскуты маковых полей, зелень зарослей конопли, следы от пуль на редких дорожных указателях. Техника — если на русской земле ездили обычные машины — легковые, грузовые, то здесь — большей частью бронированные, ощетинившиеся стволами, джипы и пикапы с крупнокалиберными пулеметами на самодельных турелях. Легковые машины были разве что в Кабуле, остальное — дикая земля, там только джип, а еще лучше бронированный джип. Базары — торгуют рабами, заложниками, женщинами, детьми для плотских утех, оружием, наркотиками — в открытую, никого не стесняясь взвешивают на весах пакеты, запакованные в несколько слоев прочной полиэтиленовой пленки, торгуются, ругаются. Даже днем на улицах нередки выстрелы — а уж на «дикой земле», на дорогах — черт знает, что творится. Каждое племя, каждая народность содержит вооруженные дружины, для видимости они правительству в Кабуле подчиняются, но это только — для видимости. Кроме торговли и выращивания наркотиков основной заработок племен — проводка караванов, за это берут деньги и передают караван на границах племенных территорий из одних рук в другие. Неудобно — но что делать. И это ни от чего не гарантирует — на дорогах полно душманов. Все как в восемнадцатом — девятнадцатом веках, только у душманов вместо сабель — РПГ и крупнокалиберные пулеметы…
Выехав на афганскую землю люди, сидящие в кабинах тяжелых грузовиков, ощутимо подобрались, передернули затворы автоматов. Все они пришли из силовых структур Российской империи — кто-то из десанта, кто-то из спецназа, кто-то и жандармерии. Все они уволились и на следующий же день их приняли в некое «общество на паях», недавно организованное и имеющее основной целью «оптовую торговлю и организацию перевозок в Восточных землях». Возглавил это общество некий Арут Ашотович Егиазарян, уводившийся недавно с дипломатической работы и подыскивающий себе занятие по душе — откуда-то дипломат хорошо знал специфику грузоперевозок. Происхождение капитала этой фирмы было темным и сомнительным, персонал фирмы был как на подбор — крепкие неразговорчивые мужики от двадцати пяти, до пятидесяти, предпочитающие ходить в камуфляже. Это был первый рейс — за ним пойдут другие.
В кабине каждой машины сидело двое — водитель и охранник. У водителя был укороченный, удобный в тесноте кабины автомат, у охранника — полноразмерный Калашников с подствольным гранатометом. И кабины и кузов были защищены съемной броней, что давало некую уверенность в том, что первая, короткая часть пути пройдет нормально. Душманы опасались нападать на караваны у самой границы — потому что там ждут клиентов проводники, а увидев душманов, не преминут с ними разобраться. Тридцать километров — всё, что им нужно было пройти на первом этапе, потом они пойдут со своей охраной, да и сами они чего то, да стоят.
— Налево! — сидевший в головной машине охранник, придерживая автомат коленями, неотрывно смотрел на небольшой прибор — спутниковый приемник системы навигации. По нему прокладывался путь — потому что надежных ориентиров в Афганистане почти не было…
Свернув с накатанной дороги, машины пошли по целине, переваливаясь на камнях и ухабах, раскачиваясь как лодки в шторм. Было лето, была сушь — и столб пыли выдавал продвижение небольшой колонны с головой — но с этим ничего нельзя было поделать…
Картинки из прошлого. 12 сентября 1992 года. Монтемаджоре Белсито, Сицилия
День сменялся ночь, а ночь днем, «падре» все не приходил — а сэр Колин с удивлением открыл для себя много новых, незнакомых для себя вещей. Жизнь в Лондоне — в политике, в высшем свете, тем более в разведке, похожа на жизнь рыб в глубине океана, под чудовищным давлением. Рыбы, которые живут на глубине, слепы, глухи, уродливы — такими становились и люди, пожившие «жизнью под давлением». Ослепшие, оглохшие, не слышащие никого и даже себя, морально уродливые… Сэр Колин знал чудовищную статистику — к сорока годам у работников его службы в «послужном списке» числится как минимум один развод, как минимум одно хроническое заболевание — чаще всего язва — а после отставки редко кто проживает больше пяти лет. Поэтому и боятся отставки многие, в том числе сэр Колин — потому что без работы жизнь просто теряет смысл. Не остается ровным счетом ничего — кроме работы…
А теперь… А теперь, сэр Колин уже седьмой день жил просто деревенской жизнью. Он просыпался рано утром от петушиного крика, он питался здоровой крестьянской пищей без консервантов и красителей. Он неуклюже выполнял простые крестьянские работы, помогал донье Стефании с курами и свиньями, он не отвечал на телефонные звонки — телефон здесь просто не принимал, в этом благословенном месте не было сотового покрытия. Удивительно — но он не боялся местных и местные, хотя и сплошь мафиози, стали понемногу признавать его. По крайней мере, когда он шел по улице — дети не прятались как раньше, а подбегали к нему, пытались заговорить, втянуть в свои игры. Удивительно — но он понимал их, а они — его. Он даже перестал курить — чтобы табачный дым не мешал ему наслаждаться чистейшим воздухом…
Сэр Колин перестал бояться отставки. Он боялся отставки, боялся быть ненужным — это чувство съедало его изнутри как кислота, особенно в последнее время. А теперь… Ну, отправят в отставку. Конечно же в почетную, на таком уровне поганой метлой не выгоняли — его примет премьер, скажет прочувствованную речь, коллеги пустят скупую слезу, в уме прикидывая как половчее забраться в опустевшее кресло. Что-нибудь подарят — часы золотые или ружье «Холланд-Холланд»…