Двойной портрет на бледно-синем фоне,
Но аура одна, она чиста.
Весь день — полет, вся ночь — полет,
Все ввысь и — напролет.
Дж. Раскорлей. Перевод с английского Г. Астанкевич
Пролог
— Никогда не думала, что буду заниматься любовью в курятнике. — Шейла хихикнула, как девочка-подросток, и уткнулась носом в плечо Алена.
— Тебе у меня не нравится? — нарочито возмущенным тоном спросил он. — Но это самое замечательное место на земле!
Она фыркнула.
— Ты знаешь, кто ты такой, Ален Ригби? Ты — самодовольный петух.
— Теперь уже нет. — Он шумно вдохнул и выдохнул.
— Да неужели? И с каких это пор — нет?
Шейла изучала его лицо так, словно хотела рассмотреть каждую морщинку на лбу, вглядеться в короткий след от пореза бритвой. Он торопился, заметила она, но все равно побрился, чтобы ей было приятно.
— С тех самых пор, как я поменял эмблему на своих воротах.
— Ах во-от когда… — Шейла улыбнулась, наклонилась и поцеловала его в кончик носа.
— Она-то тебе нравится?
— О-очень, — выдохнула Шейла и уткнулась носом ему под мышку.
Ален ухмыльнулся. Еще бы ей не понравилось, подумал он. Вместо безмятежной парочки золотых петушков, которые украшали ворота его имения прежде, он заказал другой сюжет — золотой петушок в крепких лапах серебряного сокола.
— А уж мне как нравится! — Он засмеялся. — Я стоял над душой у Пола, когда он выковывал клюв у сокола.
— Ты хотел, чтобы мой сокол казался… нежнее? — Шейла потерлась носом о теплую кожу плеча Алена и подняла голову.
Он засмеялся и крепко стиснул ее.
— Чтобы петушок не казался беспомощной жертвой. Вот почему я попросил сделать соколу клюв посолиднее.
— А как же правда жизни? — Шейла хитро посмотрела на него. — Когда ты увидел моего любимца в первый раз, ты сказал, что у Сокола Эдвина необыкновенно изящный клюв.
— Я это сказал, чтобы тебе польстить, дорогая. — Ален самодовольно засмеялся.
Шейла выбралась из своего укрытия и с некоторым недоверием посмотрела на Алена. Но, заметив улыбку на его губах, тоже улыбнулась.
— Я, кажется, теперь понимаю, в чем истинная суть новой композиции, мой дорогой дизайнер, — говорила Шейла, в то время как рука Алена спускалась по ее спине.
— Не-ет, этот сюжет не имеет никакого отношения к искусству дизайна…
Она фыркнула, когда его рука добралась до ее талии и на секунду замерла. У Шейлы перехватило дыхание, но она пробормотала:
— Имеет. Самое непосредственное отношение к древнейшему виду… искусства.
— Ты так считаешь? — Его рука поползла ниже.
— А ты — нет? Мелкая пластика — разве не один из древнейших видов искусства? — Шейла слегка нахмурила брови.
Он обхватил ее за плечи и отстранил от себя. Потом откинул легкое одеяло и, наклонившись к самому уху Шейлы, прошептал:
— Неужели ты вот это считаешь мелкой… гм… пластикой?
Она открыла рот, пытаясь сказать, что на самом деле имела в виду. Она говорила о петушке и соколе на воротах. Но не об этом… Потом, проследив за его взглядом, упала Алену на плечо и расхохоталась.
— Так во-от ты о чем! Да, к мелкой пластике это отнести невозможно.
— Вот и я о том же. — Его губы коснулись мочки уха Шейлы. — Ты знаешь причину…
— Ты так думаешь? — хриплым голосом произнесла она короткую, ничего не значащую фразу.
Но смысл тем не менее был — хрипота в голосе Шейлы не позволяла Алену сомневаться в том, о чем она думает на самом деле…
— Это я, Ален Ригби, — шептал он ей на ухо, — тот самый петушок, который попал в когти сокола.
Он прихватил губами мочку уха Шейлы и услышал ответ, который хотел услышать: Шейла охнула.
— Но ничуть не жалею, — продолжал он.
Теперь Ален легонько прижал зубами мочку уха с крошечной дырочкой под сережку. Шейла молчала, но он заметил, как напряглись желваки на ее лице. Пытается бороться с собой, упрямая.
— Впрочем, ты права в одном — мы сейчас на птицеферме. Да, мы с тобой занимаемся любовью в курятнике. — Он умолк и лизнул ее в щеку. — Послушай, но я что-то не пойму, почему ты решила, что имеешь полное право вытирать об меня свой мокрый нос? Или ты думаешь, что у тебя не нос, а клюв, как у Эдвина?
Он почувствовал, как задрожала Шейла. Она смеется! С деланным возмущением Ален продолжил:
— Ты пытаешься клевать меня, как собственную добычу? Должен сказать, ты успешно переняла повадки своего любимца, дорогая моя Шейла. — Его голос, в который Ален вложил обвинительные нотки, прозвучал неожиданно громко. — И ты снова принесла его едва ли не в спальню…
— Тсс, — прошептала она, привстав на локте и прикрывая указательным пальцем его губы. — Он не может без меня… Пока не может. Тише, а то разбудишь…
— Он спит по ночам. Не слишком ли ты о нем беспокоишься? — В голосе Алена послышались нотки ревности.
— Зато мы не спим. Мы за него…
— …Летаем, — прошептал Ален и засмеялся. — Мне нравится летать с тобой ночами.
— А мне и днем нравится, — призналась Шейла.
Она подняла голову. Полная луна бесстыдно наблюдала за ними сквозь незашторенное окно. Шейла оглядела мужчину, который лежал под ней.
Ален ухмыльнулся.
— Мне кажется, ты даже смотришь так, как он.
— Боишься? — хмыкнула она.
— А ты как думала? Ты смотришь на меня, словно видишь во мне потенциальную…
— …Добычу, — закончила за него Шейла. Опустив голову на грудь Алена, она поёрзала, устраиваясь поудобнее, и тотчас почувствовала, как его тело отозвалось на ее невинные движения. — Ты прав. Я сама, а не только природа, учила его видеть во всем, что движется, добычу.
— Ох, мне страшно… — протянул он и сцепил руки на спине Шейлы.
— Но тебе больше нечего бояться, — проговорила она, не отрывая губ от его жестких и влажных от пота волос на груди. — Ты уже пойман.
— Скорее, добыт, — поправил Ален.
— Тебя это огорчает? — Она резко подняла голову, ее бедра вдавились Алену в живот.
Он охнул, потом быстро повернулся и подмял Шейлу под себя.
— Ничуть, дорогая. — Он ухмыльнулся. — Я позволил тебе добыть меня… Разве нет?
Она застонала и впилась ртом в его губы. На этот порыв отозвались не только губы Алена — все тело.
— Да, да, — шептала Шейла, загораясь все сильнее, — и Сокол Эдвин… Он…
— Я очень ему благодарен, — прошептал Ален, сильнее вжимаясь в Шейлу.
Она застонала, потом приподнялась ему навстречу и снова ощутила ни с чем не сравнимое чувство полета.
Ей казалось, она летит, как Сокол Эдвин, все выше, выше, на свет яркой луны… Хотя она точно знала, что по ночам соколы не летают.
Что ж, она полетит вместо него.
Ну вот и все. Все так, как она хотела. Эдвин, ее мальчик Эдвин, по-прежнему жив. Потому что жизнь, поняла она, — это движение, это бесконечный полет.
Глава первая
Искусство избегать боли
— Знаешь, что однажды сказал Томас Джефферсон?
Норма Родд смотрела на свою пациентку внимательно и выжидающе. Ей было интересно, вспомнит ли она, кто такой этот деятель. Если вспомнит, значит, Шейла Ньюбери уже близка к тому, чтобы покинуть клинику. Это значит, что она способна отвлечься от навязчивой мономысли, которая привела ее сюда.
Тонкие светлые брови Шейлы сошлись на переносице, было видно, какая мучительная работа происходит у нее в голове.
Ага, уже хорошо, мысленно похвалила ее Норма. Значит, Шейла верит, что ответ на этот вопрос, а стало быть, и на другие, она может дать сама, без посторонней помощи.
— Томас Джефферсон… — не вопросительно, а скорее задумчиво повторила Шейла. — О да. — Она кивнула. — Он наверняка сказал что-то очень умное. — Теперь брови встали на место. Серые глаза, еще недавно равнодушные, блеснули, и не оттого, что она питала какие-то особенные чувства к человеку, носившему это имя, а потому, что на самом деле вспомнила, кто он. — Томас Джефферсон — третий американский президент…
— Может, ты даже помнишь, когда он жил? — прервала ее Норма.
Она позволила себе рискнуть — попыталась сбить Шейлу с мысли и тем самым выяснить, насколько уверенно чувствует себя эта женщина и владеет собой.
— Не точно. — Шейла покачала головой. — Но могу сказать, это была вторая половина восемнадцатого века.
— Отлично! — Норма довольно улыбнулась. — Молодец, Шейла.
— Я хорошо училась в школе, заметила Шейла.
— Ты сохранила отличную память, — похвалила Норма.
— Так что же он такого замечательного изрек? Такого, что запало в душу тебе, Норма? Он, насколько я помню, не был специалистом твоего профиля.
Норма засмеялась.
— У него не было такого диплома, как у меня, но человек, достигший столь значимых высот, всегда специалист моего профиля.
— Согласна. — Шейла кивнула, не сводя глаз с Нормы.
— Чем, по-твоему, занимаются президенты стран, компаний, корпораций, как не тем, что уверяют своих сограждан, работников, потребителей, что все они вместе и каждый в отдельности…
— …Благодаря их неустанным заботам и беспримерным усилиям живут счастливо и в полной безопасности, — подхватила Шейла.
— Что лучших условий работы и оплаты труда нет нигде…
— Что в их гамбургерах меньше всего холестерина, — включилась в игру Шейла.
— А все озоновые дыры открылись над странами, во главе которых стоят другие президенты!
Обе женщины засмеялись, довольные тем, что понимают друг друга уже с полуслова.
— Все так, Шейла, но Томас Джефферсон сказал однажды замечательную фразу. — Норма сделала паузу, призывая Шейлу внимательно вслушаться в то, что она собиралась сказать. — Искусство жить — это искусство избегать боли. Как мудро, верно?
— Избегать боли? — повторила Шейла, вдумываясь в слова Нормы.
— Он имел в виду не только физическую боль, — поспешила на помощь Норма.
— Вот как? — Губы Шейлы скривились в усмешке. — Тогда ты права. Вы с Томасом Джефферсоном абсолютно родные люди.
— К человеческой душе не приложишь холодный компресс. Она болит долго.
— Да, — согласилась Шейла. — Я знаю это по себе.
— Но должна сказать, что мы с тобой преуспели.
Шейла кивнула.
— Пожалуй. Мне уже не так больно. — Она умолкла на секунду, потом добавила: — Иногда мне становится страшно от того, что так быстро ушла острая боль.
— Страшно? — Норма резко повернулась к Шейле.
— Не волнуйся, — поспешила успокоить ее Шейла. — Я неточно выразилась. Мне радостно не от того, что я преодолеваю боль, а от того, как я это делаю. Понимаешь, о чем я говорю? — Она посмотрела на женщину, которая сидела в таком же золотистом плетеном кресле из ротанга, как она, и тоже смотрела на закат.
Норма молчала. Тогда Шейла продолжила:
— Мой Эдвин умер, но я знаю, как его оживить. Теперь знаю. Я знаю, как оживить его для себя. Навсегда, — добавила она.
— Ты все решила правильно, — похвалила ее Норма. — Мне нравятся твои планы. Ты хорошо устроишься на ранчо около Фортуны. А поездка в Париж — тебе можно только позавидовать. — По лицу Нормы пробежала блаженная улыбка. — Я так люблю этот город.
— Я еду туда не на прогулку, — заметила Шейла. — Ты знаешь, зачем я еду туда. — Она вздохнула и прикрыла глаза. — Это место, откуда начнется новая жизнь моего сына.