Джон с трудом удержал готовую сорваться с уст непочтительную реплику. Фред привык все взваливать на чужие плечи. В конце концов, мог бы хоть раз что-то сделать и сам — ведь сегодняшний грандиозный прием венчал кампанию Фредерика Олтмана по выборам в законодательное собрание штата Джорджия. Однако прекословить бесполезно, кузен не терпит возражений. Следовательно, придется засучить рукава и носиться как угорелому — Юджин вряд ли протрезвеет, да от него и в лучшие дни толку мало.
Он отвернулся от окна, которое притягивало его к себе, словно намагниченное. Дурак! Нечего пялиться на какую-то девицу. Да мало ли у меня их было!
С восемнадцати лет Джон фланировал по пляжам штата и без разбору знакомился со смазливыми искательницами приключений. Становясь его любовницами, эти глупые гусыни мечтали заполучить Джона в свое полное распоряжение — или хотя бы его деньги. Он без сожаления обрывал знакомства, и из разбитых им сердец можно было построить второй «Эмпайр Стейт Билдинг».
Да, за спиной осталось слишком много пляжных романов, чтобы снова тешить себя бредовыми фантазиями о прелестях очередного флирта. Да и, в конце концов, что такое любовь? Всего лишь игра воображения. Впрочем, почему бы еще раз не взглянуть в щелку жалюзи?..
Именно так Джон и поступил. И этот последний взгляд оказался роковым.
Прекрасная незнакомка внезапно опустилась на колени, и ее поза показалась Джону воплощением человеческой боли. Набегающие волны приподнимали намокший подол белой юбки и с шипением всасывались в песок, но девушка оставалась недвижимой. Через несколько мгновений она уткнулась лицом в ладони, и плечи ее стали подрагивать. Сомнений не оставалось — она плачет!
У Джона от жалости сдавило горло. Хотелось немедленно подойти к этой одинокой, несчастной фигурке и хоть как-то утешить. Двигаясь, словно сомнамбула, он прошел мимо стоящего с пачкой отпечатанных листов в руке Фредерика.
— Постой-ка, приятель. Куда это ты направился? На охоту за новой юбкой? — Издевка Фреда ударила ему в спину, как выстрел из двустволки. — Святые угодники, да ты даже не знаешь, кто такая эта девчонка! Сомневаюсь, что она есть в списках гостей, оплативших участие в нашем мероприятии.
Джон не собирался отвечать, но невольно приостановился в дверях. Ну кузен, ну сквалыга! Единственное, что его интересует в женщинах, это их банковские счета. За два десятка лет так называемых родственных отношений Джон научился сдерживать свой гнев, который сейчас, казалось, готов перелиться через край.
— Наверное, тебе будет трудно поверить, — сказал он с подчеркнутым спокойствием, хотя непроизвольно сжал кулаки, — но мне наплевать на деньги твоих гостей.
Одри Клиффорд и сама не знала, почему ни свет ни заря явилась в «Буревестник». В ближайшие несколько часов ей абсолютно нечем заняться — Натан Эрскин, фотограф, которому она должна ассистировать, появится, как всегда, ровно за десять минут до начала мероприятия.
Так почему она оказалась здесь и почему бродит как неприкаянная по пустынному еще пляжу? Не слишком ли мелодраматично для особы, которая всегда гордилась своей практичностью и умением держать эмоции в узде?
По крайней мере, следовало взять с собой фотокамеру. На этом чудесном пляже можно было бы отснять прекрасные кадры. В отличие от Эрскина, собаку съевшего на цветопередаче и пачками продающего свои снимки в самые престижные журналы Америки, Одри предпочитала работать с черно-белой пленкой. И сейчас у нее просто руки чесались запечатлеть окружающую красоту. Под лучами утреннего солнца гладь океана казалась жемчужно-серебристой, а пляж уходил вдаль лунной лентой.
Одри взглянула на часики — начало восьмого — и тут же подумала: ну какая разница, сколько сейчас времени? Я не собираюсь тратить еще одно утро и возвращаться сюда с камерой, как бы ни был восхитителен пейзаж. Океан вызывал у нее ненависть, и Одри не испытывала ни малейшего желания увековечивать его тайное коварство.
Стоит лишь взглянуть на океан… Как хищник, терпеливо затаившийся в зарослях джунглей в ожидании добычи, он почти недвижен, и единственный звук, нарушающий тишину, — ритмичное дыхание прибоя. Трудно заподозрить, что под этой безмятежной поверхностью скрыт целый мир, в котором царит безмолвие, но кипит жизнь.
Но меня ты не обманешь, с каким-то ожесточением подумала девушка. Ее пробрала дрожь, хотя солнышко уже припекало, обещая к полудню невыносимо раскалить воздух. Как Одри ни старалась, ей не удавалось отделаться от бредовых мыслей, что океан поджидает ее, чтобы поглотить в своем ненасытном чреве. За долгие годы он стал для нее личным врагом.
— Не дождешься! — выкрикнула Одри. — Ненавижу, ненавижу!
В подтверждение своих слов девушка встала с колен и храбро шагнула в воду. Если идти и дальше, то скоро волны Атлантики захлестнут ее, как и Эстер. Но помнит ли вода свою жертву? Ведь она так жадно, наспех поглотила Эсси…
Откуда-то вдруг выпорхнула птица, и ее крылья со свистом рассекли воздух. От неожиданности у Одри гулко забилось сердце, в ушах зашумело, и она с трудом подавила желание броситься наутек. Черт возьми, уже десять лет она только и делает, что убегает, а пора бы встретиться с врагом лицом к лицу.
Каким-то чудом ей удалось не поддаться испугу. Но сердце продолжало учащенно биться, и Одри не могла не спросить себя: что же я надеюсь здесь узнать, ведь со дня гибели Эстер прошло десять лет. Неужели океан заговорит со мной и выдаст свои тайны? Не пытаюсь ли я обмануть сама себя? Неужели и в самом деле надеюсь увидеть всплывшее из глубин тело Эсси, ее белокурые волосы с запутавшимися в них водорослями и широко раскрытые от смертельного ужаса голубые глаза? Именно такой Одри представлялась во снах сестренка.
Бедная Эсси!
Коснувшись лица, Одри поняла, что по щекам бегут соленые слезы, а ведь она последний раз оплакивала Эстер еще ребенком, десять лет назад, когда узнала, что любимой сестры больше нет.
А может быть, внезапно подумала Одри, для этого я и пришла сюда? Чтобы поплакать. Почувствовав какое-то странное облегчение, она вновь опустилась на колени и погрузила лицо в ладони. Эсси… И вдруг разрыдалась — отчаянно, неудержимо. Словно все невыплаканные за десять лет слезы ждали подходящего момента, чтобы пролиться на этом пустынном пляже.
Одри плакала по сестре, которая оказалась слишком доверчивой. Если бы только у нее хватило ума не связываться с одним из братьев Олтман, падких на слабый пол. Эти парни напропалую волочились за любой мало-мальски симпатичной женщиной, остановившейся в их гостинице. Но погибла лишь одна.
Одри плакала и по себе, страдая от одиночества и неизбывного чувства вины. Если бы только она подала голос в тот момент, когда, проснувшись, увидела дочерна загоревшую мужскую руку, помогающую Эстер перелезть через подоконник. Надо было бы крикнуть: опомнись, сестренка! И ничего не случилось бы…
Девушка еще сильнее прижала к лицу ладони, стараясь прогнать запечатлевшуюся в памяти картину: светлые волосы, развеваемые ветром, мужская рука. На тыльной стороне запястья татуировка. Когда лунный свет упал на нее, перед глазами Одри мелькнуло изображение буревестника с распростертыми крыльями и жутковатым клювом. Вот уж действительно грозный предвестник несчастья. Только у трех человек была такая татуировка — у Фредерика, Юджина и Джона Олтманов.
И все десять лет эта птица омрачала сны Одри, превращая их в кошмары. Сильная, хищная, призрачно серая, издающая тревожные крики, она выжидающе парила в воздухе, чтобы потом стремительно броситься на свою жертву. Ах, Эсси, Эсси… Если бы только обе мы были чуть постарше, чуть поумнее…
Поток слез наконец стал иссякать. Одри уткнулась лбом в колени, не беспокоясь о том, что мокрый песок налипнет на волосы. Ну вот и выплакалась… Она чувствовала себя опустошенной и обмякшей, как выброшенная на берег медуза. Ничего удивительного — ведь столь долго таившаяся в душе боль наконец- то нашла выход.
Погруженная в себя и свои переживания, она не услышала приближающихся шагов. Прикосновение прохладной руки к плечу заставило ее вздрогнуть и вскинуть голову.
Какой-то мужчина заботливо склонился над ней — так он мог бы нагнуться к раненой птице. Легкий аромат лосьона, исходивший от незнакомца, смешивался с терпкими запахами соленой воды и водорослей. Мужчина сдержанно улыбнулся и тихо заговорил:
— Древняя индейская легенда гласит, что океан создан из человеческих слез. И люди непрестанно пополняют его.
Прищурившись, Одри уставилась на него, будто загипнотизированная легким прикосновением и неожиданными словами незнакомца. Голос у него был низким и спокойным, но в нем почти не чувствовалось сострадания. Видимо, женские слезы были для него привычны.
— Но я в это не верю, — продолжил он, заботливо убирая со лба Одри прядку волос. — Ни одно сердце не должно страдать долго.
Одри молчала, не в силах проронить ни слова. Она невольно отметила, что у незнакомца неправдоподобно зеленые глаза, опушенные такими длинными ресницами, каких ей никогда не приходилось видеть у мужчин. Закатанные почти до локтей рукава белой рубашки обнажали руки, покрытые характерным для всех жителей побережья загаром, который, казалось, въелся в кожу. Крепкие, красивой формы кисти…
Ее взгляд остановился на запястье. Одри знала, что ей предстоит увидеть. Она знала это, едва услышала первые звуки мягкого гипнотического голоса. Ей даже стало казаться, что она знает этого человека…
Вот оно, воплощение ужаса, вот она, каинова печать — распростертые крылья и хищный клюв вытатуированного предвестника бури.
2
Нет! — захотелось громко крикнуть ей, проклиная коварство судьбы, которая привела ее сюда. Только не Джон Олтман. Нет…
Господи! Ну почему же так не везет! Конечно, рано или поздно ей предстояло увидеть Джона, но она предполагала встретиться с ним в офисе, в присутствии Фредерика Олтмана, который бы официально представил ее. Только не на пляже, только не в таком ужасном виде: намокшая одежда с налипшим на нее песком, опухшие от слез глаза… Жалкая, беспомощная, как брошенный хозяевами щенок.
Одри с трудом встала на ноги и, отряхивая юбку, смущенно отметила, что мокрая ткань облепила бедра. Она как могла стряхнула песчинки и выпрямилась.
— Вы правы, я… — Почувствовав, как спазмом свело горло, она откашлялась и сделала еще одну попытку: — Я и в самом деле слишком много плакала. Но теперь со мной все в порядке.
Теперь Одри не сомневалась: перед ней действительно Джон Олтман. В ее памяти он остался парнем с обольстительной улыбкой и масляным раздевающим взглядом. Нет, это она уже напридумывала позже — не могла двенадцатилетняя девочка мыслить такими категориями. Да, конечно, образ ловеласа создавался в ее воображении годами — в силу определенных обстоятельств.
Десять лет… Сколько времени прошло! Так что же я все-таки помню? Крутой изгиб бровей на красивом, даже породистом лице, стройную фигуру и исходящую от Джона ауру мужественности и в то же время чувственности? Да, все это не забылось. Джон словно сошел с рекламного плаката. Сейчас солнце било ему прямо в лицо, высветляя зеленые глаза, бронзовые скулы и густую шевелюру цвета воронова крыла.
Он совершенно не походил на развратника, этакого злодея-любовника. На самом деле Джон мил — хотя бы внешне — и действительно красив.