Что-то подсказывало Одри, что на этом он не остановится. Джон явно из тех мужчин, которые не терпят запретов. Он хотел ее всю, хотел то ли сейчас, пока играет музыка, то ли на всю жизнь.
«Это всего лишь танец…»
Когда музыка смолкла, Одри, смущенная своими предположениями, отступила от партнера на шаг и прижала кончики пальцев к вискам, словно хотела собрать воедино разбегающиеся мысли. Но с тем же успехом она могла бы попытаться загнать в облака пролившийся дождь.
— Это было… прекрасно. У вас великолепный оркестр. — Она заправила несколько выбившихся прядок за уши. — Знаете, теперь мне в самом деле пора.
— Думаете, мистер Эрскин заметил ваше отсутствие? — с легкой иронией спросил Джон.
— Конечно. Сенатор наверняка захотел побыть в обществе жены и…
— А вот и нет. Сенатор умер много лет назад. — Джон облокотился на балюстраду. Свет полной луны посеребрил его волосы. — Мы продолжаем называть миссис Мередит сенаторшей по привычке. И я подозреваю, что она, скорее всего, утащила вашего шефа на пляж, и теперь они, устроившись в шезлонгах, любуются луной и пьют мартини.
— Но мистер Эрскин не пьет… — прошелестела вконец растерявшаяся Одри.
— Неужели? — хмыкнул Джон. — И все равно не ждите его раньше чем через пару часов. Если Белинда прихватила с собой емкость, она заставит распить ее даже убежденного трезвенника. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, разумеется.
Одри представила себе картину совращения мэтра Эрскина престарелой великосветской пьянчужкой и рассмеялась.
— Мне кажется, вы переоцениваете возможности моего шефа.
— Ничего подобного. — Он покачал головой. — Это вы, милочка, его недооцениваете.
Вспыхнув, Одри отвернулась и стала вглядываться в темную полоску пляжа. По всей видимости, коль скоро речь зашла о гостях «Буревестника», Джон знал, о чем говорит. Действительно, несколько пар, обнявшись, бродили по песку и наслаждались красотой ночного залива.
Внезапно Джон слегка подался вперед, издав сдавленный звук, который походил на проклятие.
— В чем дело? — Одри поразилась тому, как изменилось его лицо. Оно словно превратилось маску. — Что случилось?
Джон не ответил, но она вскоре догадалась, в чем дело. На дорожке, соединяющей отель и пляж, показался Фредерик. Рядом с ним, заплетаясь в собственных ногах, брела крепко подвыпившая особа. Конечно же это была не Айрис.
— Ох, — только и смогла выдохнуть Одри. Она ждала, что Джон хоть как-то выразит свое возмущение.
И, конечно, не дождалась. Он продолжал молча наблюдать за происходящим.
— Кажется, я знаю эту красотку, — сказала Одри и тут же одернула себя: тебе-то какое дело до чьих-то пляжных похождений. И все-таки не удержалась: — Мне кто-то сказал, что ее отец владеет огромными плантациями цитрусовых. Должно быть, богатый человек. Поэтому-то Фредерик… Ну, вы знаете, как это бывает. Ваш кузен метит в большие политики, а, чтобы пробиться к вершине, надо целовать ручки чьих-то жен и ублажать дочерей толстосумов.
Джон бросил на нее какой-то странный взгляд. Глаза его блеснули в лунном свете, и в них появилось саркастическое выражение.
— Вы в самом деле считаете, что Фред сейчас думает о своей карьере?
— Я не знаю…
В этот момент Фредерик притянул к себе спутницу. И, хотя оркестр молчал, пара стала танцевать… Вернее, двигаться в такт музыке, которая была слышна только им двоим, — медленно, страстно, чувственно.
Наблюдая за ними, Одри залилась румянцем до самой шеи. Вот как это выглядит со стороны! Только что они с Джоном точно так же «танцевали». Неужели и я выглядела такой же томной и расслабленной, как эта пьяненькая мисс Цитрус? Боже, как это отталкивающе-мерзко!
Постепенно стыд сменился гневом. Настал тот час ночи, когда Олтманы переходят от легкого флирта к делу, глядя на женщину как на лакомство, которое пора подцепить на вилку и проглотить. Как у них все просто. Джон выбрал ее, Одри, а старший братец — дочку цитрусового барона. Нашли женщину и Эрскину — пусть всем будет хорошо!
Внезапно Фред остановился и уже через секунду, что-то жарко нашептывая, увлек девушку в сторону пляжа.
Одри почувствовала острую боль в груди. Может, и Джон уже подыскал себе укромный уголок? Например, эту террасу. Или он, как и Фред, облюбовал для интимных встреч безлюдный участок берега, где любовники — или искуситель со своей невинной жертвой?! — могут нагими резвиться в темной теплой воде…
Как это было с Эстер.
Она отчетливо представила себе сцену соблазнения сестры, и завораживающая картина звездного неба, как и гипнотизирующее обаяние Джона, отступила на второй план. Словно стряхнув с себя наваждение, Одри вновь стала самой собой — непреклонной и щепетильной, ненавидящей этих хищников-мужчин.
И в первую очередь — братьев Олтман.
Она смерила Джона холодным взглядом. Презрение — вот что должно стать щитом, перед которым будет бессильно его обаяние.
— Я ухожу, меня ждет мистер Эрскин, — сухо сказала она, недвусмысленно давая понять, что больше не потерпит никаких дискуссий на эту тему. — А вам советую отправиться на поиски вашего кузена, пока он не совершил какую-нибудь низость.
Черт побери, общение с прекрасным полом обходится слишком дорого, с усмешкой подумал Джон. Уж мне-то эта истина хорошо известна, и совершенно необязательно все время лезть на рожон, чтобы убедиться в ее непреложности.
Джон не страдал от одиночества и постоянно крутил романы с женщинами, не жалея на них денег, недосыпая, теряя лучших друзей и в некоторых случаях рискуя своей репутацией. Он легко увлекался и столь же безболезненно расставался. И вот впервые потерял душевный покой. Для ловеласа со стажем смешно. Или закономерно?
Джон преодолевал последнюю четверть своей традиционной утренней пробежки, но из-за этой Снежной Королевы — так он стал называть про себя Одри Клиффорд — ни на секунду не испытал обычного удовольствия.
Погруженный в свои мысли, он слишком отклонился от обычного маршрута, пролегающего вдоль океанского берега, и трижды чуть не упал, споткнувшись о корни деревьев. Надменные цапли, промышлявшие на болотцах, выгнув длинные шеи, неодобрительно посматривали на человека, нарушившего их уединение.
Всю дистанцию Джон ломал себе голову, пытаясь понять, что в голове у этой чертовой Клиффорд. Почему-то — или из-за кого-то? — эта красотуля держалась с вызовом, заметным, как каждый из барьерных островов побережья.
Сначала Джон был склонен объяснить ее настороженность и скованность тем, что он застал ее плачущей на пляже. А такие женщины, как Одри Клиффорд, с неприязнью относятся к любому, кто имел неосторожность застать их в минуту слабости.
Это было верное наблюдение, но Джон чувствовал, что здесь кроется и что-то другое. Он заметил в ее взгляде странное смешение гнева и печали, уже знакомое ему по глазам женщин, чьим надеждам на перезвон свадебных колоколов был только что положен конец.
Джон даже расхохотался, вспомнив одну глупенькую особу, которая… Да, но с мисс Клиффорд он так далеко не заходил. Почему же она преисполнилась к нему враждебности, которую в первые же минуты знакомства и продемонстрировала?
Почему? Почему? Хотя, возможно, не будучи знакомой со мной лично, она что-то слышала обо мне. Например, ее близкая подруга когда-то питала надежду ставить на чеках подпись «миссис Олтман», но была оскорблена в лучших чувствах.
Впрочем, что толку об этом размышлять? Решено: утомительным отношениям с этой странной Одри следует положить конец. Как легко и просто! Была проблема — и нет ее.
Решить-то Джон решил и так бы и поступил, если бы только его не тянуло к Одри словно каким-то дьявольским магнитом. Если бы только ему не бросалась в глаза ее незащищенность и в то же время открытость, помноженные на прямо-таки пуританскую сдержанность. Мисс Клиффорд напоминала Джону птичку-мандаринку, которая, подразнив своим оперением, исчезала в зарослях, махнув на прощание оранжевыми крылышками.
Или вот вчера… На несколько минут, пока длился их танец, неприступная и строгая Одри стала мягкой и нежной, как ночные соцветия жасмина.
Увлекшись воспоминаниями, Джон врезался лицом в густую влажную бахрому лишайников, свисавших с ветки над тропой. Чертыхнувшись, он вытер грязь. Хватит сходить с ума. Эта мисс Клиффорд может быть кем ей заблагорассудится — жасмином или птичкой-мандаринкой, пуританкой или девицей с панели. Мне до нее нет никакого дела. Никакого.
— Сэр, вас хочет видеть какой-то человек.
Секретарша была новенькой и понятия не имела, что никто не называет Джона сэром. Подобострастие подчиненных приветствовал Фред, Джону же излишняя угодливость претила.
— Ладно, пусть заходит. — Он без особого удовольствия услышал о посетителе, поскольку уже отсидел в офисе не менее двух часов, что было для него почти подвигом. Еще десять минут, чтобы закончить список оптовых закупок, — и он сможет покинуть ненавистный кабинет.
А на пороге уже стоял Натан Эрскин собственной персоной. Увидев, кто пожаловал, Джон сразу пришел в хорошее расположение духа.
— О, наш дорогой гость! Очень рад вас видеть! Пожалуйста, проходите, усаживайтесь вот в это кресло, вам в нем будет удобно.
Пока фотограф, покряхтывая, устраивал в кожаном чреве свои бренные мощи, Джон развлекал его светской болтовней о природе и погоде, а потом вдруг ни с того ни с сего поинтересовался:
— А где же ваша верная ассистентка и оруженосец?
— Ей бы в тюрьме надзирательницей работать, — хмыкнул Эрскин.
Джон отметил медлительность его движений и речи и подумал, что забота Одри об этом человеке вполне оправдана. Но, конечно, это не повод, чтобы перед ней лебезить. Для молодой женщины она слишком безапелляционна. И это еще самое мягкое, что можно о ней сказать.
— Однако я пришел именно из-за нее, — продолжил старик.
— Пожаловаться на чрезмерную бдительность мисс Клиффорд и попросить оградить вас от ее опеки?
— В каком-то смысле — да. — Эрскин сделал неопределенный жест. — Видите ли, я собираюсь… э-э… ускользнуть и нуждаюсь в вашей помощи.
Джон понимающе улыбнулся.
— Хотите одолжить ножовку и перепилить кандалы?
— Что-то вроде того. Но дело весьма деликатное. Понимаю, что это вас обременит, но не могли бы вы в течение ближайших двух дней уделить Одри немного внимания? Поводите ее по округе, покажите местные достопримечательности. Словом, отвлеките ее от меня. Вы же понимаете…
Джон уже начал догадываться, куда клонит старый проказник.
— И пока я буду опекать Одри, вы…
Эрскин, ничуть не смутившись, ухмыльнулся и кивнул.
Джон почесал нос, прикрыв нижнюю часть лица, чтобы скрыть улыбку.
— Понимаю. — Он сделал вид, что раздумывает, хотя для себя уже решил, что не откажет этому симпатичному человеку, продолжающему радоваться жизни, несмотря на преклонный возраст и болезни. — Значит, намерены весело провести время?
— И заняться тем, что моя помощница решительно не одобряет, — подхватил Эрскин.
— Догадываюсь, что подразумевается под этими словами…
— От нас, стариков, не убудет… — Эрскин вздохнул. — Конечно, Одри — премилое создание, но нередко излишне категорична в суждениях и склонна из-за юношеского максимализма не прощать окружающим даже маленьких слабостей.