– У моего кузена в библиотеке есть разные карты и путеводители. Если нужно, можете посмотреть их, мистер Питерс, – предложила Персефона, но тот покачал головой:
– Мои благодарности, мисс Сиборн, но никогда не знаешь, где встретишь шпиона. Кто-нибудь не в меру наблюдательный может заметить, какие брали книги, и передать эти сведения нашим врагам. В данном случае обследовать надо лишь половину того поместья, надеюсь вернуться еще до конца недели.
– Если вы сумеете все это проделать и не возбудить подозрений у нашей дичи, я заплачу вам вдвое больше, чем мы договаривались. А герцог, как только вернется, еще удвоит сумму, – предложил Алекс.
– Милорд, давайте лучше обсудим этот вопрос после освобождения мистера Сиборна. У меня высокие ставки, они вполне покрывают мои потребности, – заявил Питерс, откланялся и тихой поступью покинул комнату.
– Наш враг, кажется, очень внимательно следит за всеми мелочами, не исключено, что ему уже известна профессия Питерса, – вслух размышлял Алекс.
– Если мы будем приписывать ему сверхъестественные силы, то и шагу не ступим. Я хочу, чтобы Маркус присутствовал на моей свадьбе. Я знаю, он еще до похищения был сыт подобными торжествами, но хочу, чтобы меня вел к алтарю мой брат. Джек может выступить твоим шафером, как ты выступил его, Алекс. Конечно же он тоже мне брат, пусть и двоюродный, но мама будет очень страдать, если меня поведет не кто-то из ее сыновей, раз уж это не суждено отцу. И тем более если нам придется сообщить ей, кто удерживает у себя Маркуса с требованием найти Ричарда.
– Это невыносимо! – рявкнул Алекс и вновь зашагал по комнате, похоже как будто жалея, что это не крепостные стены побежденной цитадели. – Отвратительно, что они так с тобой поступают! Ведь из-за них ты уже потеряла одного брата! Как мне хочется хоть на полчаса заполучить этого мошенника и показать ему, что такое страдание!
– Ты не смог бы причинить мучения живому человеку. Но этот злодей, по крайней мере, не знает, где прячется Рич, иначе ему не пришлось бы выдумывать весь этот изощренный ход с Маркусом, чтобы заставить нас его отыскать, – философски откликнулась она.
– Хотелось бы знать, с чего он решил, что имеет право вас преследовать, у него просто не может быть достойной причины просто так вредить семье Рича.
– Мы скоро это узнаем, – уверила его Персефона.
– А если этого в ближайшее время не случится? – Алекс остановился и пристально посмотрел ей в глаза.
– Случится! – яростно парировала она. – Рич никогда не перестанет сражаться за тех, кого любит, твоя племянница явно из этой же категории. Маркус… по сравнению с тобой, конечно, молод и неопытен, но он сделает все, что в его силах, чтобы спутать планы врага.
– Но останется ли он после этого все тем же беззаботным младшим братом? – мучительно выговорил Алекс.
Персефоне пришлось приложить огромные усилия, чтобы не перевести взгляд на его шрамы и остаться спокойной. Она понимала: они говорят уже о нем самом, а не о Маркусе.
– Не исключено, он станет даже лучше, – мягко ответила она.
– Да, точно. Или станет таким же чудовищем, как негодяй, сейчас удерживающий против его воли.
– Милорд, моего брата ничто не может сделать таким бесчувственным и безжалостным. Он просто не способен превратиться в хладнокровного монстра – не больше, чем вы, хотя вы были в намного худшей ситуации, чем, надеюсь, оказался Маркус.
– А ты уверена, что я не превратился в чудовище? – мрачно спросил он.
Она видела в его глазах огромную боль и едва не поддалась соблазну сменить тему – попытаться юмором вернуть его из прошлого в настоящее. Ее жгло изнутри понимание: ему столько всего пришлось перенести, причем в полном одиночестве и без всякой поддержки! Но она не должна ему этого показывать. Он принял бы ее боль за жалость, вот жалость по отношению к нему – она и без всяких слов понимала – он ненавидит.
– Если бы после своего испытания ты просто встал и отряхнулся, словно ничего не случилось, то в святого бы ты тоже не превратился и едва ли стал бы тем человеком, за которого мне так хочется выйти замуж. Тот, который сделал такое с сумасбродным и немыслимо красивым юношей, каким я тебя помню, вне всяких сомнений, был очень жесток и опасен, его следовало остановить. Уверена, ты сделал все от тебя зависящее, чтобы он больше не причинял никому зла. И я знаю: даже когда ты выследил его и лишил возможности причинять боль другим, это все равно только усилило твои страдания.
– Ты действительно думала, что я красив и сумасброден? Поразительно, как юные леди, оказывается, умеют скрывать свои чувства от глупых щенков! Когда я проводил у вас свои каникулы, потому что моя любящая семья даже не утруждала себя об этом побеспокоиться, клянусь, я был совершенно уверен: ты даже не замечаешь моего существования.
– Я не думала, что ты такой. Я это видела и знала, – коротко ответила Персефона, пристально глядя в его колдовские глаза. Она хотела, чтобы он понимал, как остро она ощущает его присутствие. И будет ощущать до конца жизни, даже когда им будет по девяносто. – И да, я считала тебя самым умопомрачительным юношей, какого я когда-либо видела. – Она заметила, что его ярко-синие, как море, глаза на мгновение потеплели и засветились юмором, и вскинула руку, чтобы удержать эти чувства. – И еще я считала, что ты и так чересчур хорошо осведомлен, и в светском обществе станешь таким же глупым и тщеславным, как вся остальная золотая молодежь, тебя окружат лестью и заставят поверить, что ты настоящий полубог, сошедший с небес для завоевания глупеньких дебютанток.
– Полагаю, мне стоило подождать пару лет, чтобы ты пнула меня и скинула с небес на землю, – с юмором ответил Алекс и заулыбался, приглашая посмеяться над тщеславными молодыми людьми, какими они оба когда-то были.
– Полагаю, это только к лучшему, что мы с тобой так и не встретились в бальном зале или на светских променадах. Я так задирала нос на своем дебюте.
– Неужели мы друг другу не понравились бы?
– Наверняка бы не понравились. Мы даже этим летом друг друга слегка возненавидели, когда встретились, а в семнадцать лет я была куда менее терпима к окружающим, – ответила она, по-прежнему не желая рассказать, как затрепетало ее глупое сердечко и по коже побежали токи, когда в ту судьбоносную июньскую ночь она осознала, чьи руки ее удерживают.
– И напрашивается вопрос: что же заставило тебя потерять твою божественную уверенность, моя дорогая Персефона, уже на грешной земле? – поддразнил ее Алекс, с замиранием сердца ожидая ответа, похоже, это было для него очень важно.
– Я разбила сердце одного молодого человека, – коротко ответила она и невольно вздрогнула при воспоминании. – Теперь я на четыре года опытнее и уже понимаю: принадлежность к роду Сиборнов и положение первой кузины герцога сделало меня очень привлекательной для юных соискателей состояний и титулов.
– Тогда почему ты себя винишь? – спросил он с мрачным видом, едва ли испытывая ревность.
– Наверное, потому, что я не обращала на него внимания, а он настаивал: я – его единственная любовь и должна выйти за него замуж. Продолжалось это недолго, он уже довольно давно женился.
– В таком случае ты явно не разбивала ему сердце.
– Как будто нет, вот только он вместе со своими сестрами и воинственной матерью на весь мир заявил: разбила. И некоторые до сих пор считают меня гордой, тщеславной и жестокосердной.
– Они однозначно не правы: да, ты очень упряма, и твоя преданность смахивает на безумие, но ты точно не бессердечна и не зачарована своим отражением в зеркале. Если бы этот идиот все же выманил у тебя согласие, то скоро обнаружил бы, что вместо жены получил тигрицу. А ты бы точно умерла с ним от скуки.
– Это верно. И мы можем проверить, действительно ли я не похожа на ту маленькую послушную кошечку, его настоящую жену, – заявила она и с дерзким приглашением посмотрела ему в глаза в надежде, что он не сможет устоять.
– Еще нет, колдунья, – хрипло ответил он, словно эта идея его очень привлекала, но он не смел приближаться, дабы не подвергать испытанию свою силу воли. – Сначала нам надо покончить со свадьбой.
– Ты же можешь сейчас просто меня поцеловать, – страдальчески произнесла она.
– Нет, – отказался он, и в его глазах наконец открыто вспыхнула страсть. Он, кажется, считал, что один простой поцелуй может погубить непоколебимую стену его самообладания. Но разве не этого она хочет?
– Мы все равно в ближайший месяц поженимся, так почему бы нам не рискнуть?
– Мы будем вместе всю жизнь, Персефона Сиборн, и нам жизненно необходимо немного тайны и магии, чтобы тебе не наскучило со мной, как могло бы наскучить с тем твоим рафинированным молодым поклонником. Для начала я предлагаю тебе всю свою оставшуюся жизнь, и не смей ожидать от меня светского брака, женщина! Если ты надеешься завести любовников, когда мы обзаведемся двумя-тремя мальчишками, то лучше прямо сейчас отказаться от брака, и скандал мы уж как-нибудь переживем. Конечно, у нас может быть и дюжина девочек – меня никогда не привлекало передавать этот проклятый титул, – но если ты будешь настаивать на мальчиках, мы уж точно выдержим и преодолеем эту проверку на прочность.
– Полагаю, да, – ответила она, подавленная громадой его планов на жизнь, только что ей обрисованной, и призналась: – Хочу начать сейчас же.
Ей так хотелось почувствовать растущего в своем чреве ребенка, что любое промедление казалось несправедливым.
– Тебе всегда все не терпелось. Я знал это с самого первого мига нашего знакомства, когда ты прыгала на ступеньках Эшбертона, подзуживая братьев поскорее присоединиться к твоей новой шалости, пока вас не поймала гувернантка. Ты еще в те времена казалась маленьким, но опасным стихийным бедствием. Я сразу же понял: передо мной ходячая неприятность. Давно пора понять, моя драгоценная: длинной дорогой ты узнаешь намного больше, – хрипло добавил он, но с таким видом, словно потребность обрести этих непослушных детишек жалила его не менее сильно, чем и ее.
«Тогда почему он сдерживается, если они оба хотят одного и того же? Может, дело не во мне, а еще в ком-то? В ее матери?» – эти вопросы мучили Персефону. Она знала: леди Сиборн совсем не расстроится, если ее упрямица-дочка на пару недель опередит свои брачные клятвы. Она даже подозревала: мать была бы куда сильнее потрясена, если бы узнала, что Персефона до сих пор девственница. Притом что у нее в женихах такой безумно привлекательный и страстный лорд.
Леди Сиборн наверняка считала очень естественным, что столь опасный джентльмен хочет связать свою избранницу всеми узами, какие только бывают между мужчиной и женщиной. Зная свою мать, Персефона догадывалась: та очень рада видеть, что ее дочь нашла замечательного мужчину, который вызывал в ней столь безумные порывы и глубочайшую страсть. Леди Мелисса никогда не хотела для своих дочерей безликого, устроенного брака без любви, в отличие от множества других аристократок, готовивших такое для своих отпрысков в обмен на богатство и высокое положение.
Конечно, нечего было и думать, что Алекса мог сдержать возможный гнев Джека. Кузен сам выказал себя негодным Галахардом в отношении своей возлюбленной, когда ее следовало обожать на некотором расстоянии. Персефона сильно сомневалась, что Джек и Джессика хоть одну ночь провели порознь между своей помолвкой и официальной свадьбой, то есть всю оставшуюся жизнь им надлежит провести вместе. Таким образом, поскольку сама Персефона бессовестно желала отбросить девичью скромность и познать следующую пьянящую часть жизни в сильных объятиях настоящего мужчины, единственный, кто удерживал их обоих от блаженного соития, был сам Александр Фортин, который, казалось, исходил от мучительного желания, но не овладевал ею, даже несмотря на ее такое же желание.