- Конечно, - ответила она, радуясь, что ей удалось отвлечь своего друга от грустных дум. - В моей душе постоянно жил и всегда будет жить
благородный образ Порпоры. В моем присутствии он часто высказывал глубокие, полные горечи мысли. Должно быть, он считал, что я не в состоянии
понять их, но они запали мне в душу и останутся в ней навсегда. Этот человек много страдал, горе гложет его, и вот из его печальной жизни, из
вырвавшихся у него слов, полных негодования, я сделала вывод, что артисты гораздо опаснее и злее, чем ты, дорогой мой, предполагаешь. Я знаю
также, что публика легкомысленна, забывчива, жестока, несправедлива. Знаю, что блестящая карьера - тяжкий крест, а слава - терновый венец! Да,
все это для меня не тайна. Я так много думала, так много размышляла об этих вещах, что, мне кажется, ничто уже не сможет удивить меня, и когда-
нибудь, сама столкнувшись со всем этим, я найду в себе силы не унывать. Вот почему, как ты мог заметить, я не была опьянена своим сегодняшним
успехом, вот почему также я не падаю духом от твоих мрачных мыслей. Я еще не понимаю их хорошенько, но уверена, что с тобой, если ты будешь
любить меня, я не стану человеконенавистницей, подобно моему бедному учителю, этому благородному старику и несчастному ребенку.
Слушая свою подругу, Андзолето снова приободрился и повеселел. Консуэло имела на него огромное влияние. С каждым днем он обнаруживал в ней
все больше твердости и прямоты - качества, которых так не хватало ему самому. Поговорив с ней с четверть часа, он совершенно забыл о муках
ревности, и когда она снова начала расспрашивать о причине его подавленного состояния, ему стало стыдно, что он мог заподозрить такое чистое,
целомудренное существо. Он тут же придумал объяснение:
- Я одного боюсь: чтобы граф не нашел меня неподходящим для тебя партнером, - он так высоко ценит тебя. Сегодня он не заставил меня петь, а
я, по правде сказать, ожидал, что он предложит нам с тобой исполнить дуэт. Но, по-видимому, он совсем забыл о моем существовании; даже не
заметил того, что, аккомпанируя тебе, я совсем недурно с этим справился. Наконец, говоря о твоем ангажементе, он не заикнулся о моем. Как не
обратила ты внимания на такую странность?
- Мне и в голову не пришло, что граф, приглашая меня, может не пригласить тебя. Да разве он не знает, что я соглашусь только при этом
условии? Разве он не знает, что мы жених и невеста, что мы любим друг друга? Разве ты не говорил ему об этом совершенно определенно?
- Говорил, но, быть может, Консуэло, он считает это хвастовством с моей стороны?
- В таком случае я сама похвастаюсь моей любовью к тебе, Андзолето!
Уж я так ее распишу, что он мне поверит! Но только ты ошибаешься, друг мой! Если граф не счел нужным заговорить с тобой об ангажементе, то
только потому, что это дело решенное с того самого дня, когда ты выступал у него с таким успехом.
- Решенное, во не подписанное! А твой ангажемент будет подписан завтра. Он сам сказал тебе об этом.
- Неужели ты думаешь, что я подпишу первая? Уж конечно, нет! Хорошо, что ты меня предостерег. Мое имя будет написано не иначе, как под
твоим. - Ты клянешься?
- Как тебе не стыдно! Заставлять меня клясться в том, в чем ты уверен! Право, ты меня сегодня не любишь или хочешь помучить; у тебя такой
вид, словно ты не веришь, что я тебя люблю.
Тут на глазах у девушки навернулись слезы, и она опустилась на стул, слегка надувшись, что придало ей еще больше очарования.
Мое имя будет написано не иначе, как под
твоим. - Ты клянешься?
- Как тебе не стыдно! Заставлять меня клясться в том, в чем ты уверен! Право, ты меня сегодня не любишь или хочешь помучить; у тебя такой
вид, словно ты не веришь, что я тебя люблю.
Тут на глазах у девушки навернулись слезы, и она опустилась на стул, слегка надувшись, что придало ей еще больше очарования.
"В самом деле, какой я дурак, - подумал Андзолето, - совсем с ума спятил. Как я мог допустить мысль, что граф соблазнит такое чистое,
беззаветно любящее меня существо! Он достаточно опытен и, конечно, понял с первого взгляда, что Консуэло не для него. И разве он проявил бы
такое великодушие сегодня вечером, позволив мне войти в гондолу вместо себя, если бы не был уверен, что окажется перед ней в жалкой и смешной
роли фата? Нет! Конечно, нет! Моя судьба обеспечена, мое положение непоколебимо. Пусть Консуэло ему нравится, пусть он ухаживает за ней, пусть
даже влюбится в нее, - все это будет только способствовать моей карьере: она сумеет добиться от него всего, ничему не подвергая себя. Во всем
этом она скоро разберется лучше меня. Она сильна и осторожна. Домогательства милейшего графа лишь послужат мне на пользу, дадут мне славу".
И, отрешившись от всех своих сомнений, он бросился к ногам подруги и отдался порыву страсти, охватившей его впервые и не проявлявшейся до
этой минуты лишь из-за ревности.
- Красавица моя! - воскликнул он. - Святая! Дьяволица! Королева! Прости, что я думал о себе, вместо того чтобы, оказавшись с тобой наедине
в этой комнате, поклоняться тебе, распростершись у твоих ног. Сегодня утром я вышел отсюда, ссорясь с тобой, к должен был вернуться не иначе,
как на коленях, да, да, ползком, на коленях... Как можешь ты меня любить, как можешь еще улыбаться такой скотине, как я? Сломай свой веер о мою
физиономию, Консуэло! Наступи мне на голову своей хорошенькой ножкой! Ты неизмеримо выше меня, и с сегодняшнего дня я навеки твой раб!
- Я не заслуживаю всех этих громких слов, - прошептала она, отдаваясь его ласкам. - А растерянность твою я понимаю и прощаю. Я вижу, что
только страх разлуки со мной, страх, что нашей единой, общей жизни будет положен конец, внушил тебе эту печаль и сомнения. У тебя не хватило
веры в бога, - и это гораздо хуже, чем если бы ты обвинил меня в какой-нибудь низости. Но я буду молиться за тебя, я скажу: "Господи, прости
ему, как я ему прощаю!”
Консуэло была очень хороша в эту минуту, - она говорила о своей любви так просто и так естественно, примешивая к ней, по своему
обыкновению, испанскую набожность, полную человеческой нежности и наивной стыдливости. Усталость и волнения пережитого дня разлили в ней такую
соблазнительную негу, что Андзолето, и без того уже возбужденный ее необычайным успехом, увидел девушку в совершенно новом свете и вместо
обычной спокойной и братской любви почувствовал к ней прилив жгучей страсти. Он был из тех, кто восхищается только тем, что нравится другим,
чему завидуют и что оспаривают другие. Радость сознания, что он обладает предметом стольких вожделений, разгоревшихся и бушевавших вокруг
Консуэло, пробудила в нем безумные желания, и впервые она была в опасности, находясь в его объятиях.
- Будь моей возлюбленной! Будь моей женой! - задыхаясь, восклицал он.
- Будь моей, моей навсегда!
- Когда хочешь, хоть завтра, - с ангельской улыбкой ответила Консуэло.