До дебюта я не подпишу
ангажемента. Это было бы недобросовестно с моей стороны. Я могу не понравиться публике, провалиться, быть освистанной. В этот день я могу
оказаться не в голосе, растеряться, наконец просто быть некрасивой... Связанный словом, вы не возьмете его обратно из гордости, я же слишком
горда, чтобы злоупотребить им...
- Некрасивой в такой-то день, Консуэло! - воскликнул граф, пожирая ее глазами. - Вы - некрасивой? Взгляните на себя, как вы есть, сейчас! -
продолжал он, взяв ее за руку и подводя к столу, на котором стояло зеркальце. - Если вы восхитительны в таком костюме, что же будет, когда вы
появитесь осыпанная драгоценными камнями, сияющая, торжествующая?! Андзолето, видя дерзость графа, чуть не скрежетал от ярости зубами.
Но насмешливое равнодушие, с которым Консуэло отнеслась к пошлым ухаживаниям вельможи, тотчас успокоило его.
- Ваше сиятельство, - сказала она, отталкивая от себя осколок зеркала, который граф поднес к ее лицу, - смотрите, не разбейте остаток моего
зеркала: у меня никогда не было другого, и я им дорожу, так как оно никогда не обманывало меня. Кто бы я ни была - урод или красавица, - но я
отказываюсь от ваших щедрот. К тому же я должна сказать вам откровенно, что ни дебютировать, ни заключать контракт я не стану, если мой жених,
который стоит сейчас перед вами, не получит также ангажемента. У нас с ним должен быть один театр и одна публика. И разлучиться мы не можем, так
как собираемся обвенчаться.
Это неожиданное признание немного ошеломило графа, но он тотчас оправился от своего смущения.
- Вы правы, Консуэло, и я вовсе не хочу вас разлучать. Дзото будет дебютировать вместе с вами. Только мы не должны закрывать глаза на то,
что, хоть у него и крупный талант, но все-таки ему далеко до вас.
- Я думаю иначе, - горячо возразила Консуэло, покраснев при этом, словно обида была нанесена ей самой.
- Знаю, знаю, что он в большей мере ваш ученик, чем ученик того профессора, которого я ему дал, - улыбаясь, заметил Дзустиньяни. - Не
отнекивайтесь, моя красавица! Помнится, Порпора, узнав о вашей дружбе с ним, воскликнул: "Теперь мне понятны некоторые его достоинства, а то я
никак не мог их совместить со столькими недостатками".
- Я очень благодарен господину профессору! - принужденно улыбаясь, сказал Андзолето.
- Ничего, он изменит свое мнение, - весело проговорила Консуэло. Публика заставит моего дорогого, славного учителя разубедиться.
- Ваш дорогой, славный учитель - лучший судья, лучший знаток пения во всем мире, - возразил граф. - Пусть же Андзолето продолжает
пользоваться вашими указаниями. Это только послужит ему на пользу. Но, повторяю, мы не можем заключить с ним договора, пока не узнаем, как к
нему отнесется публика. Пусть он дебютирует, а там, при нашей благосклонности, мы сумеем по справедливости удовлетворить его требования.
- Тогда мы будем дебютировать вместе. Мы - ваши покорные слуги, господин граф. Но никакого контракта, никаких подписей до дебюта! На этом я
стою твердо...
- Вы, Консуэло, быть может, не вполне довольны теми условиями, которые я вам предлагаю? Так продиктуйте свои. Вот вам перо - сами
вычеркивайте, сами добавляйте; моя подпись внизу.
Консуэло взялась за перо. Андзолето побледнел, а граф, заметив это, от удовольствия закусил кончик своего кружевного жабо, которое все
время теребил.
Вот вам перо - сами
вычеркивайте, сами добавляйте; моя подпись внизу.
Консуэло взялась за перо. Андзолето побледнел, а граф, заметив это, от удовольствия закусил кончик своего кружевного жабо, которое все
время теребил. Решительно перечеркнув контракт, Консуэло написала там, где еще оставалось место над подписью графа: "Андзолето и Консуэло
обязуются вместе принять условия, которые будет угодно графу Дзустиньяни им предложить после их дебюта, каковой должен состояться в будущем
месяце в театре Сан-Самуэле". Она быстро подписала свое имя, а затем передала перо возлюбленному.
- Подписывай не читая, - сказала она, - этим ты хоть в какой-то мере докажешь твоему благодетелю свою признательность и доверие.
Андзолето все-таки, прежде чем подписать, быстро пробежал глазами написанное. Граф тоже прочел, глядя через его плечо.
- Консуэло! - воскликнул Дзустиньяни. - Право, вы странная девушка! Удивительное существо! Ну, а теперь идемте оба ко мне обедать, -
добавил он, разорвав контракт и предлагая руку Консуэло.
Девушка приняла приглашение, но попросила графа вместе с Андзолето подождать ее в гондоле, пока она приведет себя в порядок.
“Как видно, у меня будет на что сделать себе подвенечное платье", подумала Консуэло, оставшись одна.
Она надела ситцевое платье, пригладила волосы и, выпрыгнув на лестницу, понеслась вниз, распевая во весь голос какую-то звонкую музыкальную
фразу. Граф, желая проявить особенную учтивость, остался с Андзолето ждать ее на лестнице. Не подозревая, что Дзустиньяни может быть так близко,
она чуть не упала в его объятия, но, быстро высвободившись, поймала его руку и, по местному обычаю, поднесла к губам с почтительностью
подчиненной, не стремящейся перешагнуть через различие в общественном положении. Потом, обернувшись, бросилась на шею жениху и, радостная и
шаловливая, прыгнула в гондолу, не дожидаясь своего церемонного покровителя, немного раздосадованного всем происшедшим.
Глава 15
Граф, видя, что Консуэло равнодушна к деньгам, решил возбудить ее тщеславие и предложил ей бриллианты и туалеты, но и от них она
отказалась. Сначала Дзустиньяни вообразил, что она угадала его тайные намерения, но вскоре ему стало ясно, что в ней говорит исключительно
гордость простолюдинки: она не хотела наград, еще не заслуженных на сцене его театра. Однако он заставил ее принять платье из белого атласа, под
тем предлогом, что неприлично выступать в его салоне в ситцевом платье, и потребовал, чтобы она из уважения к нему рассталась со своей
неприхотливой одеждой. Она подчинилась и отдала свою прекрасную фигуру в руки модных портних, которые, конечно, не преминули попользоваться на
этом и не поскупились на материю. Превратившись через два дня в нарядную даму, вынужденная принять еще жемчужное ожерелье, которое граф поднес
ей как плату за тот вечер, когда она так восхитила своим пением его и его друзей, Консуэло все-таки была красива, хотя это и не шло к характеру
ее красоты, а нужно было лишь для того, чтобы пленять пошлые взоры. Однако ей так и не удалось этого достигнуть. С первого взгляда Консуэло
никого не поражала и не ослепляла: она была бледна, да и в глазах ее - девушки скромной и всецело погруженной в свои занятия - не было того
блеска, который постоянно горит во взгляде женщин, жаждущих одного - блистать. В лице ее, серьезном и задумчивом, сказывалась вся ее натура.
Наблюдая ее за столом, когда она болтала о пустяках, вежливо скучая среди пошлости светской жизни, никто даже и не подумал бы, что она красива.