— Я заслужил кару, — проворчал он. — Не перестаю упрекать себя за то, что мчался, как ненормальный. Но все это из-за того, что потерпел неудачу. Ванесса, как теперь насчет Чили, все отменяется?
— Боюсь, что да, — призналась она.
— Вы сами раздумали ехать со мной или просто подчинились приказу этого проклятого испанца? Черт возьми, что он о себе воображает? — Гарри чуть не разразился ругательствами. — Должен признаться, он разнес меня в хвост и в гриву, заявив, что я мог вас убить. И на год лишил меня водительских прав, только представьте себе!
— Что же, он преподнес вам урок, — спокойно ответила Ванесса.
— Я вижу, что и вы на его стороне. Уверен, что он то и отговорил вас ехать со мной в Чили.
— Дону Рафаэлю не потребовалось этого делать, Гарри. Я сама приняла решение.
— Значит, у меня не осталось шансов? Вы даже не позволите мне доказать, что я могу быть не только ненормальным болваном, который чуть не угробил нас обоих?
Ванесса слушала в трубке его охрипший от волнения голос, но понимала, что откровенный отказ лучше, чем пустые обещания о встрече в Чили. Ее сердце было полно чувством к другому мужчине, и для Гарри не осталось в нем места. Даже и для Джека теперь вряд ли нашелся бы уголок, внезапно поняла она и вспомнила, как когда-то собиралась выйти за него замуж.
—Вы скоро забудете меня, Гарри, уверяю! — сказала она на прощание. — Непременно станьте другим, и вы сумеете доказать, что вы славный парень.
Они еще немного поболтали, и Элсинг убедился, что, несмотря на все его усилия, надежды больше не осталось. Он пожелал ей всего хорошего и повесил трубку.
На следующее утро, когда Ванесса читала на своем залитом солнцем балконе, служанка принесла ей маленькую посылку. В белом замшевом футляре лежал трилистник из зеленого камня на тонкой золотой цепочке. К нему прилагалась визитная карточка, подписанная рукой Гарри: «Я самый счастливый человек, Рыжик, потому что узнал вас и, когда в следующий раз встречу девушку с зелеными глазами и волосами цвета меди, постараюсь не торопить события».
Ванесса повертела в руках маленький трилистник и почувствовала в сердце болезненный укол. У Гарри была одна проблема — ему нужно встретить хорошую девушку. Наверное, однажды так и случится.
Ванесса надела на шею трилистник, когда сестра Исабель позволила ей выйти к позднему чаю, для которого накрывали круглые столики в патио. У Барбары был скорбный вид — Рай уехал в Мадрид, и она доверительно поведала Ванессе, что в веселой и беззаботной жизни Рая ее появление, скорее всего, было лишь случайным эпизодом.
—Я больше не имею дела с мужчинами! — торжественно заверила Бэбс. — Они говорят тебе о любви, а на самом деле никакой любви нет и в помине. Им просто хочется чувствовать себя победителями, им нужно, чтобы девушка смотрела на них влюбленными глазами, а когда добьются своего, то начинают озираться в поисках очередной жертвы. Так что я раз и навсегда покончила с этим!
—Не все они такие, — возразила Ванесса, вспомнив о своем болезненном опыте. — Влюбленность ведь тоже хороша. Не узнав, как от нее кружится голова, ты никогда не поймешь, что настоящая любовь — совсем иное чувство. Любовь и влюбленность — как океан и прилив. Одна существует вечно, другая приходит и уходит.
Гости, приглашенные на завтрашний прием, уже съезжались в замок. Среди них был и стройный черноволосый молодой португалец, с такими огненными глазами, что не поддаться его обаянию было просто невозможно. Ага! — тут же поняла Ванесса, видя, как на прелестное лицо Барбары постепенно возвращаются краски жизни, так вот кого дон выбрал для нее! Через некоторое время она услышала, как зазвенел смех Барбары, от которого она начала отвыкать, и сама не удержалась от улыбки. Но улыбка вышла грустной. Дон так хорошо понимал женщин, однако сам собирался жениться на той, которая была лишена тех качеств, которыми непременно должна была обладать избранница такого человека. Например, вдова раздражала Ванессу тем, что ей недоставало чувства юмора, хотя она часто смеялась, но только потому, что использовала свой воркующий смех в качестве средства обольщения. В ней было что-то неуловимо фальшивое и бессердечное, как в камее-подделке.
Они появились в патио вместе, ее рука обвивала его руку, как золотая ветвь орхидеи. Она так и расточала свои женские чары, которые распространялись вокруг как аромат духов, отвечая на его внимание трепетом накрашенных ресниц и соблазнительной гримаской маленького пунцового рта. На ней было серебряное болеро без рукавов, к которому она надела серебряное ожерелье. Подол платья из черного крепа колыхался вокруг стройных икр. Невозможно было не признать, что ее оливково-смуглая элегантность удачно оттеняла смуглое изящество дона Рафаэля. Но Ванессе от души хотелось, чтобы такому мужчине, как дон, достался первый порыв чувства девушки, которая всем сердцем полюбила бы его, а не просто сгорала от тщеславного желания стать первой в его роскошном замке.
—Дитя мое, у вас грустное лицо. — Донья Мануэла, с которой Ванесса разделяла канапе, положила руку ей на колено. — Все еще дают о себе знать последствия аварии?
—Нет, спасибо. Я чувствую себя уже гораздо лучше. — Ванесса выдавила улыбку и, не удержавшись, добавила: — Сеньора Монтес, вы сегодня такая элегантная.
Бабушка Рафаэля взмахнула веером и взглянула через патио, туда, где дон и вдовушка вели беседу со своими друзьями. Лусия слегка склонилась вперед, очаровательно прислушиваясь и обдавая его ароматом духов, потом на мгновение коснулась его руки, и ее миндалевидно подпиленные ногти вспыхнули на фоне его темно-серого рукава. Необыкновенная белая камелия, закутанная в черную с серебром ткань, подумала Ванесса. Дон с улыбкой взглянул на Лусию, и ревность полоснула сердце Ванессы, ей захотелось вскочить и убежать прочь, и не завтра вечером, а не откладывая, немедленно уйти с этого ужасного приема.
— Они хорошо смотрятся вместе, — бодро произнесла она.
Донья Мануэла посмотрела на Ванессу; видимо, собираясь сказать что-то по поводу пары, стоявшей в противоположном конце патио, но сдержалась, будто пообещала кому-то хранить в секрете тайну, которую чуть было не разгласила. Вместо этого она тотчас переключила внимание на Барбару, которая, по-видимому, решила развлечь компанию своим пением.
Бэбс мастерски играла на гитаре, которую взяла в руки. Инструмент украшала алая лента, и все, кто находился в позолоченном солнцем патио, привлеченные пением девушки, мгновенно умолкли, когда она стала исполнять «О, море великолепно».
Ванесса мысленно унеслась к своему первому утру в Луенде, к пикнику под казуариной, когда суровый корсар угощал ее хрустящими рыбешками и кокосовым молоком и, рассуждая о любви, заметил, что она столь же жестока, сколь и прекрасна.
О да, именно так! Ничто не сравнится в жестокости с любовью, особенно когда знаешь, что она навсегда останется безответной.
— Еще! — воскликнули все, когда Барбара допела песню.
Она подбежала к своему крестному спросить, что он хотел бы услышать. Дон окинул взглядом юную стройную фигурку, и его темные глаза осветились любовью. Он назвал песню, она запела и, пока всеобщее внимание было приковано к певице и тому мужчине, которому она пела серенаду, Ванесса тихонько незаметно ускользнула из патио, чтобы не видеть счастья и радости, которые озаряли лица всех, кто присутствовал на празднике.
Ее пальцы нащупали кольцо маленькой калитки, она на ощупь открыла ее и оказалась в большом саду, где, наконец, смогла вволю выплакаться в полном одиночестве. Она уже как-то сидела здесь однажды, под этим миртовым деревцем, но тогда еще не знала, что беспокойство, тревожащее сердце, было вызвано неосознанной еще любовью, которой она так жаждала и которую уже почувствовала к идальго из Луенды.
До нее доносились обрывки мелодии гитары Барбары — испанской музыки, исполненной страсти, воскрешающей отголоски тех жестокостей и той славы, которые и породили мужчин, подобных Рафаэлю де Домерику. Не зря же она все время пыталась бороться со своей любовью: с самого начала она догадывалась, что ей предназначена именно эта роль — рыдающей в его саду иностранки.
—Почему вы плачете? — Дон Рафаэль, как всегда, настиг Ванессу внезапно. В нем чувствовалось невероятное волнение, которое она ощутила еще более, когда он обвил ее стан руками. Она не смогла бы сопротивляться их власти, даже если бы решилась на это. Поэтому просто позволила этим рукам обнять ее и прижать к сильному плечу.
— Полно, моя несравненная. Почему вы здесь и плачете в одиночестве? Неужели вас огорчает мысль о том, что вскоре вы окажетесь в объятиях человека, которого любите?
Она уже была в объятиях человека, которого любила, но не могла признаться ему в этом. Она лишь подчинялась, пока он ласково вытирал ей слезы, как маленькой девочке, которая упала и расшибла коленки:
— Ну вот, — прошептал он, — а теперь скажите, отчего вы так печальны? Может быть, вы так привыкли к обитателям замка, что с сожалением думаете о предстоящей разлуке?
— Да, — с трудом выговорила она. От его близости и от прикосновения его рук ее охватил сладкий дурман. Ей и раньше случалось чувствовать его объятия, но тогда она еще не была женщиной, страдающей от любви. Она и раньше прикасалась к нему, но тогда ее руки не жаждали погрузиться в густую шапку его волос и ощутить чеканные черты его худощавого лица. Она и раньше чувствовала его дыхание на своих волосах, но никогда ее так не тянуло к его губам.
Она любит его… любит… но как невыносимо стоять к нему так близко, понимая все это. Ванесса попыталась вырваться, но в этот момент вышедшая из-за кипарисов луна осветила его лицо. Оно было странно напряженным, и, глядя в обжигающую черноту его глаз, она замерла, положив ладони ему на грудь. Несколько нескончаемых мгновений они стояли так, глядя в глаза друг другу, пока она не почувствовала под ладонями биение его сердца.
— Любимая, сумасшедшая, сколько ты еще будешь ненавидеть меня? — простонал он. Его пальцы блуждали в ее волосах, он обхватил ладонью ее затылок и, казалось, стремился вобрать страстным взглядом поднятое к нему лицо. Ее поразило выражение его глаз — жаждущее, но и полное скрытой боли. — Обожаемая, вы ненавидите меня? — прошептал он.
«Дорогая, обожаемая». Неужели он и в самом деле произнес эти слова? Может быть, он просто хотел узнать, почему она его ненавидит?
— Нет, Рафаэль…
— Вы не любите меня? Что ж, тогда?..
— Я не ненавижу вас…
Ее слабое сопротивление заглушили его губы.
— Рафаэль!.. — только и прошептала она, теряя остатки сил.
— Душа моя! — донеслось до нее сквозь охватившее ее смятение.
Теперь его губы скользили по ее шее, на своей груди она чувствовала биение его сердца, нежные слова звучали испанской симфонией, которую она почти не понимала, но которая казалась ей небесной музыкой.
— Вы не должны говорить мне такие вещи, — она захлебнулась слезами. — Вы любите не меня…
— Боже. — Его руки яростно стиснули ее, черные глаза засверкали. — Любовь к вам набросилась на меня, как ягуар, прыгнувший из засады. Она давно вцепилась мне в сердце, а вы еще осмеливаетесь говорить, что я не люблю вас?! Кого же я тогда люблю? Уж не размалеванную ли вдову, которая жаждет занять место хозяйки замка?
Ванесса перестала вырываться и подняла на него свои огромные глаза, отливавшие в лунном свете серебром. Ее сердце билось так сильно, что она еле вымолвила: