- Он у тебя?
- Да.
- Встретимся у Луи?
- Как скажешь.
Ночь с субботы на воскресенье стала их ночью, и некоторое время Мазетти верил в басню о великодушном адвокате. Иветта призналась мне, что иногда забегает днем на набережную Жавель поцеловать его, когда он занимается.
- Я прихожу лишь затем, чтобы его подбодрить. Комнатка у него крошечная, в гостинице живут только заводские, главным образом арабы и поляки. Я их боюсь. На лестнице они даже не посторонятся, чтобы дать мне пройти, и смотрят на меня масляными глазами.
Мазетти бывает на улице Понтье и в другие дни, кроме субботы: однажды ближе к вечеру я разминулся с ним в воротах. Мы узнали друг друга. Он заколебался, потом неловко кивнул, я вежливо ответил.
Словно для того, чтобы придать истории пикантность, Иветта, как я и ожидал, в конце концов призналась ему, что я не только ее благодетель, но еще и любовник Она рассказала тлю налет на улице Аббата Грегуара, на этот раз как было на самом деле, и добавила, что ради нее я поставил на карту свою честь и положение.
- Этот человек для меня святыня, понял?
Но разве важно, сказала она это или нет? Главное, что он не стал возражать и, когда мы вторично встретились с ним на улице, кивнул, с любопытством посмотрев на меня.
Я все думаю, не внушила ли еда ему" что я импотент и удовлетворяюсь такими забавами, "которые не могут вселять в него опасения. Это, конечно, чушь, но мне она рассказывала еще менее правдоподобные басни.
Ни он, ни она ничего, разумеется, не понимают. И теперь происходит то, что должно было случиться.
- Что еще он сказал? - спросил я, когда мы добрались до квартиры - Уже не помню. Да и повторять не хочу. Словом, все, что молодые люди говорят о мужчине в возрасте, если тот ведет себя как - влюбленный.
- Она открыла шкаф, и я увидел, что она пьет прямо из горлышка.
- Прекрати!
Она взглянула на меня, но успела сделать последний глоток и заплетающимся языком спросила:
- А ты не можешь при своих связях устроить так, чтобы его посадили?
- Под каким предлогом?
- Он угрожал - Чем?
- Ну не прямо, но дал понять, что найдет способ избавиться от тебя.
- В каких выражениях?
Тут - я это знаю - она соврала, в любом случае присочинила.
- Даже если ты говоришь правду, это недостаточное основание для ареста.
Тебе что, хочется, чтобы он сел?
- Я не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье. Ты же знаешь: у меня нет никого, кроме тебя.
Она говорит то, что думает, и это серьезней, чем ей кажется. Если ее опять предоставить самой себе, она очень скоро плохо кончит.
- Мне худо, Люсьен.
Я это вижу. Она перепила, и сейчас ее стошнит.
- Вот уж не думала, что все так обернется! Считала, что устроились мы удобно. Знала, что ты доволен...
Она отдает себе отчет, что ляпнула лишнее.
- Прости. Но ты сам видишь: со мной вечно одно и то же. Я стараюсь сделать как лучше, но за что ни возьмусь - все кончается плохо. В одном жизнью могу поклясться - больше я с ним не увижусь. Выглянул бы ты на улицу.
Я слегка раздвинул занавеси, но под фонарями никого не заметил.
Я слегка раздвинул занавеси, но под фонарями никого не заметил.
- Боюсь, как бы он не напился - он плохо переносит алкоголь. Обычно Мазетти спокойный и с ним легко, но от спиртного становится злым. Однажды выпил лишний стаканчик...
Не докончив фразы, она устремляется в ванную, откуда доносится икота Иветту рвет.
- Мне стыдно, Люсьен, - лепечет она между двумя спазмами. - Если бы ты знал, как я себе противна! Не понимаю, как ты можешь...
Я раздел ее и уложил. Потом разделся сам и вытянулся рядом. Несколько раз в беспокойном сне она лепетала имена, которых я не разобрал.
Возможно, Мазетти напивается сейчас в открытом всю ночь баре, каких в Париже достаточно, или мерит большими шагами безлюдные авеню, давая выход бешенству. Возможно также, он бродит по улице Понтье, как однажды я сам бродил под окнами дома на бульваре Мальзерб.
Если то, что рассказала Иветта, правда, Мазетти легко от нее не отстанет и не замедлит начать новую атаку.
Я, наверно, уже задремал, когда телефонный звонок поднял меня с постели и я бросился в гостиную к аппарату, больно ударившись ногой обо что-то из мебели. Первым делом я предположил, что звонит жена по какому-то неотложному делу - так уже бывало. Который час - я не знал. В спальне было темно, но в гостиной сквозь просвет между занавесями уже забелел рассвет.
- Алло!
В ответ я ничего не услышал и повторил:
- Алло!
Я понял: звонил Мазетти, не рассчитывавший застать меня здесь. Он узнал мой голос, но не повесил трубку, и я услышал его дыхание на другом конце провода. Картина была довольно впечатляющая, тем более что в полумраке, голая и бледная, возникла проснувшаяся Иветта, которая уставилась на меня широко раскрытыми глазами.
- В чем дело? - негромко осведомилась она.
- Ошиблись номером.
- Звонил он?
- Не знаю.
- Уверена, что он. Теперь, зная, что ты здесь, он придет. Включи свет, Люсьен.
Серая полоса рассвета между занавесями падает Иветте на спину, и видно, как она вздрагивает.
- Интересно, откуда он звонит? Быть может, он уже в нашем квартале.
Признаюсь, не по себе стало и мне. У меня нет никакой охоты услышать стук в дверь квартиры: ведь если Мазетти продолжал пить, не исключен скандал.
Выяснять отношения втроем было бы смешно и мерзко.
- Лучше бы тебе уйти.
Но мне вовсе не улыбается выглядеть беглецом.
- Предпочитаешь остаться одна?
- Я-то всегда выкручусь.
- Собираешься его впустить?
- Не знаю. Посмотрю. Одевайся.
Тут ей пришла в голову другая мысль.
- Почему бы не позвонить в полицию?
Я оделся с чувством униженности и бесясь от злобы на себя. Все это время Иветта, по-прежнему голая, смотрела в окно, прижавшись лицом к стеклу.
- Ты уверена, что тебе лучше остаться одной?
- Да. Уходи поживей.
- Я позвоню тебе, как только вернусь на Анжуйскую набережную.
- Ладно. Я весь день буду дома.
- Я заеду попозже.
- Хорошо. Ступай.
Так ничего на себя и не надев, она проводила меня до лестничной площадки, поцеловала, а затем перегнулась через перила и напомнила:
- Будь начеку.