Я не решаюсь вспылить, потому что тронут. Вероятно, стало бы легче, если бы я сорвался, хотя бы для того, чтобы забыть о Мазетти, но у меня еще достаточно хладнокровия, чтобы предвидеть, что, сорвавшись, будет трудно взять себя в руки.
До чего я могу позволить себе дойти? У меня слишком накипело на сердце, но сегодня я еще не готов к разрыву. Нужно избежать столкновения. К тому же меня ждут во Дворце, в двух разных присутствиях.
- Ты очень наблюдательна, верно?
- Просто я начинаю тебя понимать.
- Ты в этом так уверена?
Вивиана сдержанно улыбается, как человек, никогда не сомневающийся в себе.
- Больше, чем ты думаешь, - роняет она.
Я встаю из-за стола, не дожидаясь, пока она доест десерт.
- Извини.
- Ради Бога.
У дверей я задерживаюсь. Мне тяжело вот так расставаться с ней.
- До скорого!
- Надеюсь, встретимся на коктейле у Габи?
- Рассчитываю там быть.
- Ты это обещал ее мужу.
- Сделаю все от меня зависящее.
Когда я выхожу из дома, у меня появляется желание удостовериться, нет ли поблизости Мазетти. Нет, никого не видно. Жизнь прекрасна. Я шагаю по набережной.
В воздухе кружится белая крупа, но это еще не называется снегом. Чета клошаров под мостом сортирует старую бумагу.
Я уже привык к лестнице. Она такая же или почти такая же, как на Анжуйской набережной: перила из кованого железа, вечно холодящие руку, каменные ступени до второго этажа.
Квартира находится на четвертом. У меня свой ключ. Пользоваться им удовольствие, и все-таки каждый раз я испытываю беспокойство: я не знаю, что меня ждет.
Войдя, я раскрываю рот, чтобы торжествующим голосом сообщить новость:
"Угадай, где мы с тобой проведем Рождество!"
Но появляется Жанина в черном платье, белом фартучке и вышитом чепчике, ни дать ни взять театральная субретка, и подносит палец к губам:
- Тес!
Хотя она улыбается, взгляд у меня вопросительный и встревоженный.
- Ну, что еще стряслось?
- Ничего, - шепчет она, наклоняясь ко мне. - Просто спит без задних ног С нежностью сообщницы она берет меня за руку, подводит к дверям, приоткрывает их, и я различаю в полутьме волосы Иветты на подушке, контуры ее тела под одеялом, высунувшуюся голую ногу Жанина бесшумно поправляет одеяло, возвращается, закрывает двери - Что-нибудь передать?
- Нет. Вечером приду снова.
Глаза у нее посверкивают. Она, без сомнения, думает о вчерашнем, и это ее забавляет; она держится ко мне ближе, чем обычно, касаясь меня грудью.
В передней я осведомляюсь:
- Никто не приходил?
- Нет. Да и кто мог прийти?
Жанина безусловно в курсе: Иветта наверняка описала ей свою жизнь, и я напрасно задал вопрос.
- Успели отдохнуть? - любопытствует она в свою очередь.
- Да, немного. Спасибо.
Я только-только успел заскочить в раздевалку и накинуть на плечи мантию.
Председательствующий Виньерон, сухарь, который не любит меня и имеет привычку поглаживать себе бороду, уже искал меня глазами, когда я влетел в зал.
Председательствующий Виньерон, сухарь, который не любит меня и имеет привычку поглаживать себе бороду, уже искал меня глазами, когда я влетел в зал.
- Иск Гийома Данде к Александрине Бретонно, - объявляет судебный пристав.
- Гийом Данде? Встаньте, когда называют ваше имя, и ответьте: здесь.
- Здесь.
- Александрина Бретонно?
Пристав нетерпеливо повторяет:
- Александрина Бретонно!
Председательствующий обводит взглядом ряды лиц, словно ищет ее в разномастной толпе, и женщина, толстая, запыхавшаяся, наконец появляется: она прождала целый час в другом присутствии, куда ее по ошибке направили.
Она кричит из глубины зала:
- Я здесь, господин судья! Прошу извинить за...
Вокруг стоит запах казенного помещения и плохо вымытых тел, запах моего хлева.
Разве я здесь не у себя?
Глава 7
Я собирался написать, что последнее время жизнь у меня была слишком насыщена и не оставляла досуга на то, чтобы отпереть шкаф, где хранится досье. Но ведь она была такой же и в предшествующие недели. А может, у меня исчезла прежняя потребность разобраться в самом себе?
Тем не менее я нацарапываю в блокноте несколько слов, нечто вроде узелков на память, которые просматриваю и объясняю задним числом:
Четверг, 28 ноября "Лыжные брюки. Пемаль".
Во вторник вечером, за два дня до этой записи, я поговорил о каникулах с Иветтой, и реакция ее оказалась совершенно неожиданной. Она подозрительно посмотрела на меня и бросила:
- Решил сплавить меня куда-нибудь и развязаться со мной?
Не помню, в каких словах я сообщил ей о своем решении. Наверно, брякнул что-нибудь вроде:
- Готовься провести Рождество в горах или на Лазурном берегу.
Ей даже не пришло в голову, что я могу ее сопровождать.
Я успокоил ее, но тем не менее она еще некоторое время тревожилась, находя, что это было бы слишком прекрасно.
- А жена позволит тебе уехать?
Чтобы рассеять ее опасения, я соврал:
- Она предупреждена.
- И что сказала?
- Ничего.
Только тогда Иветта позвала Жанину - ей потребовалась публика.
- Знаешь, что он мне объявил? Мы едем встречать Рождество на снегу.
Теперь пришел мой черед нахмуриться: я не собирался брать с собой Жанину.
К счастью, Иветта не подразумевала ее, сказав "мы".
- Или на Лазурном берегу, - добавил я.
- Если бы выбор зависел от меня, я предпочла бы горы. Зимой на Лазурный берег ездит, по-моему, одно старичье. Да и что там делать, если нельзя ни купаться, ни загорать? Я всегда мечтала о лыжах. А ты умеешь на них ходить?
Я взял всего несколько уроков, да и то давно.
Когда я на следующий день навестил Иветту, она, чтобы показать мне обнову, а заодно и для собственного удовольствия, была в лыжных брюках из черного габардина, обтягивавших ее маленький круглый зад.
- Нравится?
Пемаль, пришедший нас колоть, также застал ее в этом наряде, и она спустила штаны как заправский мужчина.