Но затем ее, несомненно, стали сдавать внаем каждый сезон, ковры поблекли, а мебель то переставляли, то кое-как меняли. В один прекрасный день ее купила со всем содержимым Жанна Папелье да еще привезла туда всю свою лишнюю мебель из Ниццы и Парижа.
На втором этаже Владимир прижался ухом к двери и прислушался. Ничего не услыхав, он медленно повернул ручку, толкнул створку и удивился, что Жанна сидит и смотрит прямо на него.
Она находилась в постели, непричесанная, и поднос с чаем и поджаренным хлебом стоял у нее на коленях. Занавеси были еще задернуты, и в спальне было полутемно.
- Пришел! - просто сказала она.
Вряд ли сейчас ее узнали бы сидевшие внизу гости, привыкшие видеть ее одетой. Ей было лет пятьдесят, и черты ее лица после ночного сна казались очень резкими, а ее удивительно волевой лоб казался огромным под пучком жидких волос.
- Что они там делают? - спросила Жанна, когда Владимир молча уселся у нее в ногах.
- Эдна включила граммофон... Ламотт читает... Жожо пишет...
- Ты был на яхте? Слушай, забери-ка этот поднос... По пробуждении она всегда была спокойна, в ней даже проглядывало нечто потустороннее, будто ей требовалось какое-то время, чтобы снова стать собой. Глаза ее припухли, как у Владимира.
- Больше никого внизу не видел? Похоже, что Пьер и Анна ушли, не спросясь...
Пьер был дворецким, Анна - кухаркой.
- Что с тобой такое?
- Ничего...
Однако ему было не по себе. Он представил себе, что ожидаемое им событие может произойти с минуты на минуту. Шкатулка с драгоценностями всегда стояла внутри туалетного столика. Жанна часто, вставая с постели, ее машинально открывала...
- Ламотт поговаривает о том, чтобы съездить в Ниццу или Монте-Карло, - сказал он.
- А как погода?
- Дождь.
- Ну, тогда нет уж, спасибо! Кроме того, Дезирэ не любит, когда ездят в воскресенье вечером. Поедим что найдется в холодильнике.
В спальне все было разбросано как попало. Жанна, все еще не в силах подняться, потребовала сигарету.
- Все-таки им не следовало уходить, не сказав ни слова, - проворчала она. - Слишком по-хорошему я с ними!
Вечно одна и та же комедия. Слуги делали все, что хотели. Внезапно в один прекрасный день ее охватывала слепая ярость, она всех разом выгоняла и на два-три дня переселялась в гостиницу, пока не находила других.
- Хватит разгуливать по комнате! Ты мне действуешь на нервы! Вот что, раздвинь занавески!
В спальне стало еще мрачней, так как уже темнело, и комнату охватила печаль дождливых сумерек.
- Нет! Задерни их! Зажги лампы...
Перед ним она не стеснялась своего вида, могла показаться без прикрас, и физически, и нравственно. И ей было совершенно безразлично, что она выглядела старухой, когда хмурила лоб.
- Ты мне так и не сказал, был ты на яхте или нет.
- Был.
- Элен видел?
- Да, она была там.
- Что она делала?
Жанна скребла голову ногтями, как будто сидела одна.
- Ничего не делала, - ответил Владимир.
- Ну, что ты о ней думаешь, ты-то? Он пожал плечами. Жанна внимательно вглядывалась в него, словно желая проникнуть в его мысли.
Жанна внимательно вглядывалась в него, словно желая проникнуть в его мысли.
- Она про меня ничего не говорила?
- Она вообще со мной никогда не разговаривает.
- Ас кем же она разговаривает? Не со мной же! И не с моими друзьями!
- С Блини...
- И ты не знаешь, что она ему говорит? Ему было все больше не по себе. Он вспомнил, как вился дымок над яхтой и как Блини с Элен играли, будто детишки, в шестьдесят шесть.
- Не знаю... - ответил он.
- Странно все это... Она моя дочь... Приходится в это верить, раз я ее родила на свет и так записано в бумагах! А у меня к ней нет никаких чувств... Впрочем, у нее ко мне тоже! Смотрит она на меня с таким удивлением, с недоверием... Скажи, может, лучше было бы определить ей какую-нибудь ренту и пусть себе живет в другом месте?
С этими словами она спустила ноги с кровати, нащупала комнатные туфли и вышла в ванную комнату, оставив дверь открытой. В спальню постучались, кто-то крикнул: “Откройте!"
Это была Эдна, шведка.
- Впусти ее, - сказала Жанна Папелье, открывая оба крана ванны.
Тут все было по-семейному. Эдна не удивилась, застав Владимира в спальне. Она прислонилась к косяку двери ванной, так что видела с одной стороны Владимира, с другой - моющуюся Жанну.
- Граф предлагает поехать обедать в Ниццу...
- Да, Владимир мне сказал...
Все по привычке говорили “граф”, даже его невеста. Они были помолвлены вот уже два года, но о браке речь и не заходила. Эдна по неделям гостила в “Мимозах”, куда Ламотт иногда заезжал, потом исчезала на недели или на месяцы, жила в Париже, а может быть, ездила к родным в Швецию... И внезапно возвращалась, будто только вчера уехала, и снова влезала в свою спальню и в свой халатик...
- Граф отлично знает, что я никуда не езжу по воскресеньям.
- Кухарка ушла в город.
- Ну и пусть! Поедим холодные закуски! Вот Жанна оденется, откроет шкатулку и... Интересно, неужели они там, на “Электре”, все еще играют в карты? Нет, наверно, обедают... Блини хохочет, рассказывает что-то... И наверно, все выдумывает, кстати! Все врет! Они ведь оба врут, и Блини, и Владимир! Например, он, Владимир, чтобы получить это место на яхте, заявил, что до русской революции служил на крейсере в чине лейтенанта.
Никто не дал себе труда заняться подсчетом, иначе сразу выяснилось бы, что в это время ему еще не было и восемнадцати. Он тогда только поступил в Севастопольское морское училище, где пробыл всего восемь месяцев.
Что касается Блини, то он вообще не служил на флоте, а учился в гимназии. И князем не был, а если и был, то таким, как все кавказские помещики...
- У мой страна...
У Блини, когда он знал всего несколько слов по-французски, это означало: “В моей стране..."
И он восторженно описывал Кавказ как некое сказочное место, где родители его были знатными и богатыми, а в замке, где он родился, полно слуг, зажигавших сотни свечей за пышными ужинами под звуки балалаек...
Лицо Владимира пылало. Он не обращал внимания ни на шведку, прислонившуюся к двери, ни на Жанну, которая вышла из ванны и накинула голубой халат.
Сейчас она откроет шкатулку с драгоценностями... Накануне вечером ему представился удивительный случай. Блини был здесь, с ними. В гостиной все крепко выпивали.