- А вы?
- Не понимаю, о чем вы?
- Разве вы не ищете для себя аналогичных возмещений или, как вы говорите, "компенсаций"?
На этот раз Ален забеспокоился, заподозрил, что Мегрэ знает больше, чем говорит, и застыл в нерешительности: стоит ли ему продолжать разговор.
- Решитесь ли вы, к примеру, отправиться сегодня вечером в район казарм?
Комиссар спросил это скорее из жалости, дабы избавить Алена от его сомнений.
- Вы в курсе?
- Да.
- С ней говорили?
- Долго.
- И что она вам рассказала?
- Все.
- Я не прав?
- Не мне вас судить. Ведь вы сами заговорили об инстинктивном стремлении людей чем-то заменить неудовлетворенность бытием. А как насчет компенсаций у вашего отца?
Они понизили голоса, благо уже подошли к открытой двери гостиницы, в холле которой горела лишь одна зажженная лампа.
- Почему притихли?
- Потому что не знаю ответа на этот вопрос.
- Не заводит ли он интрижки на стороне?
- В Фонтэне - точно нет. Слишком он всем известен, и его похождения сразу бы выплыли наружу.
- А вы? О вашем романе знают?
- Нет. Со мной дело обстоит иначе. Не исключено, что во время поездок в Париж или Бордо отец позволяет себе поразвлечься. - Он прошептал для самого себя:
- Бедный отец!
Мегрэ удивленно взглянул на него:
- Вы его любите?
Ален стыдливо признался:
- Во всяком случае, мне его жалко.
- И так было всегда?
- Еще хуже. Сейчас мать и тетка слегка успокоились.
- В чем они его упрекают?
- В том, что он простолюдин, сын скототорговца, пьянствовавшего в деревенских кабаках. Курсоны так и не смогли простить ему, что стали в нем нуждаться, понимаете? А во времена старого Курсона ситуация складывалась еще тяжелее, ибо тот был более несносным и грубым, чем его дочери и сын Робер. И до самой кончины отца все Курсоны будут относиться к нему оскорбительно за то, что живут исключительно его щедротами.
- А как обращаются с вами?
- Как с Верну. И моя жена, дочь виконта де Кадей, выступает с ними в союзе.
- Сегодня вечером вы намеревались мне сообщить именно об этом?
- Не знаю.
- Может, хотели поговорить об отце?
- Мне желательно было узнать ваше мнение о нем.
- А не были ли вы главным образом озабочены тем, чтобы выяснить, не разузнал ли я о существовании Луизы Сабати?
- Кстати, а как вы вышли на нее?
- Через анонимку.
- Следователь знает? А полиция?
- Их это не волнует.
- Но они займутся этим?
- Нет, если достаточно быстро выявят убийцу. Письмо-наводка у меня в кармане. О встрече с Луизой я Шабо не сообщал.
- Почему?
- Не считаю, что на нынешнем этапе расследования эти факты представляют интерес.
Письмо-наводка у меня в кармане. О встрече с Луизой я Шабо не сообщал.
- Почему?
- Не считаю, что на нынешнем этапе расследования эти факты представляют интерес.
- Она тут ни при чем.
- Послушайте, месье Верну...
- Да.
- Сколько вам лет?
- Тридцать шесть.
- Когда закончили учебу?
- В двадцать пять я ушел с медицинского факультета, после чего проработал еще пару лет интерном в больнице Святой Анны.
- Вы никогда не пытались жить самостоятельно?
Вопрос комиссара заметно обескуражил Алена.
- Не хотите отвечать?
- Нечего сказать. Вы все равно не поймете.
- Не хватает духа?
- Так и знал, что вы расцените это подобным образом.
- Ну не вернулись же вы в Фонтэне-ле-Конт ради защиты отца?
- Видите ли, все проще и одновременно сложнее.
Просто однажды я приехал сюда на несколько недель, чтобы отдохнуть.
- И застряли?
- Да.
- Слабоволие?
- Если хотите. Хотя было бы неточно объяснить происшедшее только этим.
- У вас сложилось впечатление, что поступить иначе было невозможно?
Ален предпочел сменить тему:
- Как поживает Луиза?
- Думаю, как всегда.
- Не обеспокоена?
- А вы давно с ней не виделись?
- Уже два дня. Вчера вечером я ведь направлялся не к другу, а к ней. А после случившегося уже не решился продолжать путь. Сегодня тоже. Этим вечером обстановка еще более ухудшилась с появлением патрулей. Теперь понимаете, почему уже после первого убийства общественное мнение обрушилось на нас?
- Я частенько отмечал подобный феномен.
- Но почему они набросились на нашу семью?
- Кого, по-вашему, они подозревают? Вашего отца или вас?
- Им безразлично, лишь бы это был кто-то из нас.
В равной мере их устроила бы и моя мать, как, впрочем, и тетка.
Они вынужденно прервали беседу, так как послышались шаги. То были два человека с повязками на рукавах, в руках - дубинки; проходя мимо, они внимательно их осмотрели. Один даже направил в их сторону луч карманного фонарика и, удаляясь, громко пояснил своему спутнику:
- Это Мегрэ. А второй - сын Верну.
- Ага, я узнал его.
Комиссар посоветовал своему собеседнику:
- Вам лучше вернуться домой.
- Согласен.
- И не вступать с ними в полемику.
- Благодарю вас.
- За что?
- Ни за что.
Он не протянул руки на прощанье. И удалился в направлении моста со сдвинутой набекрень шляпой, наклонившись по ходу вперед; патруль тут же остановился и молча наблюдал за Верну.
Мегрэ передернул плечами, вошел в гостиницу и стал дожидаться, пока ему дадут ключ. Выяснилось, что на его имя поступили еще два письма, но бумага и почерк на сей раз были другими, чем ранее.