- Как она относилась к мадам Жав?
- Полагаю, что не любила ее.
- Короче говоря, она не жалует никого?
- Только себя и ребенка, считая его чуть ли не своим собственным. Она очень высокого мнения о собственной персоне.
- Из тех ли она женщин, кто подслушивает разговоры под дверьми.
Тут инспектор Жанвье осмелился произнести фразу, которая восстановит против него миллионы читательниц:
- А разве есть такие, что не подслушивают?
- Вы верите ее свидетельствам?
- До сих пор все, что она сказала, или почти все подтвердилось.
- Была ли у доктора какая-либо интимная связь в Париже?
- Да. И притом даже больше чем связь. Вполне уместно говорить о большой любви.
- Жена знала об этом?
- Подтверждения этому нет.
- Но мадемуазель Жюссеран была в курсе?
- Похоже на то.
- Кто еще был посвящен в эту тайну?
- Жозефа.
- Почему?
- Потому что речь идет о ее дочери Антуанетте, проживающей на улице Вашингтон в двух шагах от апартаментов на бульваре Османн.
- Жозефа с пониманием относилась к этому роману?
- Да.
Инспектор Жанвье представил нам несколько деталей.
Пару лет тому назад у Антуанетты Шовэ, дочери Жозефы, работавшей тогда продавщицей в магазине на Больших бульварах, началась чахотка, и доктор Жав взялся ее вылечить.
Заметим, что внешне девушка напоминает мадам Жав.
Она, как и та, сухощава, с несколько помятым лицом и глазами, о которых говорят "пугливые".
Жав взял за привычку посещать ее на улице Вашингтон.
Поскольку Антуанетта нуждалась в полноценном отдыхе, доктор содержал ее на свои средства и даже помог вывезти на пару месяцев за город. Когда она вернулась, его визиты возобновились и не прекращались в течение двух лет.
Именно эта ситуация дала кое-кому основания сплетничать, будто Антуанетта - девушка легкого поведения.
Выздоровев, она на работу не вернулась, а Жав, если выдавалась свободная минутка между визитами пациентов, тут же устремлялся на улицу Вашингтон.
- Даже когда там находилась Жозефа?
- Да, именно так. Для нее Жав - нечто вроде полубога, имеющего право на все.
- Получается, что в субботу Жав помчался к Антуанетте Шовэ?
- Консьержка с улицы Вашингтон это подтверждает, поскольку видела, как он появился там спустя всего три четверти часа после приземления в Орли самолета из Лондона.
- Как долго он оставался у своей пассии?
- Минуточку. Жозефа в это время отсутствовала, так что у нас есть только свидетельство Антуанетты. Согласно ее показаниям, доктор Жав покинул их квартиру лишь в семь вечера, иными словами, учитывая столпотворение в это время, только-только, чтобы успеть к отходу восьмичасового поезда с Лионского вокзала.
- А Жозефа?
- Она по-прежнему утверждает, что ушла из здания на бульвар Османн почти следом за доктором Негрелем, то есть часов в шесть, и сразу отправилась к дочери.
- Где и застала доктора Жава?
- Да.
- Где и застала доктора Жава?
- Да.
- Она оставалась с этой парочкой до семи?
- Так она уверяет.
- Получается, что у доктора Жава есть алиби?
Однако инспектор Жанвье не был столь категоричен.
Учитывая благоговейное отношение Антуанетты и ее матери к доктору, он уверен, что их свидетельство может расцениваться как внушающее подозрение. Кстати, консьержка, которая видела, как доктор Жав вошел, не заметила, как он вышел. Правда, около семи она бегала в бакалейную лавочку по соседству, и дворницкая пустовала минут пятнадцать-двадцать. Если предположить, что Филипп Жав в это время покинул Антуанетту, то возникает вопрос, располагал ли он достаточным временем, чтобы заскочить на бульвар Османн, убить жену, запереть ее в шкафу и добраться до Лионского вокзала? Такое маловероятно, но его передвижения должны восстановить уже сегодня с тем, чтобы прояснить этот момент".
Мегрэ встревожился. До сих пор кое-какие факты так и не стыковались. Разве доктор Пардон не сообщил ему о том, что Жав увяз в долгах? Между тем Антуанетта в своем скромном жилище на улице Вашингтон не могла обходиться доктору слишком дорого.
Он немного завидовал Жанвье, и вовсе не по причине его успехов, а из-за одного в общем-то смехотворного пустяка. Каждый раз, когда при расследовании требовались средства на поездки, приходилось сражаться с распределителями фондов в уголовной полиции, которые до обидного скрупулезно придирались к представляемым счетам. Каким же образом Жанвье ухитрился слетать в Канны? Видно, этому делу придавалось большое значение, раз удалось развязать тугие кошельки бюрократов.
Мегрэ перешел к статье под названием "ЖЕНЩИНА С ДРАГОЦЕННОСТЯМИ".
Время от времени кто-то из игроков посматривал на него, а один, бросив взгляд на газету, чуть наклонился к Мегрэ и спросил:
- Это сделал Жав?
- Пока неизвестно.
- А я считаю, что он.
Однако, прочти этот картежник продолжение статьи, он был бы менее решителен в своих суждениях.
"Поездка инспектора Жанвье в Канны принесла еще один сюрприз, не менее любопытный, чем первый.
Уже несколько дней болтали, что семейство Жав, несмотря на кажущееся благосостояние, испытывает финансовые трудности - доктор обременен долгами. И в голову сразу приходила мысль, что Жав вел вторую, скрытую от посторонних глаз жизнь, возможно тратя деньги на расточительную любовницу, поскольку сам он не является ни игроком, ни биржевым спекулянтом...
В какую же пропасть уходили приличные доходы от завода мадам Жав и более чем солидные гонорары, получаемые за труды ее мужем?
И опять ключ к загадке дала все та же мадемуазель Жюссеран. Поступила ли она так из чувства женской мести или неумышленно? Не нам об этом судить! В тот самый момент, когда инспектор Жанвье уже собирался раскланяться, женщина у него спросила:
- Не захватите ли вы с собой шкатулку с драгоценностями? Поскольку я остаюсь здесь одна с ребенком и кухаркой, мне не хотелось бы брать на себя ответственность за ее сохранность.
- Где она находится?
- В спальне мадам. Хозяйка всегда забирает ее с собой, отправляясь в поездку, и я поражена тем, что она оставила ее тут в этот раз.
Речь, как оказалось, шла не о шкатулке, а скорее о небольшом чемоданчике, изготовленном в престижной кожевенной мастерской на улице Фобур-Сент-Оноре.