Нет, в самом деле, сударь! Вы мне ужасно симпатичны! Позвольте дать вам совет!
Бэpли. Я не нуждаюсь в советах. Болваны, которые сюда придут, обхохочутся, потому что Альфа бессовестно выставляет меня перед ними на посмешище. Это меня-то, у которого в одном пальце больше силы, чем у них во всем теле! Я должен ее проучить, непременно!
Звонок в дверь, оба замолкают.
(Ворчливо.) Будьте добры, посмотрите, кто там.
Винценц. Но мы обязательно продолжим разговор.
Пока Винценц в передней, Бэрли поднимает портьеру, задумчиво смотрит на
Альфу, подходит к несгораемому шкафу, но открыть его не может.
(Возвращаясь.) Вы лучше меня знаете здешние обычаи: сей господин утверждает, что он супруг Альфы и приглашен на этот час.
Входит д-р Апулей-Хальм.
Бэрли (высокомерно). Удивлен, что вижу вас тут.
Xальм (любезно). А я искренне удивлен, что не вижу в вашем обществе Альфу.
Винценц (пародируя аристократический тон). Увы, она почувствовала легкую усталость и удалилась на покой. Однако же наказала пригласить вас дождаться всех остальных гостей. (Берет у Хальма большой красивый букет, ставит в вазу.)
Xальм. Она настоятельно просила меня быть на ее именинах.
Бэрли берет букет, бросает в угол. Винценц поднимает цветы, осторожно,
успокаивая, гладит Бэрли по спине и опять ставит букет в вазу. Затем
предлагает сесть; он и Хальм садятся.
(Винценцу, нерешительно.) Никак не ожидал увидеть вас.
Винценц. Да, столько лет прошло; я не узнал вас в потемках. В ту пору вы были вальяжней, потолще на вид, так сказать. А что, не сварить ли нам кофейку? (Отыскивает кофеварку, зажигает спиртовку.)
Хальм (куртуазно). Коль спящую не потревожит аромат бессонницы!
Бэрли (резко). Оставьте меня! Нынче из меня плохая компания! Пойду напишу письма! (Уходит в соседнюю комнату.)
Хальм (другим тоном). Ну? Что произошло?
Винценц. Он сказал, что сию же минуту застрелит ее, если она за него не выйдет; не удосужился даже сперва расторгнуть ваш брак, так ему невтерпеж.
Хальм. Его машина уже час стоит внизу. Не пытайтесь дурачить меня, мой милый.
Винценц. Больше я вам ничего сказать не могу. Кстати, человек он симпатичный, вы не находите? А я с этой минуты вообще не желаю иметь касательства к этой истории.
Xальм. Однако ж деньги, которые я вам за это уплатил, вы без зазрения совести взяли?!
Винценц. Тсс! Не надо таких слов, как "без зазрения совести"! Если вы еще раз попытаетесь меня оскорбить, я позову господина Бэрли, и он наверняка переломает вам все кости.
Xальм (шипит). Вы негодяй!
Винценц. Вот как! Еще чуть тише, и ваша реплика изрядно теряет значительность!
Xальм. Негодяй!
Винценц. Теперь она прозвучала прямо-таки нежно, словно вы назвали меня "голубчик". Вы ведь знаете, влюбленные, обнимая друг друга, порой шепчут бранные слова, в этом есть особая прелесть.
Xальм (потерянно). Почему вы меня предали?! Вы же могли получить от меня еще много больше денег... (Ревниво.) Но вам и Альфа наверняка давала деньги? Она всегда питала к вам необъяснимую слабость.
Винценц. Послушайте, доктор, долгие годы мы с Альфой не виделись. И теперь вы предлагаете мне деньги за то, чтобы наша с нею встреча дала вам повод возбудить дело о разводе: я должен либо спровоцировать ситуацию, как говорится, своими силами, либо высмотреть что-нибудь, наблюдая, как этот вот благоприличный господин провожает Альфу домой. И все же вы ошиблись во мне, я ваши деньги не взял...
Xальм. Да что вы говорите?!
Винценц. Я ваши деньги не взял, я позволил вам всучить их мне, а это большая разница. Впопыхах я не смог отказаться. А без умения принимать человеку нельзя.
К тому же таким манером я до последней минуты имел выбор: обмануть ли мне ваше доверие или доверие Альфы, и это было весьма приятно, поскольку гарантировало известную самостоятельность; вы ведь знаете, я слегка неравнодушен к Альфе. Но почему вы после стольких лет в браке действуете так гнусно?
Xальм. Придется сказать, и я скажу: все из рук вон плохо, сил нет больше терпеть, я так несчастен!.. (По слабости характера плачет. Промакивает козлиную бородку.) Что до Альфы, то я иллюзий себе не строю. Женщины меня вообще мало интересуют - сплошной жирок и претензии. Но как раз в этом плане Альфа очень мне под стать: она ни в грош не ставит мужчин и не выносит бабской шумихи вокруг любви.
Винценц. Тсс! (Жестом показывает Хальму, чтобы он говорил потише.)
Xальм. Не волнуйтесь: она если уж заснет, то спит крепко; в ней есть что-то на удивление мальчишеское; мы могли бы жить так счастливо. И потом, я же, как вы знаете, беллетрист...
Винценц. В свое время я вам советовал всерьез заняться антиквариатом.
Xальм. Смею надеяться, что чужой совет никогда не был вам нужен так же мало, как мне ваш. Я покупал то, за что ратовал, и ратовал не вслепую, а значит, ратовал я за то, что покупал. Мое благосостояние развивалось в согласии с моими убеждениями. Я отнюдь не стал тем ничтожеством, каким вы некогда изволили меня представить.
Винценц. Господи! Это же было всего лишь соперничество, и не более того. Когда мнишь, что женщина любит тебя, невольно норовишь возвести на ее мужа напраслину. (Подает кофе.)
Xальм. Вот то-то и оно! Альфа - самая тщеславная особа на свете, и я куда серьезнее, чем она, отношусь к мужчинам, которые ее любят. Но ей непременно хочется иметь все. Пока мужчина не порабощен, она пленяет его своими речами, потому что, как дитя, играет новыми словами и оригинальным ароматом его профессии. У нее целая коллекция чудеснейших профессиональных запахов.
А эти болваны и рады размякнуть! Воротиле дельцу она говорит о музыке, музыканта спрашивает о морском сражении при Абукире, а историку зачитывает биржевые котировки. И так со всеми - с одной стороны, льстит каждому своей любознательностью, дает ему почувствовать, что он совершенно уникален, с другой же стороны, закрепощает его, упрекая, что он не другой.
Винценц. Ученому она говорит: вы не делец; музыканту: вы не ученый; дельцу: вы не музыкант. Короче, всем вместе и каждому в отдельности: вы не человек, да? И каждый вдруг замечает, что его жизнь - нелепица, верно? Потому что жизнь действительно нелепица.
Xальм. Я намеренно говорю "болваны"! Ведь атмосферу искусства, которую этакие деловые, сухие, ученые господа лакают, как обезьяны водку, тайком создаю я, разведенный беллетрист! Это мне принадлежат неожиданные, тонкие и глубокие высказывания о любви и жизни, в тепле которых присутствует нечто возбуждающе холодное. Я творю подлинно женственное очарование духа и неопределенные мысли, много более емкие, нежели мысли этих мужчин. Уже который год я создаю все оригинальные идеи художественной одежды и привычек. У Альфы же нет ни одной собственной мысли. Так вот, я - источник духовности, фантазии, пьянящей холодности, я бываю здесь, в этом доме, а эти болваны... думаете, хоть один из них восхищается мною? Считает меня необходимым? Значительным? Признает меня и одобряет?
Через этих людей я мог бы стать одним из авторитетнейших лиц нашего времени, но ведь для всех главное - внешность. Что вообще в жизни, что в любви! Теперь вы понимаете, какая мука для меня быть рядом с этой женщиной?! Я человек думающий, и каждое свое слово могу подкрепить ссылкой на авторов, у которых почерпнул ту или иную мысль; а вот у Альфы это все от меня, нахваталась и щебечет почем зря, а при ее внешности - бюст, бедра и прочее соответствующий прием обеспечен.