Она разлюбила собственную дочь, дорогая, вы сами это говорили! - а я не могу представить себе безупречную женщину с холодным сердцем. Нет-нет, дорогая золовка! Манеры, разумеется, чрезвычайно важны, и для дочери деревенского попа ваша маменька, вероятно, держалась прекрасно, - я знаю немало духовных лиц, которые держатся вполне благопристойно. Мистер Сэмпсон, наш капеллан, вполне благопристоен. Доктор Юнг вполне благопристоен. Мистер Додд вполне благопристоен. Но им не хватает истинного достоинства - да и откуда бы оно взялось? Ах, боже мой, прошу прощения! Я забыла милорда епископа, первого избранника вашей милости. Но, как я уже упоминала, женщина, чтобы быть безупречной, должна обладать тем, что есть у вас, что, осмелюсь сказать, возблагодарив за это небо, есть, мне кажется, и у меня, - добрым сердцем. Без нежных привязанностей, душечка, весь мир - лишь суета сует. Право же, я живу, существую, ем, пью, отдыхаю только ради моих милых, милых детей! Ради моего шалопая Уилли, ради моей упрямицы Фанни - ради гадких моих сокровищ! (Тут она осыпает поцелуями браслеты на правой и левой своей руке, в которые вделаны миниатюры вышеупомянутых молодого человека и девицы.) Да, Мими! Да, Фаншон! Вы знаете, что это так, милые, милые мои крошки. Если они умрут или вы вдруг умрете, ваша бедная хозяйка тоже умрет! - Тут Мими и Фаншон, две нервические левретки, вспрыгивают на колени своей госпожи и принимаются лизать ей руки, не дерзая касаться щек, покрытых слоем румян. - Нет, дорогая! Больше всего я благословляю небо за то (хотя нередко это и причиняет мне невыразимые муки), что оно даровало мне чувствительность и нежное сердце.
- Вы исполнены нежности, дражайшая Анна, - сказала баронесса. - Вы славитесь своей чувствительностью. Так уделите же частицу ее нашему американскому племяннику... кузену... право, не знаю, в каком именно родстве мы состоим.
- О, но ведь я теперь в Каслвуде лишь гостья. Дом принадлежит милорду Каслвуду, а не мне, хотя его сиятельство пока об этом любезно не напоминает. Что я могу сделать для молодого виргинца, что не было бы уже сделано? Он очарователен. Но разве мы ревнуем к нему из-за этого, дорогая моя? И хотя мы видим, как он понравился баронессе Бернштейн, разве племянники и племянницы вашей милости - настоящие племянники - ропщут? Возможно, мои бедные дети и огорчаются, - ведь за несколько часов этот очаровательный молодой человек достиг того, чего моим бедняжкам не удалось достичь за всю их жизнь, - но разве они сердятся? Уилл поехал с ним кататься верхом. А нынче утром Мария играла на клавесине, пока Фанни учила его танцевать менуэт. Ах, какая это была очаровательная картина, уверяю вас, у меня даже слезы на глаза навернулись при виде этих детей. Бедный мальчик! Мы полюбили его так же горячо, как и вы, дорогая баронесса!
Баронесса, надо сказать, уже слышала - или ее горничная слышала, каковы были последствия этой умилительной и невинной сцены. Леди Каслвуд вошла в комнату, где молодые люди развлекались и постигали науку танцев вышеуказанным образом, в сопровождении своего сына Уильяма, который явился туда в сапогах прямо из псарни.
- Браво, браво, прелестно! - сказала графиня, захлопав в ладоши, посылая Гарри Уорингтону одну из самых лучезарных своих улыбок и бросая на, его даму взгляд, который леди Фанни поняла очень хорошо, как, возможно, и леди Мария, сидевшая за клавесином, - во всяком случае, она заиграла с удвоенной энергией, склонив локоны к самым клавишам.
- Проклятый желторотый ирокез! Он, кажется, обучает Фанни военной пляске? А Фанни решила испробовать на нем свои штучки? - проворчал мистер Уильям, пребывавший в дурном расположении духа.
Взгляд леди Каслвуд сказал Фанни то же самое: "Ты, кажется, решила испробовать на нем свои штучки?"
Фанни сделала Гарри чрезвычайно низкий реверанс, он покраснел, и оба они остановились в некоторой растерянности. Леди Мария встала из-за клавесина и удалилась.
- Нет-нет, продолжайте танцевать, молодые люди! Я не хочу расстраивать вашего веселья и сама буду вам играть, - сказала графиня, села за клавесин и заиграла.
- Я не умею танцевать, - пробормотал Гарри, опуская голову и заливаясь румянцем, с которым не мог соперничать самый лучший кармин графини.
- И Фанни вас обучала? Душенька Фанни, продолжай же, продолжай!
- Ну-ка, ну-ка! - подбодрил ее Уилл с глухим ворчанием.
- Я... мне не хочется показывать свою неуклюжесть перед таким обществом, - говорит Гарри, оправившись от смущения. - Когда я научусь танцевать менуэт, я непременно попрошу кузину протанцевать его со мной.
- Ах, я не сомневаюсь, что ждать этого придется совсем недолго, дорогой кузен Уорингтон, - любезнейшим тоном отвечает графиня.
"За какой это дичью она сейчас охотится?" - раздумывает мистер Уильям, не понимая, что кроется за поведением его матери, а сама эта дама, нежно подозвав к себе дочь, выплывает с ней из комнаты.
Но едва они оказываются в увешанном гобеленами коридоре, который ведет к их личным апартаментам, как от ласкового тона леди Каслвуд не остается и помина.
- Балбеска! - шипит она на свою обожаемую Фанни. - Двойная дура! На что тебе понадобился этот гурон? Неужто ты собралась замуж за этого дикаря и хочешь стать скво в его вигваме?
- Маменька, перестаньте! - шепчет леди Фанни, так как маменька до синяков щиплет руку благородной девицы. - Ведь наш кузен вполне достойный молодой человек, - хнычет Фанни, - вы сами так говорили!
- Достойный, достойный! И должен унаследовать болото, негра, бревенчатую хижину и бочонок табака! Миледи Фрэнсис Эсмонд, ваша милость, кажется, забыли свой ранг, свое имя и кто ваша мать, если на третий день знакомства вы уже затеваете танцы - премиленькие танцы, нечего сказать! - с этим мальчишкой из Виргинии!
- Мистер Уорингтон наш кузен, - жалобно возражает леди Фанни.
- Неведомо откуда взявшийся мужлан не может быть вашим кузеном! Откуда мы знаем, что он ваш кузен? А вдруг это лакей, укравший чемодан своего хозяина и сбежавший в его экипаже?
- Но ведь госпожа де Бернштейн говорит, что он наш кузен, - перебивает Фанни, - и к тому же он - вылитый Эсмонд.
- Госпожа де Бернштейн следует своим прихотям и капризам, то носится с людьми, то их забывает, а теперь ей вздумалось обожать этого молодого человека. Но от того, что он ей нравится сегодня, будет ли он обязательно нравиться ей завтра? В обществе и в присутствии тетушки, ваша милость, извольте быть с ним любезной. Но я запрещаю вам разговаривать с ним наедине или поощрять его.
- А я знать не хочу, что ваше сиятельство мне запрещает, а что нет, восклицает леди Фанни, внезапно взбунтовавшись.
- Прекрасно, Фанни! В таком случае я немедленно поговорю с милордом, и мы вернемся в Кенсингтон. Если мне не удастся тебя образумить, то это сумеет сделать твой брат.
На этом разговор матери и дочери оборвался - или, может быть, горничной госпожи де Бернштейн ничего больше не удалось услышать, а значит, и поведать своей хозяйке.
Только много времени спустя она рассказала Гарри Уорингтону часть того, что было ей известно. А пока она видела, что родственники приняли его достаточно радушно. Леди Каслвуд была с ним любезна, барышни милы и приветливы, милорд Каслвуд, всегда сухой и сдержанный, обходился с Гарри не более холодно, чем с остальными членами семьи, а мистер Уильям охотно пил с ним, ездил с ним верхом, посещал скачки и играл в карты. Когда он выразил намерение уехать, они все до одного настойчиво уговаривали его остаться. Госпожа де Бернштейн не объяснила ему, чем было порождено такое горячее гостеприимство. Он не знал, чьим планам служит и какие планы расстраивает, чью и какую злобу вызывает.