Девушка протягивает заготовленный образец, который сотрудница центра быстро пробегает глазами и говорит безразличным тоном: "ОК, на одной и той же строчке или ниже?". Она показывает им различные виды и форматы бумаг. Они долго выбирают. Женщины, которые, по- видимому, будут матерью и крестной оставляют право выбора за младшей, будущей невесте, и затем настойчиво у нее интересуются: "Ну как, тебе нравится?" Все три женщины представляют собой единое целое, состоящее из любви и ненависти, спаянное в ожидании и приготовлении к великому празднику, так, как это было сто лет назад.
16 августа.
В районе новостроек, около станции пригородного метро, чернокожая женщина в плиссированной светло-коричневой юбке, белой рубашке и круглой шляпке - вся атрибутика квакеров. Прислонившись к бетонному ограждению, нависающему над путями, стоит девушка в джинсах и в вязаном свитере, несмотря на жару. У нее рассеянный вид. Три маленьких девочки, из которых одна несет собранный букет из листьев, идут рядом с их матерью. Мужчина, лет пятидесяти, в белой рубашке с короткими рукавами и рюкзаком за спиной шагает бодрым спортивным шагом.
Группа мужчин и женщин в одинаковых костюмах, черных брюках и белых рубашках (какая-нибудь секта или просто продавцы магазина?) направляются ко входу в метро.
Сегодня, в течение нескольких минут я старалась "разглядеть" всех людей, которых я встречала, всех незнакомцев. Мне кажется, что при внимательном наблюдении их существование становится мне вдруг очень близким, как если бы я прикасалась к ним. Если бы я продолжила этот эксперимент, мое видение мира и самой себя радикально бы изменилось. Возможно, я не была бы больше сама - собой.
17 августа.
Девять утра. Только что открывшийся Ошан почти безлюден. Бесконечные горы помидоров, персиков, винограда; в соседних отделах, насколько хватает глаз, - йогурты, сыры, колбасные изделия. Необычное ощущение красоты. Я словно у ворот Эдема в первый день создания мира. Хочется съесть все или почти все.
В глубине - узкие проходы между кассами. Когда в них втискиваешься, товары, наброшенные в беспорядке в тележке, кажутся миниатюрными, не такими красочными как на полках супермаркета, не отличающиеся от тех, которые покупают на ходу в бакалейной арабской лавочке на углу.
25 августа.
Надпись "Париж", которую я увидела написанной на голубом фоне в тот момент, когда я выезжала на автодорогу А15, переполнила меня внезапно счастьем и удивлением. В первый раз я прочитала это название на дорожном щите в шестнадцатилетнем возрасте, не будучи до этого в Париже, но страждущая его посетить. Редкое мгновение, когда ощущение пережитого возвращается в настоящее и накладывается на него. Так же, как и занимаясь любовью, когда все бывшие мужчины, и тот, который в данный момент находится рядом, есть не что иное, как один человек.
31 августа.
Ближе к вечеру. На площади Тулез, прислонившись к стене дома, стоит пожилая женщина. Вокруг нее - группа людей, много детей. Она начинает идти: медленно, с растерянным видом, поддерживаемая с двух сторон женщиной и мужчиной, который всю дорогу громко возмущается: "Я вам тут не сиделка!" Дети, что-то выкрикивая, бегают вокруг них. Старушка немного сгорблена, одета во все серое, седые волосы, очки. Из ее распухшего носа течет кровь. Она повесила на предплечье свою сумочку, которую она прижимает к животу. Окруженная небольшой группой людей, которые ведут ее в медкабинет, она пересекает пустынную площадь, освещенную солнцем, словно арена.
1 сентября.
Мать и дочь идут по платформе метро, дочь держит мать под руку. Старый провинциальный жест девушек, которые, шагая таким образом в воскресенье по главной улице города, обеспечивают себе защиту от молодых людей, толкущихся возле кинотеатра.
10 сентября.
В "Труа Фонтен" на эскалаторе поднимается одна - единственная парочка. Снизу можно разглядеть только спину юноши. Оба прижимаются друг к другу, ласкаются. Время от времени молодой человек оборачивается, смотрит вниз на людей с их тележками. У влюбленных вид, будто они воспаряют в небеса. На юноше - ярко - красная рубашка.
Сегодняшний полдень. Я сижу с закрытыми глазами у себя дома. Я ожидаю проходящих внизу по мокрой трассе машин. Грузовик. Я представляю себе разбитый на склоне холма сад, белое защитное ограждение, улицу. В моей голове рождается фраза: "Было слышно постоянный шум машин, продолжительный скрип шин из-за скользкой дороги", c которой я абсолютно ничего не делаю. Простая привычка заключать в слова явления окружающей действительности.
Я сяду в свое метро. Манера фамильярно говорить о предметах, которыми пользуешься. Мое метро - это линия А, увозящая меня в Париж, привозящая всегда на один и тот же вокзал Сержи Префектюр, это - метро, в которое я сажусь, даже не задумываясь; линия, где я знаю названия всех станций и не испытываю необходимости смотреть на указатель, находящийся на платформе, где я чувствую себя принадлежащей к группе пользователей этой линии, этого анонимного сообщества, для которых это и их линия.
Линии метро Б, В, Г - не являются моими, также как и поезда линии А, направляющиеся к элитному пригороду Парижа: Ле Пэк, Сэн - Жэрмэн - ан -Лэй. В глубине души я чувствую себя там чужой, я бы даже сказала - незваной.
28 октября.
На "Парк де Префектюр" в вагон вошли две женщины. Они расположились друг напротив друга. Одна - молодая привлекательная брюнетка, другая блондинка лет пятидесяти, сидит, чуть съежившись на своем сидении. По агрессивному тону девушки можно догадаться, что это мать и дочь.
"Ты пригласишь нас сегодня в ресторан?" Мать колеблется: "Нет... мы должны пойти в ... (неразборчиво). Дочь торжествует: "Вот видишь! Ты обманываешь! Раньше ты этого не говорила!" Мать замолкает.
Дочь продолжает: "Франсуаза спросила меня, что ты хочешь к своему дню рождения. Тебе подойдет кофточка?" - "Да, вполне".
Мать пытается улещевать дочь: "Очень мило с твоей стороны" и отпускает новую волну иронии по отношению к ней: "Естественно, это мило!"
До самого Гар дю Нор, в каждой фразе матери, которая старается сохранить нейтральный тон, дочь обнаруживает скрытый, настоящий, по ее мнению, смысл, а именно отражающий вредный характер матери: "Вот видишь, какая ты!"
Все, что говорит мать, дочь отвергает с ярым остервенением, которое могло бы спровоцировать страх, если бы он не ощущался как признак невоспитанности, тревоги, сопровождаемый легким преследованием без боязни быть наказанной женщиной. которая ее родила.
12 ноября.
В метро неожиданно слышится голос: "Я безработный, я живу в отеле со своей женой и ребенком, у нас всего двадцать пять франков в день, для того, чтобы выжить. История обыкновенного нищего, повторяемая, видимо, десять раз в час одним и тем же тоном. Он продает "Ле Ревербер". Слышатся слова жалости: "Я не прошу у вас многого, дайте хотя бы один франк". Он пересекает вагон. Никто не покупает у него эту газету. Перед тем как сойти с поезда, он произносит угрожающим тоном: "Желаю вам доброго вечера и приятных выходных!" Никто так и не поднимает головы. Насмешка над нищими уже не в моде, это больше не средство самозащиты, а всего лишь раздражающий фактор.
16 ноября.
В газете "Ле Монд" заголовок: "Общеевропейский парламент больше не поддерживает Международный трибунал по военным преступлениям".
Существует 40 тысяч документально подтвержденных доказательств бесчинств, совершенных в Боснии. "Четыреста концлагерей и лагерей заключенных, 98 вырытых котлованов, в которых находятся около трех тысяч тел, а также, по последним подсчетам, около трех тысяч жертв насилия.