Уже подбегая к дверям, он услышал первые звуки, сопровождающие окончание спектакля, аплодисменты, голоса, кто-то из служащих бежал вверх по лестнице. Райс бросился в сторону Кин-стрит и, пробегая мимо бокового переулка, заметил какую-то темную фигуру, движущуюся вдоль стены, дверь, через которую его изгнали, была приоткрыта, но Райс, еще не осознав увиденного, уже мчался по освещенной улице и вместо того, чтобы удаляться от театра, снова спустился по Кингсуэю, предвидя, что никому не придет в голову искать его по соседству. Он повернул на Стрэнд (воротник его пальто был поднят, он шел быстрым шагом, сунув руки в карманы) и наконец с чувством облегчения, непонятным ему самому, затерялся среди запутанной сети переулков, отходящих от Чэн-сери-лейн. Опершись о стену (он слегка задыхался и чувствовал, как рубашка прилипла к вспотевшему телу), он закурил и впервые ясно и членораздельно, всеми нужными словами, спросил себя, почему он убегает. Приближающиеся шаги заслонили от него свет, которого он искал; на бегу он подумал, что, если ему удастся перейти реку (он был уже недалеко от моста Блэкфраерс), он будет спасен. Он шагнул в нишу подъезда, в стороне от фонаря, освещавшего выход к Уотергейту. Что-то обожгло ему рот; он резко отшвырнул окурок, о котором совершенно забыл, и почувствовал саднящую боль на губах. В окружающем молчании он попытался вернуться к вопросам, так и оставшимся без ответа, но как нарочно в его мозгу все время билась мысль, что он будет в безопасности лишь на другой стороне реки. Логики тут не было, шаги могли преследовать его и на мосту, и в любом переулке на той стороне; и однако он выбрал мост поближе и устремился вперед, воспользовавшись ветром, который помог ему перейти реку и углубиться в лабиринт незнакомых улочек; район был плохо освещен; третья за ночь передышка - в узком и длинном тупике - поставила наконец перед ним единственно важный вопрос, и Райс понял, что не в силах найти ответ. "Не дай им меня убить", - сказала Эва, и он пытался сделать все возможное, тупо и по-дурацки, но ее все равно убили, по крайней мере, ее убили в пьесе, а ему пришлось убегать, потому что пьеса не могла кончиться вот так, безобидно опрокинутая чашка чаю облила платье Эвы, и все равно Эва начала клониться вбок и в конце концов опустилась на диван; случилось нечто иное, и его не было рядом, чтоб помешать этому, "останься со мной до конца", - молила его Эва, но его выкинули из театра, его отстранили от того, что должно было произойти и что он, глупо сидя в партере, видел, не понимая или понимая той частью своего существа, где был страх, и бегство, и этот миг, липкий, как пот, струившийся у него по животу, и отвращение к самому себе. "Но я тут ни при чем, - подумал он. - И ведь ничего не случилось; не может быть, чтобы такое случилось на самом деле". Он старательно повторил себе последние слова: такого не бывает - чтобы к нему подошли, предложили эту нелепицу, любезно угрожали ему; приближающиеся шаги - наверное, шаги какого-нибудь бродяги, не оставляющие следов. Рыжеволосый человек, который остановился возле него, почти не глянув в его сторону, и судорожным движением снял очки, потер их о лацкан и снова надел, был просто похож на Хауэлла, на актера, игравшего Хауэлла и опрокинувшего чай на платье Эвы. "Снимите этот парик, - сказал Райс. - В нем вас узнают повсюду". - "Это не парик", - ответил Хауэлл (его фамилия Смит или Роджерс, Райс уже не помнил, как было указано в программе). "Что я за дурак", - сказал Райс. Можно было догадаться, что они приготовили парик точь-в-точь такой, как волосы Хауэлла, и очки тоже были копией его очков. "Вы сделали все, что смогли, - сказал Райс, - я сидел в партере и видел все; любой может засвидетельствовать в вашу пользу".
Хауэлл дрожал, прижимаясь к стене. "Не в этом дело, - сказал он. - Какая разница, если они все равно добились своего". Райс наклонил голову; его охватила непобедимая усталость. "Я тоже пытался ее спасти, - сказал он, - но они не дали мне продолжить". Хауэлл сердито взглянул на него. "Всегда одно и то же, - проговорил он, словно думая вслух. - Это так типично для любителей, они воображают, что сумеют сделать все лучше других, а в результате ничего не выходит". Он поднял воротник пиджака, сунул руки в карманы. Райсу хотелось спросить: "Почему всегда одно и то же? И если это так - почему же мы убегаем?" Свист словно влетел в тупик из-за угла, отыскивая их. Они долго бежали бок о бок и наконец остановились в каком-то закоулке, где пахло нефтью и стоячей водой. С минуту они постояли за штабелем мешков; Хауэлл дышал тяжело и часто, как собака, а у Райса свело судорогой лодыжку. Он потер ее, опершись на мешки, с трудом удерживаясь на одной ноге. "Но, наверное, все не так уж страшно, пробормотал он. - Вы сказали, что всегда происходит одно и то же". Хауэлл рукой закрыл ему рот; послышался свист, ему ответил второй. "Каждый бежит в свою сторону, - коротко приказал Хауэлл. - Может, хоть одному удастся спастись". Райс понял, что тот был прав, но ему хотелось, чтобы сперва Хауэлл ответил. Он схватил его за локоть и с силой подтянул к себе. "Не оставляйте меня вот так, - взмолился он. - Я не могу вечно убегать, не понимая почему". Он почувствовал дегтярный запах мешков, его рука хватала воздух. Шаги бегущего удалялись; Райс наклонил голову, вдохнул поглубже и бросился в противоположную сторону. В свете фонаря мелькнуло ничего не говорящее название: Роз Элли. Дальше была река и какой-то мост. Мостов и улиц не счесть - только беги.
Примечания
Питер Брук (р. 1925) - английский режиссер, один из руководителей Королевского шекспировского театра.
Олдвич - улица в центральной части Лондона. На этой улице находится театр "Олдвич", в котором лондонский филиал Королевского шекспировского театра осуществляет свои постановки.
Твид - мягкая шерстяная ткань для костюмов и пальто. Впервые стала вырабатываться в Шотландии на ткацкой фабрике "Твид-Ривер" (река Твид разделяет Шотландию и Англию).
...ничего не говорящее название... - Роз Элли в переводе с английского - Розовая аллея. До этого многие названия в рассказе были "говорящими"; например, Кингсуэй - Королевская дорога, Блэкфраерс - Черные монахи.