Она не знает, нужно ли еще что-нибудь сказать, а потому просто смотрит на лежащие на письменном столе бумаги.
— Не хочешь пообедать? — спрашивает он.
— Нет, не могу. Я занята сегодня.
Она не хочет рассказывать ему о ночных ужасах, о клинике, о докторе Клее и вообще ни о чем, что с этим связано. Пока она еще не готова к такого рода интимности. Ей не хочется быть мученицей перед прошлым, перед любовью, которой нельзя доверять.
Фрэнк берет сумку.
— Ладно. И спасибо за помощь. — Он идет к двери. — Я с тобой свяжусь. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
ПАРАСОМНИЯ
Вашингтон, округ Колумбия 16 февраля 1983 года 14.05
Вот уже более двух недель небо над Джорджтауном затянуто плотными серо-бурыми тучами. Отсутствие цвета действует на Кристину не лучшим образом, пробуждая беспокойство, как будто ей нужно постоянно проверять часы, чтобы понять, утро сейчас или уже вечер. Она входит в расположенную в подвале здания библиотеку и с облегчением вздыхает, радуясь тому, что вырвалась из переполненного класса, что рядом нет шумных учащихся.
Над головой у нее проходят десятки водопроводных труб, и помещение кажется придавленным низким потолком. Оно плохо освещено, в нем холодно, и оно заполнено серыми металлическими полками и стеллажами. Проходы совсем узкие. Книги пахнут пылью и сигаретным дымом.
Начиная с октября Кристине ни разу не удавалось проспать более одного-двух часов подряд. Та мелодия безжалостно звучит в голове, проникая, влезая в мысли, как будто настойчиво старается заставить ее вспомнить нечто давно забытое. Каждую неделю школьный психолог — документальное доказательство его способности проникать в глубины человеческой природы висит в рамке на стене за его столом — говорит Кристине, что она страдает от посттравматического стресса. Нападение незнакомца угрожало ее жизни, так что проблемы со сном, беспокойство и страх —симптомы вполне естественные.
Как и злость.
Несколько недель назад, прохаживаясь по музыкальному магазину, Кристина снова услышала ту мелодию и решила купить кассету. Сначала она не собиралась ее слушать и оставила нераспечатанной на кухонном столе, где кассета и пролежала весь день и вечер. Но в 3.16 утра, когда из измученных телевизором глаз уже были готовы пролиться слезы отчаяния, Кристина вскочила, открыла коробку, схватила «уокмен» и вернулась в постель. Тема разворачивалась медленно, почти лениво, как будто Кристина шла босиком по мокрому песку. Физически воспринимаемые звуки словно утоляли некое живущее в ее памяти желание или стремление.
Она ощутила покой. И уснула.
Внезапная вспышка — перед ней мелькнуло корчащееся в темноте, подвешенное вниз головой тело. Израненные, окровавленные руки тянутся вверх, цепляются за плотно обвивающую лодыжки веревку. Из зияющего на шее разреза медленно стекает кровь. Слышен только надрывный хрип. Без голоса.
Кристина проснулась, испуганная и задыхающаяся, со спутанными, прилипшими ко лбу влажными от пота волосами. Она посмотрела на будильник. 8.36. Недоверчиво потянулась за ручными часами, которые лежали на захламленной тумбочке рядом с кроватью. 8.36. Проспала более пяти часов. Вытирая слезы облегчения, Кристина вскочила с кровати и начала поспешно одеваться. Праздновать успех некогда, она уже опаздывала на урок социологии.
С того дня Кристина повторяла ритуал каждый вечер, используя «Гольдберг-вариации» в качестве колыбельной. Поначалу она надевала наушники осторожно, с опаской пловца, пробующего ногой холодную воду. Видения пугали, но Кристина приняла их как часть неизбежной платы за возможность спать. И хотя эффект музыки действовал не так уж долго, не более пяти-шести часов, это было лучше, чем ничего.
Но почему? Она и раньше слушала самую разную музыку, но ничто и никогда не помогало уснуть.
Почему же на нее так подействовали «Гольдберг-вариации»?
В крохотной кабинке Кристина просматривает несколько биографий Баха. По трубе над головой с шумом проносится водный поток, и она вспоминает, что непосредственно над библиотекой находится мужская комната отдыха.
— Вот мерзость, — бормочет Кристина.
Подробной информации о Гольдберге найти не удается, но ее внимание привлекает эпизод в «Жизни и творчестве И. С. Баха».
Однажды летним вечером к Баху, жившему в Дрездене, подошел болезненного вида человек в черных одеждах, с красным шарфом и свисающим с шеи круглым кулоном. Незнакомец представился графом Германом Карлом фон Кайзерлингом и пригласил прославленного композитора на ужин.
Бах прибыл к дому графа под сумеречным небом, бросавшим красновато-золотистый отблеск на грязную дорогу. Замок Кайзерлинг стоял у подножия крутого холма, и каменные, пребывающие в постоянной тени стены покрывал мох. У входа Бах задержался, вслушиваясь в негромкие звуки клавесина. Мелодия показалась ему лишенной гармонии и незнакомой. Внутри царили тишина и странная неподвижность, более подходящие мавзолею. Никогда еще Бах так не мерз в летнюю пору. Слуга провел гостя по коридору с восемью выцветшими гобеленами, выглядевшими как далекие воспоминания. Оранжево-коричневый фон. Бесцветные небеса. Бледно-красные закаты. Бах удивился, когда, идя по коридору, слышал только звук своих шагов. Все слуги графа как будто плавали, бесшумно передвигаясь по замку в длинных одеяниях, скрывавших ноги. Никто не разговаривал, никто не улыбался, и друг с другом они общались при помощи заученных жестов и кивков.
Баха проводили в скромно обставленную комнату, где его тепло встретил хозяин замка. Граф так и не переоделся после дневной верховой прогулки, и от него несло сеном и лошадиным навозом. Он расположился в кресле напротив композитора.
Граф объяснил, что на протяжении многих лет страдает от бессонницы. Глаза у него болели, тело истощилось. В самом лучшем случае ему удавалось поспать не более одного-двух часов за ночь, но и тогда сон сопровождался ужасными видениями. Его жена, уставшая наблюдать за не ведающим покоя и беспрерывно расхаживающим по комнатам мужем, недавно уехала на воды в Баден-Баден, дабы успокоить нервы. Слуги страдали от того, что их могли призвать в любой час суток, и тоже не знали отдыха, особенно музыкант, Иоганн Гольдберг, которому нередко приходилось играть всю ночь напролет.
Затем граф заговорил о высокой репутации Баха и его замечательном музыкальном таланте. Оказывается, он уже довольно давно следил за карьерой композитора. После вступительных слов граф обратился к Баху с просьбой и даже мольбой сочинить нечто такое, что помогало бы ему засыпать. Хозяин замка не сомневался, что великий гений способен помочь страдающему бессонницей несчастному. Граф обещал хорошо заплатить.
Польщенный Бах согласился. К тому же он испытывал нужду в деньгах.
Граф не стал терять времени даром и выпроводил гостя из своего дома, так и не предложив ему поужинать. «Пожалуйста, поторопитесь», — напутствовал он композитора.
Вскоре после того как Бах взялся за работу, он получил довольно-таки откровенное письмо от своего старшего сына:
7 ноября 1742 года
Дорогой отец!
Вы, несомненно, слышали, какие слухи ходят сейчас по Дрездену? Граф Кайзерлинг, от которого вы получили заказ, известен как заядлый игрок и пьяница. Он шатается по улицам города, словно безумец, и знающие люди приписывают ему увлечение алхимией. Утверждают также, что слуги не смеют покидать замок, опасаясь его магии.
Я знаю, что такие вопросы вас не беспокоят. Как вы любите повторять, «люди всегда будут что-то говорить, не принимая правду в расчет».