Лили для него — лишь профессиональная проблема. Гримстер сел в кресло поближе к девушке, не позволив себе закурить.
— А теперь рассказывайте.
Она глубоко затянулась, откинулась на спинку кресла, так что округлые груди уперлись в шелк пижамы, между ними обозначилась едва заметная ложбинка. Лили с шумом выдохнула дым и начала:
— Так вот. Гарри… это было как раз в его вкусе. Он любил экспериментировать. Вечно увлекался всем новым. Просто так, чтобы развлечься. Попросил разрешения испытать гипноз на мне. Говорил, я как раз подхожу по типу…
Лили и впрямь подходила, Гримстер узнал это из книги Вольгиези. Она была психопассивной. Впервые взяв девушку за руку, Гримстер заметил, какая у нее теплая и влажная ладонь. Лили легко краснела, не была излишне горделива или упряма. Ей нравилось, когда за ней присматривали, ухаживали. Абзац из книги подходил к ней как нельзя лучше: «Личность с психопассивной конституцией приспосабливается к самым неблагоприятным обстоятельствам и полностью подчиняется индивидууму, имеющему влияние на нее… окрашивает реальность во все цвета иллюзий».
Лили любила Диллинга, была ему благодарна, поэтому хотела — пусть наперекор какому-то суеверному страху в самой себе — услужить ему, исполнить его желание.
Диллинг объяснил ей простейшую суть гипноза, его принципы и начал с обычных методов. Сперва ничего не получалось. Гарри заставлял Лили смотреть на что-нибудь, внушая, что ее веки становятся все тяжелее, приказывал следовать взглядом, не поднимая головы, за его пальцем, который он держал сначала у ее переносицы, а потом медленно поднимал, так что ей приходилось закатывать глаза… И в конце концов Диллинг добился успеха. Не сразу, постепенно. Он вращал на веревочке маленькое зеркало, направив через него луч света прямо в глаза Лили.
— Тогда я впервые что-то ощутила, — произнесла она. Какую-то сладостную дремоту, словно поплыла, но, едва он заговорил, сознание вернулось. Разгадка оказалась совсем простой. Он, знаете ли, уже собирался сдаться. И очень злился. Я это сразу заметила — он, когда сердился, начинал кусать уголок рта. Словно разговаривал сам с собой, но неслышно.
Наконец Диллинг привязал к веревочке свой перстень, стал раскачивать его перед ней чуть выше уровня глаз и приказал следить за ним одним взглядом, не поворачивая головы.
Вспомнив об этом, Лили рассмеялась и потянулась к виски:
— Просто не верится! Я тут же, раз — и отключилась. Узнала об этом только потом, от него. Сама ничего не помнила. Он чуть не запрыгал от радости. И началось. Никогда не забуду наш первый удачный опыт. Гарри отключил меня, и, пока я была, как бы это сказать, в трансе, что ли… прочитал вслух три страницы из книги, и поставил ее на место. Он сказал мне, где она стоит, попросил после пробуждения прочитать наизусть эти три страницы — я, понятно, не знала, из какой они книги, — а потом встать и найти ее на полке. И, знаете, я все сделала. Точно, как он приказал! Так вот, хотя и приятно было доставить ему радость, сам гипноз пришелся мне не по душе. По-моему, проделывать такие эксперименты над человеком нельзя. Но Гарри убеждал не беспокоиться; врачи, говорил, лечат гипнозом всякие там фобии: если, например, у меня мигрень, можно избавиться от нее в два счета. И все равно мне это не нравилось… даже тогда, когда я привыкла. В конце концов, стоило ему подержать перстень у меня перед глазами и сказать: «Спи, Лили, спи», как я тотчас засыпала.
— Он гипнотизировал вас на людях? — тихо осведомился Гримстер.
— Зачем вы спрашиваете? — заволновалась Лили.
— Это может оказаться важно.
Лили колебалась. Гримстер увидел, как краска начинает заливать ее щеки, — девушка даже отвернулась, скрывая неловкость.
— Да, гипнотизировал.
— Перед кем?
— Только перед Билли.
— Вам это не нравилось?
Лили вновь повернулась к Гримстеру и решительно сказала:
— Нет, не нравилось. Один на один — другое дело. А посторонние тут ни к чему. Ведь потом, когда мы оставались одни, Гарри хвастался фокусами, которые заставлял меня проделывать К примеру, я должна была взять книгу в одну руку, линейку в другую и изображать игру на скрипке, издавая звук ртом. Потом я ничего не помнила. А взбунтовалась только раз. Он дал мне выпить два стакана воды, сказал, что это виски и что я должна опьянеть. Узнав об этом, я по-настоящему разозлилась. Видите ли, если мы занимались гипнозом одни, я была спокойна, он никогда не заставил бы меня сделать что-то… непристойное. Но Билли я не доверяла. Гарри любил пускать ему пыль в глаза, а это могло привести невесть к чему.
«Да только ли — могло? — подумал Гримстер. — Может быть, и впрямь приводило». Образ Диллинга прояснился вполне. Его истинный характер, который Лили так по-настоящему и не поняла, лежал у Гримстера на ладони. Гарри сделал из Лили игрушку, укротил и выдрессировал ее и, видимо, был поистине счастлив, когда гипнозом превращал девушку в безвольную куклу. Будучи в трансе, она не отказывала Диллингу ни в чем, — она любила его и полностью на него полагалась. Лишь в нормальном, бодрствующем состоянии Лили решилась наложить запрет на гипноз при Билли. И, чувствовал Гримстер, правильно сделала.
— Что это был за перстень? — спросил он. — Среди вещей на чердаке он есть?
— Да, расписанный красным, зеленым и голубым… Гарри всегда его носил.
— А теперь предположим, что в ту пятницу вы все-таки уехали с Гарри. Вели машину. Вы отправились куда-то и что-то спрятали. Тогда вы, возможно, даже знали, что. Но после возвращения Гарри мог вас загипнотизировать, так?
— Да.
— И заставить забыть весь тот день. В том числе забыть и то, что он вас гипнотизировал?
К его удивлению, Лили задумчиво произнесла:
— Думаю, вы правы. Так он, видимо, и сделал. Но только чтобы обезопасить и себя, и меня.
— Знаю. И он мог внушить вам, что это был обыкновенный день, как любой другой, придумать все до мелочей: что вы делали, ели, смотрели по телевизору, а потом приказать вам забыть об истинных событиях?
Лили кивнула.
Гримстер мог представить себе, как это сделал Диллинг. Он готовился не один день, продумал все. Расписал пятницу по минутам: не упустил еду, разговоры, щучил телепрограмму, ввел даже пикантный интимный штрих. Играя ва-банк, Диллинг не доверял никому, даже судьбе. Если ему суждено умереть, тайна должна превратиться в головоломку. Но он ни за что не хотел похоронить ее навсегда. Это не в его характере. Пусть кто-нибудь попотеет, складывая разгадку по крупицам. Здесь вновь проявилось его высокомерие, так прекрасно сочетавшееся с садистским спокойствием, с которым он повелевал Лили. Диллинг выставлял ее напоказ перед Билли до тех пор, пока она не взбунтовалась, — в этом Гримстер был уверен так же твердо, как в том, что пьет сейчас виски… Наверное, какие-то смутные, неясные, но унизительные воспоминания у Лили все же остались, — не потому ли она скрывала правду об опытах Диллинга? Гримстер представил, как Диллинг гипнотизирует девушку при Билли, и образы, возникшие в его воображении, заставили судорожно сжать рюмку в кулаке.
Лили решила прервать его молчание и спросила:
— Что нам теперь делать?
Гримстер встал и подошел к ней. Наперекор самому себе он вдруг испытал к девушке прилив нежности, ему захотелось ее защитить. Проведя ладонью по ее щеке, он сказал:
— Сейчас — ничего. Утро вечера мудренее.
Лили поднялась. Ласковые руки Гримстера поставили все на свои места. «Смешной он, — подумала она. — Суровый, замкнутый, но только на первый взгляд. Он славный, очень славный».