И тут тоже искусство: не хочешь — не соглашайся, но откажи так, чтобы человек не обиделся. Проще всего сказать:
«Занято». Тогда и вопросов не возникает. Не всегда, конечно, но как правило.
Если не жлоб полный или не лох из породы «задниц»: эти ни фига не понимают, ну да их не так много. Хотя и не так мало.
— Задниц?
— Ну да. Есть такая порода. Это чьи-нибудь дети или родственники. Зятья, к примеру. Их на какое место посадили, на том они и сидят. И не рыпаются. Те, которым местечко скверное досталось, — то есть когда-то, когда папашка сажал, очень клевое было местечко, ученым секретарем или просто умником-кандидатом в институте каком-нибудь научно-завернутом. И делать ни фига не нужно, и съезды-выезды, и булка с хорошим куском масла, а то и с икрой сверху. Но времена изменились, и остались эти задницы не при делах и злы на всех, особливо на родителей, которые их не на то место усадили. И делать ничего органически не способны, а жаба ест: их ровесники кем-то стали, а он все сидит ученит да на папашкином «жигуленке» семьдесят второго года выпуска на дачку с грехом пополам ездит…
— Чего у него там пополам?
— Не вяжись к словам.
— Ленка, тебе сколько лет? — удивленно приподняла брови Настя.
— Восемнадцать скоро, а то не знаешь.
— Вот я и думаю…
— Да нет, не сама я такая разумница, я же в агентстве третий год кручусь, а девки разные, чего только не наслушаешься. Та с этим живет, та-с тем…
Интересно же.
— Погоди, но научные работники — это оч-чень давно.
— Ну. Лет десять назад. А то и двенадцать. Но у нас и ветераны есть: одной двадцать восемь, а она дефилирует — упасть не встать!
— Алька!
— Чего?
— ЕСЛИ бы не выкармливала тебя с соски, как щас врезала бы!
— За что? — искренне удивилась Лена.
— Ве-те-ра-ны… — сымитировала Настя.
— А… — Девушка покраснела, прыснула в ладони, подняла лицо. — Ну я же в другом смысле.
— Двадцать восемь — это, по-твоему, старушка?
— Нет, просто… Насть, ты чудо как хороша, я всегда хотела быть на тебя похожей.
— Ладно, не подлизывайся. Еще попомнишь. Если бы одни люди старели, а другие нет, это было бы очень обидно. А так…
— Насть, я правда не хотела…
— Ладно. Давай дальше.
— АО чем я говорила?
— Ну да. Память-то девичья. О «задницах».
— Нет, ты меня не сбивай…
— Подошел к тебе кто-то.
— Ага. Подошел. Вежливый, приятный, корректный. Правда, морда тупая, как у носорога. И глазки такие же, свинячьи.
— И много ты носорогов видела?
— Да ладно тебе. Это я чтоб понятнее было. Ну вот. Этот говорит: дескать, некий внимательный господин пообщаться желают. Думаю себе: пойду пообщаюсь, от меня не убудет. Лощеный самец провожает меня к люксу, — знаешь, эти костюмерные в «Юбилейном» еще с тех времен остались, там всякие народные артисты гримировались, а когда торжественные заседания проводились, разные крутые перцы водочку, надо полагать, кушали… а когда концерты — там . и Алла Пугачева, и мужчинка ее, «махонький Филиппок», короче, звезды одни прихорашиваются или отдыхают, — тут у меня, дуры, и сердечко забилось: думаю, вдруг сам Пьер Карден заметил, какая я умница, красавица, рукодельница…
— И писаешь чистым апельсиновым соком.
— Ананасовым. И решил включить в какую-то свой постоянную группу.
— Карден? А его каким ветром к нам занесло?
— Не шаришь ты в вопросах высокой моды, Сергеева.
— Да уж чем богаты…
— Там же в рамках фестиваля «Альт-мода» еще и конкурс молодых дизайнеров проводился; Кардена пригласили председателем жюри. У них там давно в тираж вышел, вот его к нам и таскают.
— Ущучила. «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил…» — хмыкнула Настя.
— А чего ты от меня хочешь?! Что, скажешь, не так?! Да спроси любую девчонку из тех, что на кастингах тусуются.
Каждая верит, что когда-то придет час, и ей скажет кто-нибудь — Карден, Валентине или хоть Стивен Спилберг: милая девушка, только вас у нас и не хватало!
— Угу, или: «Сударыня, не вы ли хрустальный башмачок обронили? Давайте-ка примерим!..»
— Или так. Почему нет? Сказка, а в сказки хочешь верить! Ведь не зря же их столько! Без них, наверное, не выжить. Совсем. Знаешь, в детдоме про своих родителей целые истории сочиняют! И ждут, ждут… Даже если точно помнят и мать-пьяницу, и отца, умершего с перепоя, а все равно сочиняют и верят в это и с теми, кто не хочет играть в эту игру, дерутся насмерть! Потому что без сказки не выжить ни там, ни здесь!
— Не заводись, убедила.
— Еще бы! Короче, подводит меня этот служка к двери, приоткрывает галантно и в спину — толк! Вот, думаю, дебил! И испугалась сразу: вдруг, думаю, какой-нибудь маньяк? Тем более никто особенно из знакомых и не видел, как он меня увел, да и увидели бы — кому какое дело! И времени уже одиннадцатый час… Не по себе мне стало, чего объяснять!
А этот — дверь за мной закрыл, стал рядом с нею, как грум, ручки сложил и в какую-то ведомую ему точку на стене уставился: прямо монумент, только одеколоном зачем-то опрысканный. Огляделась: кресло, маленький столик, в кресле — мужик, грузный слегка, но здоровый, а лица его особо и не разглядишь: свет был сзади, это он мое хорошо видел. Да и свет боковой, были включены только бра, верхний не горел.
В комнате люкса, кроме меня, этого мужчины и парня у меня за спиной, «монумента», никого не было. Но была дверь, ведущая в другую комнату или в ванную, я не знаю: в первый раз я была в таких апартаментах и, если честно, больше не хочу. Ну а дальше — вообще жуть какая-то началась…
«Как вас зовут, милая девушка?» — произнес этот, за столом. Голос у него был странный для такого крупного мужчины: вкрадчивый, ласковый, как у певца из тех, что романсы поют. Но и неприятный чем-то, чем, я сказать не могу, неприятный, и все. Сиплый, вот. «Что вам нужно?» — спросила я, уже поняв, что ни в какой Париж меня приглашать не собираются. Хотя спокойно так спросила. «Это вместо „здравствуйте“? Деловой подход». — «Нормальный», — отвечаю я, а самой все же страшно. Пацанка сопливая, дура безмозглая — поперлась на ночь глядя с Карденом почирикать! Запихнут, думаю, сейчас в мешок, потом в машину и — привет родителям. Тем более, что и родителей-то никаких нет.
— Воображение разыгралось.
— Ну разыгралось, а что? Знаешь, когда за спиной какой-то жлоб маячит, а перед тобой сидит мен с голосом кастрата или сифилитика и фигурой ожиревшего молотобойца… Заволнуешься тут.
«У нас проблема, — заговорил он снова. — Мы потеряли одну вещь. Она в вашем рюкзачке. Эта вещь нам нужна». — "У меня тоже проблема, — ответила я ему в тон.
— Рюкзачок мой потерялся. Вместе с вашей вещью. — Помолчала и добавила:
— Которая вам нужна".
Мужчина ничего сначала не ответил, опешил, что ли, от такой наглости? Только склонил голову по-птичьи набок и произнес высоким голосом, будто сорока: «Вот как?» — «Ага».
Настька, наверное, я дура! Не нужно было так отвечать! Даже не знаю, что меня завело: нет чтобы сказать просто: украли сумку какие-то козлы! Повыпендривалась!
Хотя понятно: уж очень противно, когда… Короче, когда настраиваешься на что-то хорошее…
— На Кардена, например…
— Например. А вместо этого тебя просто строят, как буратину какую: ты нам, кукла, не нужна, нам нужна твоя сумка, мы там вещички свои сложили. Выдай-ка нам их и вали отсюда, и радуйся, что отпустили, а не в печке спалили, как полено…
Вот и сорвалась. Короче, он мне не поверил.
— Не поверил?
— Угу.