Он продолжал смотреть Кончите в глаза, и она почувствовала, как мурашки медленно ползут по ее коже.
– Ты можешь воображать себе все, что тебе угодно. Ты можешь перерезать глотки своим тупым любовникам, можешь молоть языком с другими бабами, но со мной это не пройдет. То, что ты оказалась здесь со мной – случайность.Япрекрасно помню, что ты спасла меня, но вовсе не собираюсь платить за это так, как ты себе представляешь.
Знахарь отпустил ее ухо и, повернувшись к Кончите спиной, подошел в дивану и сел на него, закинув ногу на ногу. Кончита осталась стоять на месте, глядя на него, как баран на мясника.
– Запомни – я не твой.Я –сам по себе. И упаси тебя Бог еще раз открыть рот не по делу.Ятебе все зубы выбью. Понятно?
Кончита с ужасом смотрела на него и видела перед собой страшного русского гангстера, который только что безжалостно унизил ее и, как в каменном веке, указал ей, какое место она может занимать рядом с ним.
Включился могучий инстинкт подчинения сильному самцу, и Кончита, не сводя со Знахаря широко раскрытых глаз, кивнула.
– Ты не кивай, – поднажал Знахарь, – ты словами скажи – понятно?
– По… Понятно…
– Вот так, – Знахарь удовлетворенно кивнул и встал. Вдруг он широко улыбнулся и сказал совершенно другим голосом:
– Дорогая, а не пойти ли нам в ресторан поужинать? Кончита вздрогнула и быстро ответила:
– Конечно… Дорогой…
Знахарь сделал руку кренделем, и Кончита поспешно уцепилась за его локоть.
Любезно открыв пред ней дверь, Знахарь, как истинный джентльмен, пропустил даму вперед и, выйдя в коридор, увидел официанта, катившего тележку с закусками.
– Досточтимый сэр, – Знахарь обратился к нему по-английски, – доставьте в этот номер дюжину лучшего пива и побольше крабов. Ставить все это в холодильник не нужно.
– Слушаюсь, милорд, – ответил официант тоже по-английски и покатил тележку дальше.
Идя к лифту по толстой ковровой дорожке, Знахарь думал о том, что так, как он только что обошелся с Кончитой, можно обходиться только с примитивными существами. А посколько Кончита именно такой и являлась, то, значит, все было правильно.
Знахарь прямо кожей чувствовал, как изменилось ее отношение к нему.
Теперь он был для Кончиты господином и хозяином.
Поставив ее на место, он понял, что на самом деле именно в этом она и нуждалась. Такие, как она, получив свободу и не имея никакого принуждения, не знают, что с этим делать, и начинают искать подходящие формы поведения. Но, как показывают многочисленные примеры, это приводит лишь к тому, что они становятся капризными и вредными стервами, которые постоянно пробивают мужиков, как бы проверяя – а что еще те смогут стерпеть.
Знахарь самым решительным образом пресек это в зародыше, и теперь рядом с ним была послушная, мягкая и внимательная девушка. Он понимал, что очень вовремя выбил из нее дурь, потому что, если бы дело зашло дальше, то эту дурь пришлось бы выбивать в прямом смысле. А Знахарь не любил бить женщин, хотя ему и пришлось несколько раз в жизни делать это.
Уже подходя к лифту, он представил, как повела бы себя Рита, если бы кто-нибудь попробовал обращаться с ней так, как он только что с Кончитой.
Это было настолько смешно, что он громко рассмеялся, напугав девушку.
Она отстранилась и дрожащим голосом спросила:
– Ты смеешься надо мной?
Знахарь обнял ее за плечи и ответил:
– Ни в коем случае, моя сахарная.Япросто вспомнил один случай с лифтом.
Кончита облегченно вздохнула и положила голову ему на плечо.
– Ты так испугал меня… Ты такой сильный.
И она преданно посмотрела своему повелителю в глаза. Знахарь улыбнулся и ласково ответил:
– Моя киска будет хорошо себя вести?
– Конечно, мой зайчик, – с готовностью ответила Кончита.
Знахарь кивнул, и в это время перед ними распахнулись двери лифта.
Они вошли в кабину, и Знахарь расслабленно спросил лифтера, украшенного галунами и аксельбантами:
– Где у вас тут ресторан?..
Лифтер исполнительно кивнул и нажал нужную кнопку.
* * *
Ятерпеть не могу всех этих пошлых «зайчиков», «кисок» и «рыбок», но Кончите такая форма обращения очень понравилась.
Ну и черт с ней.
Буду теперь называть ее всеми ласковыми зоологическими прозвищами, какие только придут в голову. Интересно, на каком она сломается?
На гиенке или на акулке?
Мы сидели в роскошном кабаке, находившемся на первом этаже, и официант, только что принявший у нас заказ, торопливо удалялся в сторону кухни.
– Скажи, Кончита, – поинтересовался я, – ты впервые в Европе?
– Да, дорогой. Та-а-ак.
Похоже, она теперь задолбает меня этими водевильными обращениями.
– Слушай, Кончита, – обратился я к ней, – называй меня как раньше. Не нужно этого – «да, дорогой», «нет, дорогой». Ладно?
Она зыркнула на меня, и я вдруг понял, что не я один такой умный.
Точно!
Она так же, как я, решила поиздеваться, и теперь будет обращаться ко мне, как в тех самых сериалах, которые я так ненавижу. А я-то еще подумал, что она сдалась!
Япогрозил ей пальцем и многозначительно сказал:
– Не надо. Не стоит испытывать мое терпение. Помни о том, что я сказал тебе в номере.Яне шутил, и не советую проверять, насколько серьезными были мои слова.
Кончита потупилась и сказала:
– Ладно, можешь не повторять.Явсе помню.
Она подняла на меня большие черные глаза и спросила:
– Но как же мне теперь называть тебя?Япривыкла, что тебя зовут Тедди, а теперь ты – Майкл…
– Вот Майклом и называй.
– Майкл… – Кончита выразительно надула губы. – Майкл… Ладно, пусть будет Майкл.
– Кстати, – я, наконец, вспомнил то, о чем подумал еще в самолете, – что я буду делать с документами после операции? Нужны новые. Майкл Боткин скоро закончится.
– Не беспокойся, – ответила Кончита, – наши люди есть и в Гамбурге.
– Но тут документы будут не такими настоящими, как те, которые мне сделали в Америке.
– А кто сказал тебе, что ты получишь американские документы? Тебе сделают немецкие, и они будут такими же настоящими, как те, что у тебя сейчас, – сказала Кончита, явно гордясь возможностями наркомафии.
– Ну, если так, тогда ладно, – я кивнул. – Это значит, я теперь буду русский немец?
– Точно.
– Надо выбрать имя. Не хочу быть каким-нибудь Гансом или Адольфом.
– А давай, ты снова будешь Теодором, – оживилась Кончита, – и тогда я снова смогу называть тебя Тедди.
Нет, подумал я, Теодор – нормальное немецкое имя, не хуже других, однако лично я предпочел бы остаться Майклом Боткиным.
– А эти твои деятели – они могут сделать мне документы на то же имя, то есть на Майкла Боткина?
– Они все могут, – ответила Кончита и задрала нос. Подумав, она посмотрела на меня и спросила:
– Почему тебе так нравится этот Боткин?
– Это российская историческая личность, – ответил я, – знаменитый человек.
– Он был революционером? – с надеждой спросила Кончита.
– Да… Пожалуй… Пожалуй, его можно назвать революционером. Но не будем об этом, ладно?
– Ладно, – вздохнула Кончита, – смотри, Майкл, официант идет.
* * *
Проснулся я оттого, что горячий луч солнца уперся мне прямо в левый глаз.
Обычно, если за окном темно или пасмурно или если шторы с вечера плотно задернуты, я могу дрыхнуть до второго пришествия. Или до такого состояния, когда начинаешь чувствовать, что отлежал бока. Но когда меня будит жаркое летнее солнце, сон улетает, как пыль на сквозняке, и хочется улыбаться и чирикать.