– Изнасиловать себя и хорошенько потрахаться с мужиками – вдруг начнет нравиться?
– Нет, с бабами, пока не надоест!
– Ты! Ты не понимаешь!!! – крикнула она и спрятала слезы в ладонях. – Я… Я не могу полюбить мужчину. – долетел всхлип из-под ладоней. – А трахаться… совокупляться, как звери, а не любить, как люди – это отвратительно.
Мне стало плохо. Ощущение безнадежности, безнадежной любви, безнадежных попыток, боли от колочения головой в черную стену «Нельзя!», вернулись. Я упал на пол, смахнул слезу и стиснул зубами мундштук трубки, пытаясь злобой отодвинуть окутавшую меня вязкую подушку «ничего не получиться».
– И что, ни одного мужчины, кого ты могла бы полюбить? – глухо спросил я облаком дыма?
– Да нет. Встречала. Тебя, например, наверно, могла бы… Но не получается… Она уронила ладони на колени и подняв заплаканное лицо, спокойное, как у куклы, деревянно сообщила:
– Все мужчины мне отвратительны.
– А дедушка? Твой дедушка? – так же деревянно спросил я, приготовившись получить деревянный ответ, что дедушки она не помнит:
– Или ты его не помнишь, потому что он умер раньше, чем ты родилась?
– Не помню… – согласилась она. – Потому что… Нет. – деревянная маска спала, сброшенная детским оживлением. – Помню! Дьявол! Я его любила! – она удивленно посмотрела на меня, потом схватилась за голову покатилась по полу.
– Нельзя любить мужчин! Они отвратительны! нельзя любить мужчин… – захрипела она чужим низким монотонным голосом. Ага. Видна работа гипнотизера.
Злоблинская память выдала подсказку, что надо выдавить блокиратор воспоминания.
– Забудь о том, что я тебе сказал. – прогудел я тем же голосом. – Забудь об том, что я тебе сказал, пока ты была здесь. Забудь об том…
– Не-а. – сказала Блейд потолку. – Не забуду тебя, падла.
Резко сев, она посмотрела на меня безумными огоньками глаз и сообщила приказным тоном:
– Я сказала, что могу тебя полюбить! Так вот. Я. Тебя. Люблю. И хочу. Сейчас
Я охренел. Она медленно ползла ко мне на четвереньках, хищно улыбаясь.
– Эй, выведите ее в сексуальную программу! – испуганно прошептал я по-русски.
– Только из города! – обрубила Джейн надежды на спасение.
– Эй, говорите по-английски! – прошептала Блейд, оседлывая мне ноги.
– А черт! Блейд– Блейд– Блейд– Блейд– Блейд! Милая, ты знаешь, ты мне нравишься…
– Конечно. Иначе бы ты не пришел.
Догадка проскользнула по позвоночнику толпой злых электронов.
– Дже-е-е-е-ейн! Засранка! – заорал я.
В ответ из-за угла раздалось тихое позвякивание лат.
– Черт! – Блейд выругала заклятие и запустила в вышедшего из-за угла Лорда Огненный Шар.
Посмотрев, как латы с ревем взлетели столбом белого огня и упали на пол, я тяжело вздохнул и обречено проныл:
– Блейд, давай хоть переберемся в более подходящее место.
– Не. До города далеко. – жарко прошептала она, крепко обнимая мою голову. Я ощутил, что она шла по уровням, набираясь опыта и вкладывая в характеристику «сила» не меньше трети очков опыта и желание выбраться из Хелфаера возросло.
– Зачем? Снимем шлемы, а потом залезем обратно.
Она уперлась лбом в мой, потерлась носом и шепнула нежно:
– Давай. Только если там будешь не ты, а что-то еще, то я тебя убью.
– Верю. – сладкий страх выплеснулся, затопил. На волнах, уносимое быстрым потоком, качалось обиженное лицо Тэсс.
– Джейн! – Позвал я, отрываясь от Блейд.
– Ладно. Мне ты тоже живым нравишься. – буркнула она и хихикнула.
Мы с Блейд посмотрели друг на друга и хором сказали:
– Снять шлем!
«Если вы любите неприятности – вы их имеете. А если нет – они имеют вас». Энциклопедия Неприятностей, Том 99 «Заключение», стр.
"Итоги"
– Дуне в вертер! Епкарный бабай! Я-де с-с-сапасан! Епидреный харч! Факед факен булщит! Дюричаси нашырак!
Издав это, я почувствовал, что мне полегчало достаточно. чтобы я мог вылезти из кресла и не упасть, споткнувшись об опутывающее меня ощущение Блейд.
Любящей, послушной, доверчивой. Гибкой, жаркой, ненасытной.
– Нет, надо срочно что-то делать. – прошептал я себе под нос, падая в нишу. – Что?
Какая-то мыслишка, способная вернуть меня из царства мертвых от счастья в мир живых, быстро перебежала из угла в угол, махнув хвостиком. Таким изящным металлического поблескивания. Я схватил хвостик и вытащил мысль на обозрение. Стальные змеи Тэсс.
Так. Потребность кого-то любить, еще более незаметная, чем дыхательный рефлекс, развалилась на пару векторов. И мне стало хорошо, если не считать призрачного ощущения балансирования на острие иглы. Я был спокоен, как только что осеменивший слониху слон, уверенный, что свое дело он сделал настолько хорошо, насколько это вообще возможно.
Никаких переживаний по поводу пакостей, которые я могу отколоть и потерять любовь Тэсс. Никаких порывов не отходить от Блейд.
Несколько минут я наслаждался ощущением полета, а потом накололся на булавку, как жук, попавший в коллекцию студента – биолога.
Кусок памяти, один из зашитых злоблинами, выдал авторитетно заключение, что при нормальном занятии любовью, например, по тантра-йоге, а не зверском совокуплении, ощущения не совсем те, что поимел от контакта с Блейд, и что таковые тянут разве что на совместный онанизм в состоянии наркотического опьянения, что вызвано отсутствием эффекта полного присутствия в возможностях виртуальных модуляторов, подсознательное знание о чем и оттолкнуло меня от контактов с Тэсс.
Придя к такому выводу, я понял, что очень неплохо найти Тэсс и объяснить ей это, а заодно сделать предложение.
Переползя из ниши в кресло, я подключил клапан и совсем было нацелился надет шлем, как динамик шваркнул и поинтересовался голосом Джейн:
– Харш, ты покажешься обществу или ему придется разойтись по шлемам, второй раз не увидев тебя?
Посмотрев на часы, я обнаружил, что с момента начала моих поползновений на постельном поприще прошло уже шесть суток, и сейчас как раз время пить сок.
– Иду! – рявкнул я на динамик и побрел в направлении питейной, на ходу прикидывая, как бы объясниться с Тэсс.
Прикидывать не получалось.
В коридоре было пусто и темно, как в голове – ни там ни там не валялся план объяснения.
Только предчувствия, мрачные, как списанный бульдозер.
Блейд, поди, всех посвятила. Тэсс в глубокой депрессии. Такой глубокой, что уже дошла до принятия решения что я ей – противен.
Отлично. Значит, так и запишем, что любить и быть любимым мне не светит. Только трахать и быть…
– Как бы это…? – вопрос о страдательном залоге первого лица единственного числа глагола «трахать» канул в темноту. Обнаружив, что канание в темноту разного бреда очень поднимает настроение, я отправил туда длинную нецензурную фразу с описанием семейных и сексуальных связей Творца, Дьявола, Вселенной и их потомства.
– Слышу-слышу – Харш идет. – тоном вызванного третьим воплем Деда-Мороза сообщила Джейн из-за двери.
За дверью воцарилась тишь, нарушаемая очень тихим матерным комментарием Нат по поводу моего метафизического трактата.
– Да! – отчаянно заорал я, чувствуя, что обида на обстоятельства, отобравшие девушку, грызет изнутри, требуя выпустить наружу и дать ей шанс загрызть хорошее настроение окружающих. – Это я. Иду, путаясь в волокущихся по полу соплях и отвисшей мошонке!
Переступив порог, я остановился, чтобы посмотреть.
На каменную прямую спину Тэсс.
На настороженные лица парней.
На затуманенные глаза Блейд.
На отстранено-сочувствующий взгляд Джейн.