Ну а чем уж они занимались в его присутствии – бог весть. Любопытный читатель может, конечно, почерпнуть толику информации из историй о жизни истинных одалисок, куртизанок и гейш. Но помните, господа, секс лишь скрепляет узы дружбы между мужчиной и женщиной, а отнюдь не является базовым ее компонентом.
И не стоит думать, что это еще одна из сказок Шахерезады…
Дверь квартиры открылась под тихий звон колокольчиков. Пред глазами позабавившихся на славу воителей предстала то ли девочка, то ли виденье. Наполовину белокурая Жизель – наполовину огненная Кармен. В юбочке из плюша, с хлебом-солью в одной руке и пестрейшим опахалом для разгона пыли в другой.
Лукаво глянув на опешившую троицу, Жизель-Кармен нежным голоском пропела:
– К нам приехал, к нам приехал Илья-барин дорогой!
– Такая вот она у меня певунья, – смущенно обратился к товарищам Илья-барин.
– Инга. – Певунья присела в кокетливом книксене. Затем, вручив хлеб-соль Никите, а опахало Лехе, обернулась к Муромскому: – Илья Николаевич, ваше приказание выполнено! Жидкости во льдах. Твердости на углях. А мне подоспело время испариться.
С последними словами Инга подняла с полочки туфельки на умопомрачительных каблуках и легонько хлопнула ими по звонкому Илюхиному лбу. Илья перехватил обувку, наклонился и неожиданно ловко пристроил волшебные туфельки на не менее волшебные ножки.
Никита, только что оправившийся от растерянности, лизнул соль с каравая, браво звякнул несуществующими шпорами, вытянулся во фрунт и выкатил грудь колесом:
– Мадемуазель, же ву при силь ву пле сопроводить вас сей момент до вашего гнездышка? На руках донесу. А то, знаете, хоть грязь к золоту не пристает, но всякие там продукты метаболического обмена собачек и кошечек, понимаешь, этта самое! О!
– Но-но, – заиграл крепкими, каждый с приличное яблоко, желваками Муромский. – Избавьте, Ржевский, мадемуазель от ваших притязаний. Ей вся дорога – подняться на один этаж. Да с ее ножками, – он похлопал Ингу по тому месту, откуда ножки растут, – она вспорхнет и не заметит вашего, поручик, отсутствия!
Пока огорченный Никита заедал печаль караваем, инициативу перехватил Алексей.
– Дозвольте хотя бы ручку облобызать! На дорожку, так ск'ть, – в рифму попросил он и нарисовал опахалом таинственный знак.
То ли знак был волшебным, то ли еще что, но к ручке друзья были милостиво допущены. После чего Инга отнюдь не по-дочернему расцеловалась с хозяином-барином и упорхнула в свои заоблачные выси.
– Прошу, гости дорогие! – Стоило Инге исчезнуть, Илья стал сама любезность и больше не выглядел ревнивцем-собственником. – Терема наши, конечно, убожеские, не княжеские, но пару-другую несумоистов втиснуть можно.
Говоря об убожестве теремов, Илья малость покривил душой. К вместительной прихожей примыкали три двери, ведущие в апартаменты различного рода. Помпезная высота потолков наводила на мысль о принадлежности строения к эпохе, когда и у деревьев были большие уши.
Как бы отвечая на немой вопрос приятелей, Илья подтвердил:
– Что делать, парни! Живу как придется, буквально ютясь в пещерах. Если не ошибаюсь, домишко наш последний из жилых, оставшихся в Картафанове от довоенной элитной серии. Хрена бы я, конечно, такие хоромины отхватил на мордобойные заработки! Но это семейная реликвия. Деда били – не добили, бабу били – не добили. Тятька с матушкой проскочили. Осели на Северах, а я один-одинешенек прозябаю вот в этом поганом ампире.
– Одинешенек, говоришь? – ехидно осклабился Никита.
– Да боже упаси! – всплеснул ручищами Муромский. – Да чтобы я… Ни-ни! Ингочка ведь соседочка моя. Студентка-заочница. Приходит на компьютере поработать.
Все равно он мне почти без надобности, – жалко, что ли? Она, значит, на компьютере, а я в спортзале. Всё в спортзале. Не подумайте дурного. Полюбуйтесь-ка! – И в доказательство своих слов он гостеприимно раскрыл одну из дверей.
Это был спортзал! Не комната, нет. Во-первых, строители прошлого умели строить не только каналы: пространство пять на пять с потолком чуть не под четыре метра впечатляло. Во-вторых, заставлено оно было под завязку. Турник, гимнастические брусья, жуткого вида макивара, разнокалиберные груши и фантастические тренажерные конструкции, по сравнению с которыми всемирно известные агрегаты фирмы «Кеттлер» выглядели пригодными разве что для ясельно-ползунковой группы.
Добрынин присвистнул:
– Да, брат, согласен, Инги тут неуместны. Это тебе не дрова колоть, не в колокол звонить.
– Для Инг у него, паря, местечко тоже того… Не хуже оборудовано, – хихикнул Алексей. – Хотя пес его знает, может, и здесь временами в спарринге трудятся. Спортсмены, они ж такие выдумщики!
Илья покраснел и замахнулся на охальника страховидным кулачком:
– Балабол! Не слушай ты его, Никит. И вообще, сколько можно возле порога топтаться? Пойдемте лучше посидим покалякаем. Потом можно будет забежать сюда на перекур, встряхнуться. Кое-кому, – он с шутливой угрозой глянул на Леху, – спарринг устроим.
Попов сказал «фиг вам, Илья Николаевич» и соорудил в подтверждение дулю.
В отличие от спортзала, гостиная была полна контрастов. В дальнем углу подле антикварных кресел притулился вышеупомянутый компьютер. По всем остальным углам с нарочитой небрежностью были расставлены колонки акустической системы. Весьма и весьма представительные. Шкафчик-стеллаж по соседству с диваном содержал, навскидку, не менее тысячи музыкальных дисков.
Добрынин опять одобрительно присвистнул:
– Добрая берлога! Музыке здесь, как вижу, всяческий почет и уважение?
– Ага, – подтвердил Леха, падая с маху на диван. – Мне тоже нравится. Сюда вались, Никита, здесь самое острие сарраунда.
– Сейчас, сейчас, – Илья по маковку влез в шкафчик, – где же он у меня? Ага, вот он. Мужики, я пока столик организую, а вы послушайте человека. Жеглова вчера последнего прикупил. Полный абзац!
Включив проигрыватель, он ускользнул на кухню. А комнату наполнило дребезжание слегка расстроенной гитары. И далекий от попсовости мужской голосина взревел во всю мощь, заставив гостей оцепенеть, забыть про игривое настроение и про мелкие бытовые неурядицы и слушать, вслушиваться, впитывать каждое слово:
Как засмотрится мне нынче, как задышится?
Воздух крут перед грозой, крут да вязок.
Что споется мне сегодня, что услышится?
Птицы вещие поют – да все из сказок.
…Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною —
Перед солоно да горько-кисло-сладкою,
Голубою, родникового, ржаною…
Песня закончилась. В комнату вкатился столик. Илья, заметив задумчивые, серьезные лица приятелей, довольно спросил:
– Что, пробирает?
– До селезенки, – подтвердили слушатели.
– То-то. Я когда его случайно услышал на «Русской волне» полгода назад, все пороги обил в нашем музшопе. И ни фига. Потом уже ребятишек застроил – они с соревнований привезли два первых альбома. Из самого Клязьмограда. А здесь вообще свежье. Сам-то я давненько русский бард-рок слушаю, но этот – отдельная статья. Просто матерый человечище! Правда, знакомец один упоминал недавно какого-то СашБаша. Что-то где-то слыхал вроде квартирного сейшена в Черемысле – тоже, мол, добрый молодец. Не знаю, не скажу.
– Илья, етить твою, и ты молчал, баобаб ты по пояс деревянный?! – попенял ему Алексей. – Как, говоришь, его кличут?
– Жеглов. Жеглов Владимир Глебович. Прошу любить и жаловать.
– Уже любим.