– снова завел Каменщиков, но я перебил:
– Да, непредвиденные, фонд, так всегда делается, так все делают, я всё понял. У нас так не делается. По крайней мере, без спросу. А ты ни Баранову с Фединым ничего не сказал, ни мне ничего не сказал...
– Да с чего ты взял!..
– С того, что я, извини, начальник.
– А я дурак, да?
– Ты не дурак, Андрей Анатольевич. Ты... Ладно, всё.
– Что всё-то? Что всё? Тебе тут напели про меня, подсидеть чтобы, и я догадываюсь, кто Серенький, да? Из-за вшивой пятнашки, ё-мое! Да ты у меня это из зарплаты вычти и столько же штраф возьми, я и не чихну!
– Вычту по-любому, но штраф не возьму. Не в сумме дело. Ты бы копейку зажал, один коп, скобки, прописью – одна копейка, – так же все и вышло бы, я клянусь.
– Да почему?
– Да потому что мы не так договаривались, когда все это начинали. Ты помнишь, как мы договаривались? Все по-честному, по совести, чтобы Союз был не тем, что вокруг. Правильно, или я свищу тут? А крысятничать – это совесть? Под себя заводить – это совесть твоя, Андрей, бляха, всё! Хватит!
Я втолкнул себе в глотку ком воздуха, давя то, что перло наружу. Каменщиков смотрел мне в колени. Я не спеша вернулся за стол, рассортировал бумаги по трем стопкам, поднял глаза на Каменщикова и сказал:
– Прощай, Андрей Анатольевич.
Каменщиков отвернулся к окну и, щурясь на утреннее солнце, сказал:
– Слушай. Ну хочется увидеть, как будет. Это ведь как мечту детства исполнить. А?
– Проворовал ты мечту.
– Алик, ты ж молодой совсем. Чего ты жестокий такой?
– Я не жестокий, Андрей Анатольевич. Просто мы полчаса разговариваем, и ты меня за это время два раза обмануть попытался. А до этого мы с тобой тысячу часов разговаривали – и получается, ты меня четыре тысячи раз обмануть мог, а я и не заметил. А я не могу работать с человеком, который меня четыре тысячи раз... Короче, ладно. Что мы с тобой друг с другом как с первой любовью расстаемся. Иди уж. Машина тебя увезет, билеты закажем.
– И что – это все, что я заслужил?
– Почему? Ты еще две вещи заслужил. Увольнение по собственному, а не по статье, и без шума. И то, что я сейчас с тобой один на один разговариваю.
– А что, при Рычеве своем мог бы и я бы прямо испугался? – с пренебрежением уточнил Каменщиков.
Ну, такую постановку вопроса я понимал и обводил ее без проблем.
– Нет, мог бы при сотрудниках твоих бывших. Чтобы они послушали красивое твое объяснение о том, как пилить бюджет на собственные непредвиденные.
– Они-то меня поняли бы.
– Да? Значит, вовремя я за контроль схватился. Спасибо, Андрей Анатольевич, красиво ты своих сейчас сдал.
Каменщиков развернулся и ровным шагом покинул кабинет, мягко притворив дверь за собой. Я попытался посмотреть входящую документацию, пару раз сбился, потом понял, что все равно ничего не понимаю, включил телевизор, полюбовался рябью трех видов, выключил телевизор, сшиб правую стопку бумаг на пол, собрал ее, решил что пять минут уже прошло, и нажал кнопку селектора.
– Нина, Каменщиков заявление оставил?
– Н-нет, Галиакбар Амирович. Дописывает.
– Хорошо. Как допишет, согласуйте с ним, когда ему машину организовать и на когда билет...
Из селектора глухо донеслось:
– Спасибо, Галиакбар Амирович, не надо мне вашей машины. – И что-то коротко шумнуло.
– Заявление бросил и дверью хлопнул? – уточнил я.
– Д-да, – сказала Нина. – Что-то случилось?
– Нормально. Найди мне Кузнецова, пожалуйста, и срочно пусть сюда бежит.
– Из обеспечения?
– Ты других знаешь? Его, зайчика. И с Егоршевым соедини меня, пожалуйста.
Дирекция успела отжать несколько раций с линии трудового фронта, но свою я с утра передал через Федина дорожникам, льющим основание под городской рельс, потому связь с миром держал через Нину.
Кузнецов прибыл минут через
Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию