Как только ребята закричали, что с Зоей опять обморок, я сейчас же бросился во двор, кое-что припас и бегу обратно, спрашиваю: где? Мне говорят, что в аудитории. Я сейчас же в аудиторию. Смотрю, лежит она, как всегда, бледная и зубы стиснула. Я говорю:
- Приподнимите ее чуть-чуть.
Ребята приподняли, а я сунул за ворот комок снега. Она как вскочит да как заорет не своим голосом!! Ребята захохотали, а уж бежит Елникитка с нашатырем!
- Что такое?!
- Да вот, Зоя упала в обморок, а Костя Рябцев ее вылечил...
- Ка-ак вылечил?
- Снегом.
Тут Елникитка на меня, что это бесчеловечно, и что это не по-товарищески, и что она меня вынесет на общее собрание. Но пришла Зинаидища, посмотрела на Зою и на меня и говорит:
- Елена Никитична, успокойтесь! Зоя больше в обморок падать не будет.
Зоя засверкала глазищами, запаровозила и - дралка, а Зин-Пална мне говорит:
- Только, пожалуйста, в следующий раз с моего ведома!
И ушла. А зачем это с ее ведома? Раз я - учком, значит, и обязан.
Скоро сдавать зачеты за ноябрь, а у меня еще и за октябрь не все сданы. Учкомство сильно мешает. Да и редкомиссия тянет писать в "Красный ученик", а времени ни на что нету.
26 ноября.
Открылась запись в комсомол, и мы с Сильвой подали заявление в ячейку. Говорят, что скоро нашу ячейку присоединят к какой-нибудь производственной. Это очень важно, а то на наших собраниях скучища зеленая.
27 ноября.
Мы с Ванькой Петуховым ходили к беспризорным, и вот что из этого вышло. Я очень люблю таинственность, а это надо было делать очень тайно, потому что если узнают шкрабы, то из этого может выйти целый прецедент. Было это так. Ванька зашел за мной часов в девять, будто в кино, и мы пошли. Был сильный мороз - градусов двадцать. Пришли мы в этот самый разваленный подвал. Нас сначала не пускали, а потом пустили. Подвал громадный, и в нем такой же мороз, как на улице, поэтому в разных углах горят костерики, только они загорожены разным барахлом, чтобы с улицы не было заметно. Когда мы с Ванькой крались по разваленным камням, было очень жутко, так же, как в кино, когда сыщики крадутся. Они нас сначала не тронули, потому что Ваньку знают и считают его за своего. Одеты они все в страшные лохмотья, и запах от ребят идет аховый, все равно как из уборной, даром что мороз... Их там довольно порядочно, и греются у разных костериков: у одного - места всем не хватит. Как Ванька вошел, все на него накинулись:
- Даешь сказку!..
Ванька подсел к костерику и прочел им сказку про серебряное блюдечко и наливное яблочко. Страшная буза! Я и не подозревал никогда, что такая буза может быть в книжке напечатана. Потом беспризорные ребята просили еще, но Ванька не захотел. Тогда они вытащили самогонку и стали угощать. Ванька выпил немножко, я отказался. Потом они стали играть в карты, а мы собрались уходить, как вдруг кто-то тащит меня к костерику. Я упирался, но тот подтащил к самому огню и орет:
- Ребята, это лягавый!
Я поглядел, смотрю: Алешка Чикин, только весь замазанный и в лохмотьях, сразу и не узнаешь. Говорит:
- Ты что, сволочь, прихрял? Сучить сюда явился?!
- Пошел к черту, - я ответил, и ну вырываться.
Ванька, конечно, за меня вступился; мы вырвались... Они - за нами, мы - отбиваться. Тут меня кто-то стукнул прямо под глаз чем-то твердым. Я заорал, потому что было очень больно, но мы с Ванькой выскочили на улицу и дралка. Они было погнались за нами, но тут скоро была освещенная улица и мильтон. Они отстали. Глаз у меня очень сильно болел и распух.
Тут мы с Ванькой стали совещаться, как быть и стоит ли рассказывать кому-нибудь про Алешку Чикина. Решили молчать и никому не рассказывать, потому что его могут здорово притянуть, да и домой ему лучше не показываться: после всего этого отец может убить. Ванька мне тут рассказал, что в этом подвале живут "сшибчики". Они так делают: один прячется в воротах, другой гуляет по улице как милый.
Как идет какая-нибудь барыня с ридикюлем, сейчас же который гуляет по улице бросается со всего размаха ей в ноги, а другой из ворот вылетает, выхватывает ридикюль, и оба дралка. Есть и просто воруют из карманов. А то лазают по квартирам. Некоторые и по-русски говорить не умеют, только по-татарски, а воруют не хуже.
Когда я пришел домой, синяк под глазом разросся во всю щеку; папанька сейчас же заметил и спрашивает, что такое. Я ему соврал, что поскользнулся и упал; он мне приложил старый медный пятак. Тут немножко опухоль спала, а завтра в школу придется идти все-таки с синяком.
28 ноября.
Конечно, все ребята спрашивали насчет синяка, особенно приставала Сильва, так что я даже к черту ее послал. Елникитка поглядела подозрительно и определенно насмешливо, но я не захотел новой бузы и промолчал.
В "Красном ученике" написана правильная статейка насчет общественной работы. Я ее списал.
"У нас в школе проводится Дальтон-план. Задают на месяц задания по всем предметам, и мы должны их самостоятельно проработать. Скажет преподаватель, что такое-то задание нужно проработать по такой-то книге, а книгу нигде невозможно достать, покупать же для каждого задания немыслимо.
Потом, помимо научных занятий, ведутся общественные работы, и на их выполнение назначаются и выбираются те ребята, которые наиболее сильны в этом отношении, и получается невязка, что одни завалены общественной работой, а у других совсем ее нет. Надо сказать, что в наших научных лабораториях всегда так шумно, что очень трудно сосредоточиться на чем-нибудь, и потому ученикам приходится заниматься предметами дома. Кончаем мы занятия в семь часов, и те, у которых нет общественной работы, спокойно уходят, а тем, которые завалены общественной работой, приходится оставаться в школе и выполнять ее. Конечно, за вечер ничего не выполнишь, и приходится собирать на общественные работы утром, когда работает первая смена. А когда наша вторая смена соберется - опять работать в лабораториях нельзя, потому что шумно... Так каждый день. Прошел месяц, пора сдавать задания, а ничего не готово. А у которых нет общественной работы спокойно сделают задания дома и сдают их к сроку".
Там еще написано, но и этого довольно, чтобы увидеть, что учкомам и дохнуть некогда. А тут еще редкомиссия, да украшательная, да класском, да еще объяснения со шкрабами за всю группу... Чертов Дальтон, чтоб ему провалиться!
30 ноября.
Завтра сдавать за ноябрь, а я, конечно, ничего не сдам, а когда сдам - неизвестно... У некоторых тоже такое положение. Хорошо, что подходит срок моему учкому, а то бы никак не выпутаться. Одна надежда на зимний перерыв. Сильва тоже не надеется сдать ничего - из-за учкомства. Чертов Дальтон!
Весь вечер после школы мы с Сильвой проходили по улицам, и она мне очень много рассказывала про свою жизнь. Оказывается, ее отец подал на мать в суд развод, и она теперь не знает, к кому идти жить. И все время дома драка и скандал. Она и старается как можно меньше показываться домой. Потом она стала спрашивать меня про цель жизни. Я ей сказал, что цель в жизни - это прожить с пользой для себя и для других и потом бороться за всеобщий коммунизм. Тогда она призналась мне, что ей так тяжело было, она даже хотела самоубиться. Я ей ответил, что это очень глупо и что есть люди - живут хуже нас, например, беспризорные. И потом, самоубиваться это интеллигентщина. В старой школе самоубивались из-за шкрабов, а мы в таком положении, что еще можем бороться со шкрабами, и, кроме того, есть комсомол, в который нас, наверное, примут, потому что мы оба социального происхождения пролетарского. Тогда Сильва успокоилась, и я проводил ее домой.
ТРЕТЬЯ ТЕТРАДЬ
3 декабря.
Меня и Сильву утвердили кандидатами комсомола.