- Ой, вы очень любите погромы!
Помогая Варваре носить посуду и бутылки из буфета на стол, Брагин докторально заметил, что интеллигенция не устраивает погромов.
- Вы говорите - нет? А ваши нигилисты, ваши писаревцы не устраивали погрома Пушкину? Это же все равно, что плевать на солнце!
- Захар Борисович преувеличенно восхищается Пушкиным, - сообщил Брагин, на этот раз смущенно.
- Ну да, я - преувеличенный! - согласился Депсамес, махнув на Брагина рукой. - Пусть будет так! Но я вам говорю, что мыши любят русскую литературу больше, чем вы. А вы любите пожары, ледоходы, вьюги, вы бежите на каждую улицу, где есть скандал. Это - неверно? Это - верно! Вам нужно, чтобы жить, какое-нибудь смутное время. Вы - самый страшный народ на земле...
Самгину казалось, что этот человек нарочно говорит с резким акцентом и что в нем действительно есть нечто преувеличенное.
- Вы смотрите в театре босяков и думаете найти золото в грязи, а там нет золота, там - колчедан, из него делают серную кислоту, чтоб ревнивые женщины брызгали ею в глаза своих спорниц...
- Соперниц, - поправил Брагин.
- А ваши большевики, это - не погром, нет?
Он вдруг рассмеялся, негромким, мягким смехом, заставив Самгина подумать:
"Смеяться он должен бы визгливо".
И то, что смех Депсамеса не совпадал с его тонким голосом, усилило недоверие Самгина к нему. А тот подмигнул правым глазом и, улыбаясь, продолжал:
- Большевики - это люди, которые желают бежать на сто верст впереди истории, - так разумные люди не побегут за ними. Что такое разумные? Это люди, которые не хотят революции, они живут для себя, а никто не хочет революции для себя. Ну, а когда уже все-таки нужно сделать немножко революции, он даст немножко денег и говорит: "Пожалуйста, сделайте мне революцию... на сорок пять рублей!"
Прищурив глаза, он засмеялся неожиданно мягко, и это снова не шло к нему.
- Вы - социалист? - спросил Самгин.
- Я - еврей! - сказал Депсамес. - По Ренану - все евреи - социалисты. Ну, это не очень комплимент, потому что и все люди - социалисты; это их портит не больше, чем все другое.
- Захар Борисович, кажется, - сионист, - вставил Брагин.
- Благодару вам! - откликнулся Депсамес, и было уже совершенно ясно, что он нарочито исказил слова, - еще раз это не согласовалось с его изуродованным лицом, седыми волосами. - Господин Брагин знает сионизм как милую шутку: сионизм - это когда один еврей посылает другого еврея в Палестину на деньги третьего еврея. Многие любят шутить больше, чем думать...
Варвара пригласила к столу. Сидя напротив еврея, Самгин вспомнил слова Тагильского: "Одно из самых отвратительных явлений нашей жизни - еврей, зараженный русским нигилизмом". Этот - не нигилист. И - не Прейс...
Евреи были антипатичны Самгину, но, зная, что эта антипатия постыдна, он, как многие, скрывал ее в системе фраз, названной филосемитизмом. Он чувствовал еврея человеком более чужим, чем немец или финн, и подозревал в каждом особенно изощренную проницательность, которая позволяет еврею видеть явные и тайные недостатки его, русского, более тонко и ясно, чем это видят люди других рас. Понимая, как трагична судьба еврейства в России, он подозревал, что психика еврея должна быть заражена и обременена чувством органической вражды к русскому, желанием мести за унижения и страдания. Он ждал, что болтливый, тонкоголосый крикун обнаружит именно это чувство.
- Вы хотели немножко революции? Ну, так вы будете иметь очень много революции, когда поставите мужики на ноги и они побегут до самых крайних крайностей и сломит вам голову и себе тоже.
- Не верю пророчествам, - пробормотал Брагин, а Варвара, поощрительно кивая головой, сказала;
- Нет, это очень, очень верно!
Депсамес обратился к ней; в одной руке у него сверкала вилка, в другой он держал кусок хлеба, - давно уже держал его, не находя времени съесть.
- Каждый еврей немножко пророк, потому что он противник крови, но понимает неизбежность борьбы и крови, да!
Самгин видел, что еврей хочет говорить отечески ласково, уже без иронии, - это видно было по мягкому черному блеску грустных глаз, - но тонкий голос, не поддаваясь чувству, резал уши.
- И очень просто быть пророками в двуглавом вашем государстве. Вы не замечаете, что у вашего орла огромная мужицкая голова смотрит направо, а налево смотрит только маленькая голова революционеров? Ну, так когда вы свернете голову мужика налево, так вы увидите, каким он сделает себя царем над вами!
"Всесветные умники, - думал Самгин, слушая речи, досадно совпадавшие с некоторыми его мыслями. - Критикуют, поучают, по праву чужих... Гейне, Марксы..."
Наткнувшись на слова "право чужих", Самгин перестал слушать.
- Если общество не ценит личность, оно вооружает ее правом враждебного отношения к обществу...
Два слова, развернутые в десять, обнаружили скрытый в них анархизм. Это было неприятно. Депсамес, размахивая рукой с куском хлеба в ней, говорил Варваре:
- Евреи - это люди, которые работают на всех. Ротшильд, как и Маркс, работает на всех - нет? Но разве Ротшильд, как дворник, не сметает деньги с улицы, в кучу, чтоб они не пылили в глаза? И вы думаете, что если б не было Ротшильда, так все-таки был бы Маркс, - вы это думаете?
Варвара нашла, что это очень остроумно, и засмеялась, а Брагин смотрел на Самгина, смущенно улыбаясь, беспокойно раскачивая на стуле длинное тело свое; он, кажется, даже подмигивал и, наконец, спросил:
- Можно вас на два слова?
Перешли в кабинет, и там Брагин вполголоса торопливо заговорил:
- Вы простите, что я привел его, - мне нужно было видеть вас, а он боится ходить один. Он, в сущности, весьма интересный и милый человек, но видите - говорит! На все темы и сколько угодно...
Самгин давно уже не видел Брагина таким самодовольным, причесанным и блестящим.
- Я зашел предупредить вас, - вам бы следовало уехать из Москвы. Это между нами, я не хочу тревожить Варвару Кирилловну, но - в некоторых кругах вы пользуетесь репутацией...
Он замолчал, ожидая, что Самгин спросит его о чем-то; но Клим, раскуривая папиросу, не спрашивал. Тогда Брагин продолжал, еще более тихо:
- Депсамес - не ошибается: социалисты сыграли в руку крайним правым это факт! Депсамес кричал в столовой:
- Ну, так это будет - на одной ноге новый сапог, на другой - старый лапоть...
- Вы не можете себе представить, какое настроение создалось в Москве, - шептал Брагин. - Москва и баррикады... это хоть кого возмутит! Даже простой народ - например, извозчики...
- Я - понимаю, - сказал Самгин, улыбаясь. - Баррикады должны особенно возмущать извозчиков...
- Нет, отнеситесь серьезно, - просил тот, раскачиваясь на ногах. Люди, которые знают вас, например Ряхин, Тагильский, Прейс, особенно Стратонов, - очень сильная личность! - и - поверьте - с большим будущим, политик...
- От них надобно прятаться? - спросил Клим, глядя в глупое и вдруг покрасневшее лицо Брагина, - вздернув плечи, Брагин обиженно и погромче сказал:
- Я счел моим долгом, по симпатии, по уважению...
- Искренно благодарю вас, - торопливо проговорил Самгин, пожимая его руку, а Брагин, схватив его ладонь двумя руками и сильно встряхивая все три, взволнованно шептал:
- Вы представить не можете, как трудно в наши дни жить человеку, который всем хочет только добра... Поверьте, - добавил он еще тише, - они догадываются о вашем значении...
Кивая маленькой головкой ужа, он выскользнул в столовую, а Самгин, глядя в его длинную, гибкую спину, подумал:
"Не знает, с кем идти, кому служить".
Это напомнило Макарова и неприятную беседу с ним.