Хотя она объясняла невероятно многое о вселенной и человеке из того, что казалось до этого совершенно необъяснимым, ее единственным назначением было - как постоянно подчеркивал Успенский - помочь отдельному человеку пробудиться до другого уровня сознания.
От любых попыток использовать это знание для других или более обычных целей он отговаривал, или прямо запрещал.
Однако, несмотря на поразительное совершенство этой "системы" самой по себе, невозможно было полностью отделить ее от "бытия" человека, который излагал ее, от самого Успенского. Когда кто-либо другой пытался объяснять эту "систему", она дегенерировала, странным образом теряла в качестве. И хотя никто не мог полностью нейтрализовать огромную силу идей самих по себе, было ясно, что "систему" нельзя брать отдельно от человека, обладающего вполне определенным, совершенно необычным уровнем сознания и бытия. Потому что только такой человек мог вызвать в других фундаментальные изменения понимания и отношения к миру, которые были необходимы, чтобы уловить ее смысл.
Эта "система", в чистой и абстрактной форме, в которой она была первоначально дана, была описана самим Успенским для всех в его книге "В поисках чудесного". Кто желает сравнить первоначальные принципы с излагаемыми здесь выводами, поступят правильнее лучше, если прочтут сперва книгу Успенского. Тогда они смогут судить, обоснованно ли такое применение и развитие этих идей. И на самом деле, с их точки зрения, они обязаны будут судить об этом.
Что касается меня, то я в то время был на распутье, и при первой возможности я в личной беседе сказал Успенскому - в его переполненных людьми маленьких комнатках на Гвендир Роуд - сказал ему, что по натуре своей писатель, и спросил его совета о путях, которые тогда передо мной открывались. Он сказал очень просто: "Лучше не быть слишком связанным. Позже мы можем найти что-нибудь, что вам написать".
Настолько было велико то странное доверие, которое внушал Успенский, что этот ответ показался полным разрешением моей проблемы - или лучше сказать, я чувствовал, что я больше не должен об этом беспокоиться, я был от этого избавлен. И на самом деле, в результате этой беседы, более десяти лет я практически ничего не писал. Было слишком много другого дела. Но в конце концов Успенский сдержал свое обещание. И черновик настоящей книги был закончен за два месяца до его смерти, в октябре 1947, как прямой результат того, чего он стремился достичь и показать в то время. Позднее, после его смерти, была написана вторая книга, которая начинается с того, на чем эта заканчивается.
Все эти десять лет Успенский разъяснял нам бесчисленным количеством способов - теоретических, философских и практических - все разные стороны этой "системы". Когда я пришел к нему впервые, с ним уже много было людей, которые учились на этом пути, и сами стремясь уже на протяжении десяти или пятнадцати лет достичь указанной им цели, они могли помочь такому новичку, как я, многое понять о том, что возможно и что не возможно. Успенский неустанно объяснял, неустанно открывал нам глаза на наши иллюзии, неустанно указывал путь - однако так тонко, что если кто-то еще не готов был понять, то уроки могли проходить мимо этого человека, и только через несколько лет он мог вспомнить этот случай, и понять, что ему демонстрировалось. Возможны и более грубые методы, но они могут оставлять трудно заживающие раны.
Успенский никогда не работал для настоящего момента. Можно даже сказать, что он не работал для времени - он работал только для возвращения. Но это требует большего объяснения.
В любом случае совершенно очевидно, что он работал и планировал работу с абсолютно другим чувством времени, чем у всех нас, хотя для тех, кто нетерпеливо требовал от него помочь им достигнуть быстрых результатов, он обычно говорил: "Нет, время - это фактор. Нельзя его не учитывать."
Так проходили годы. И хотя на самом деле очень многое было достигнуто, часто нам казалось, что Успенский далеко впереди нас, что у него есть нечто, чего нет у нас, нечто, что делало некоторые возможности для него практическими, оставляя их для нас лишь теоретическими, и чего, несмотря на все его объяснения, мы не могли достичь, и не видели, как можно это сделать. Казалось, не хватает какого-то существенного ключа. Позже этот ключ был показан. Но это уже другая история.
Во время войны Успенский уехал в Америку. В связи с этим необычайным раскрытием возможностей, которое проходило под видом "лекций" Успенского, я вспомнил, что около 1944 года в Нью-Йорке он дал нам задачу, которая, как он сказал, будет для нас интересной. Этой задачей было - "классифицировать науки" в соответствии с принципами, объяснявшимися в системе; классифицировать их в
соответствии с мирами, которые они изучают. Он обратился к самой последней классификации наук - Герберта Спенсера - и сказал, что хотя она интересна, но не вполне удовлетворительна ни с нашей точки зрения, ни с точки зрения нашего времени. Своим друзьям в Англию он также писал об этой задаче, и только несколько лет спустя, когда эта книга была почти полностью закончена, я понял, что на самом деле она является одним из ответов на задачу Успенского.
Успенский вернулся в Англию в январе 1947 года. Он был стар, болен и очень слаб. Но он был еще чем-то другим. Он был другим человеком. Так мало осталось от той сильной, эксцентричной, блестящей личности, которую его друзья много лет знали и любили, что многие, встречая его вновь, были шокированы, сбиты с толку, или получили еще одно новое понимание того, что возможно на пути развития.
Самой ранней весной 1947 года он устроил несколько больших встреч в Лондоне со всеми теми людьми, которые слушали его раньше и с другими, никогда его не слышавшими. Он говорил с ними совершенно по-новому. Он сказал, что отказался от системы. Он спросил их, чего они хотят, и сказал, что только с этого можно начинать на пути само-воспоминания и сознания.
Трудно передать произведенное впечатление. В Англии до войны на протяжении двадцати лет Успенский почти ежедневно объяснял систему. Он говорил, что все должно быть соотнесено с ней, что все вещи могут быть поняты только по отношению к ней. Для тех, кто слушал его, система представляла собой объяснение всех трудных вещей, указывала путь ко всему хорошему. Ее слова и ее язык стали им ближе, чем родной язык. Как они могли "отказаться от системы"?
И тем не менее те, кто слушал с позитивным отношением то, что он сейчас хотел сказать, почувствовали, что с них как будто вдруг сняли огромную ношу. Они поняли, что на пути развития истинное знание должно быть сначало усвоено, а затем отвергнуто. Что именно то, что позволяет открыть одну дверь, мешает открыть следующую. И некоторые из них впервые начали понимать, где лежал тот незамеченный ими ключ, который мог впустить их туда, где был Успенский и где не было их.
Затем Успенский удалился в свой деревенский дом, очень мало виделся с людьми, с трудом разговаривал. Единственное, что он тогда демонстрировал, теперь уже в реальности и в молчании, это то изменение сознания, теорию которого он объяснял много лет.
Здесь невозможно рассказать всю историю тех месяцев. Но на рассвете одного сентябрьского дня, за две недели до своей смерти, он, после какой-то странно долгой подготовки, сказал нескольким бывшим с ним друзьям: "Вы должны начать все заново. Вы должны сделать новое начало. Вы должны перестроить все для самих себя - с самого начала.