Вот явление, которое, вероятно, покажется диким нашим европейским политикам, судящим о государях и государствах по Римскому праву: в Бразилии вот уже много лет нет ни политических преступлений, ни государственных преступников, ни предостережений, ни заговоров, ни доносов.
Там мысль и суждение каждого свободны, и всякий вправе высказать их; император дон Педру II основывал свое величие не на прерогативах своей особы, а на характере и деяниях.
Так как дух народа Бразилии есть дух терпимости, примирения и общительности, то даже и самый католицизм, хотя и считается господствующей государственной религией, не смеет громить своими проклятиями и анафемой.
Вот каково положение дел в Бразилии и как его следует изображать, чтобы мы, европейцы, могли себе составить верное понятие об этой стране.
Однако есть умники, государственные люди, глубокие политики, которые говорят: «У нас нет никакой инициативы, нет последовательности в делах, нет организации, словом, нет движения… много речей и мало действий… нам нужно сильное, энергичное правительство, сильный, энергичный человек».
А конституция? А присяга? Уж не бросить ли весь этот хлам прямо в яму?
Так, значит, требуется сильная рука, сильное правительство?!
Это гораздо легче встретить, чем государя, человека добросовестного и не себялюбивого.
Стоит только вспомнить последнюю империю во Франции или нынешнюю Германию. Там нет общественного духа, общественного настроения, нет контроля, нет свободной личной инициативы: нация-машина действует, вертит жернова, пашет, сеет, производит и продает — и из этой громадной мастерской выходят чудеса. Но ведь это какое-то карательное заведение, нечто вроде рабочего дома.
Что касается меня лично, то я предпочитаю конституцию энергичному правительству и честного добросовестного человека — человеку сильному.
Бразилия имела земли, рудники, прииски и прекраснейшие порты, ей не хватало только заботы и независимости, без чего все мертво и бессильно. И вот она получила независимость, и с этого дня Бразилия как будто возродилась. Она счастлива и богата; ей не остается ничего более желать. Правда, нет громкой славы и громких подвигов, но зато есть счастье. Кто-то сказал: «Счастливы те народы, у которых нет истории». Но Бразилия имеет свою славную историю, она создала ее всю сама силой своего мужества, устойчивости и правильного суждения. Теперь она вступила в новую эру своей истории. Это история прогресса, труда, мирной борьбы и соревнования, борьбы, в которой нет ни побежденных, ни победителей.
ГЛАВА VII. Город
Сделав беглый и краткий, но точный обзор истории этой страны, я продолжу свой рассказ о моих странствиях по городу.
Я поселился, как уже говорил ранее, у господина Лидена. Комната, которую я занимал у него в доме, была большая, прекрасно вентилированная, светлая и хорошо обставленная, но бразильские постели — это нечто ужасное для иностранцев, привыкших к более или менее удобным постелям. Это какие-то лепешки, толщиной пальца в четыре, не более, и до того жесткие, что трудно даже предположить, из чего эти матрацы могут быть сделаны. О больших подушках здесь не имеют даже понятия, а маленькие головные подушки ни на что не похожи. Простыни походят на носовые платки, кроме того, полагается бумажное одеяло и мустикер, то есть род полога. Приходится ложиться без огня, герметически закупорив окна, если не желаешь быть съеденным всякого рода насекомыми, мошками и т. п. Эти мошки, почти незаметные для глаза, кусают чрезвычайно больно.
Почти час спустя, после того как я лег в постель и все ворочался с боку на бок, стараясь заснуть, я вдруг почувствовал, что какое-то животное бегает по мне; я широко раскрыл глаза и увидел отвратительную ящерицу телесного цвета, производившую такое впечатление, как будто с нее содрали кожу. Выскочив из кровати, я укутался своим плащом и провел весь остаток ночи в кресле-качалке, где проводил затем все ночи во время моего пребывания в Рио.
Утром господин Лиден осведомился о том, как я спал, и я рассказал ему неприятную историю с ящерицей. Мой любезный хозяин весело расхохотался.
— Ба! — сказал он. — Дня через два-три вы об этом совершенно забудете. Все постели в Рио таковы, а что касается этой ящерицы, то хотя она действительно не очень привлекательна, но зато будет вам очень полезна.
— Каким образом?
— Прежде всего я должен вам сказать, что она совершенно безобидна; предоставьте ей бегать, где ей вздумается, — и она избавит вас от всяких мошек и насекомых, наполняющих здесь все дома.
Я принял его слова к сведению и предоставил этому милому животному охотиться вволю. Вскоре мы стали с ним большими друзьями.
В одиннадцать часов, обычный час завтрака, я спустился в столовую, где господин Лиден со своей семьей кушал за длинным столом вместе с десятком своих рабочих-португальцев. Для меня же был накрыт особый столик. Но я вовсе не желал этого и тут же объявил господину Лидену полуукоризненно-полушутя, что поселился у него вовсе не для того, чтобы жить одному, как какой-то мизантроп, а чтобы жить с ним и его семьей, и что вовсе не считаю себя таким аристократом, для которого унизительно сесть за один стол с ним и его рабочими.
К кофе прибыл и господин Сойе, обещавший отправиться вместе со мной на таможню. Так как у меня было с дюжину ящиков, тюков и чемоданов, то господин Лиден любезно предложил мне свою тележку.
Таможня в Рио — поистине великолепное и грандиозное здание; там масса служащих; повсюду замечается лихорадочная деятельность и строгий порядок в администрации. Я ожидал больших задержек и множества затруднений, но господин Сойе прекрасно знал все таможенные порядки, все ходы и выходы этого громадного здания и провел меня к директору таможни. Когда ему доложили обо мне, он тотчас же приказал проводить меня к нему в кабинет. Я увидел перед собой утонченно-любезного господина, прекрасно говорившего по-французски. Поговорив с ним с полчаса, мы расстались очень дружелюбно, после чего один из чиновников проводил меня туда, где находился мой багаж. Меня заранее предупреждали о том, что здесь осмотр очень строгий и что чиновники исполняют свои обязанности очень добросовестно. Это меня не беспокоило, ничего запрещенного у меня не было, но мне было неприятно думать, что станут ворошить мое платье и белье. Однако меня ожидал приятный сюрприз: когда я подал чиновнику ключи от своих ящиков и чемоданов, он любезно отказался принять их, сказав, что ему известно, что я не имею при себе контрабанды; очевидно, относительно моего багажа были сделаны распоряжения.
Господин Лиден был крайне удивлен, что мы так скоро вернулись. Я рассказал ему, как счастливо я отделался от всех этих формальностей.
Когда весь мой багаж был внесен в мою комнату и вещи расставлены по местам, мы с господином Сойе снова отправились в город по делам.
Со времени восшествия на престол дона Педру II было пристроено несколько новых кварталов, город разросся более чем наполовину и украсился множеством прекрасных памятников, зданий, множеством бульваров и садов, которые содержатся в образцовом порядке.
Те, кто построил город, непростительно ошиблись в выборе места для основания города, который должен был со временем иметь такое большое значение. Город — имеется в виду весь старый город — лежит на болоте. Из этого проистекает много важных неудобств: во-первых, дома не могут иметь погребов, а затем, когда над городом собирается гроза и разражается ураган, какой постоянно бывает в Рио, то есть свирепствующий с бешенством над злополучным городом, то болота, образующие местную почву, окутываются туманом, отягощенным электричеством. Благодаря этому здесь во время грозы положительно нечем дышать, и воздух, вместо того чтобы освежиться, становится после грозы лишь более тяжелым и удушливым.
Говорят, что эти грозы, в связи с вредными испарениями болот на узких улицах, являются одной из главных причин желтой лихорадки, ежегодно свирепствующей в Рио, в сезон дождей, перемежающихся с сильным зноем, действуя особенно пагубно на приезжих, преимущественно на европейцев.
В центре города, представляющем самое сердце Рио, улицы скрещиваются под прямым углом; они узки и почти все плохо мощены, а узкие полоски тротуаров являются в несравненно большей мере достоянием мулов, чем пешеходов.
Конечно, это относится только к старому городу; что же касается новых кварталов, то там все улицы широкие, прекрасно мощеные, с настоящими тротуарами. Эти прямые широкие улицы нового города свободно разрастаются с каж-
дым годом, отвоевывая все новые обширные участки у болотистой равнины Глория. Воды, омывающие с двух сторон город, имеют прекрасные берега, усаженные виноградниками с большими садами, в которых прячутся маленькие коттеджи. Сюда стремятся по воскресным дням на отдых иностранные коммерсанты, проживающие в Рио.
На прибрежных горах красуются привлекательные, нарядные дачи, куда съезжаются полюбоваться роскошными видами, отдохнуть в тени и подышать ароматным морским ветерком.
К сожалению, этот живописный участок страдает отсутствием фабрик и заводов, с их высокими трубами и вечно деятельной жизнью, но изобилует роскошными дворцами и виллами.
В наше время промышленность является насущным хлебом, питающим нации, доставляющим им и силы, и значение, и капиталы. Горе тем городам, которые презирают промышленность — это презрение убивает и обессиливает их больше, чем любая из эпидемий!
Сравните, например, Лиссабон и Лондон, Неаполь и Париж.
Лиссабон и Неаполь прекрасны так же, как и Константинополь, но они прекрасны лишь издали, когда вы смотрите на них с палубы корабля. Но едва вы успеете ступить на берег, как видите, что все эти роскошные дворцы — почти руины, что город — печален и уныл, что жизни в нем как будто вовсе нет, повсюду нищие и монахи, стекающиеся со всех сторон. Чувствуется, что эти с виду столь прекрасные города отживают свой век, что все их великолепие — одна лишь пустая декорация, мираж, исчезающий при первом приближении.
А почему? Потому что здесь нет ни фабрик, ни заводов — ничего такого, что дает жизнь и деятельность народу, что делает город цветущим, а его население — бодрым и богатым.
На это возражают: Рио может и отдохнуть, он живет торговлей; его роль быть складочным местом для всех южных и западных провинций, местом сбыта всех их производств, главным торговым рынком для ввоза и вывоза самых разнообразных товаров. На его рейде стоят суда всех государств, уплачивающие большой налог его таможне, а его положение как столицы и правительственного центра государства обеспечивает громадные доходы и барыши.
Да, все это правда, но тем не менее положение и роль Рио иная, нежели роль Парижа или Лондона.
Я того мнения, что Рио, вместо того чтобы почивать на лаврах своего великолепия, будучи столицей, должен создать себе какую-либо специальность труда или производства и украситься фабриками и заводами, хотя бы водочными, на которых занимались бы производством различных водок, ликеров, рома и тому подобных напитков. В Порто-Реаль, в нескольких милях от Рио, есть такой завод, основанный французской компанией и дающий работу нескольким сотням рабочего люда.
Пусть правительство поддержит эту промышленность, и оно убедится, что это увеличит его доходы. То же можно сказать и о всех остальных отраслях промышленности.
Затем, возьмем, например, богатства девственных лесов Бразилии, изобилующих драгоценными деревьями и каучуком, на который спрос в Европе возрастает с каждым годом. И все это и масса других производств пропадают в Бразилии совершенно задаром вследствие недостатка предприимчивости, а главным образом, вследствие отсутствия путей сообщения, которых там, можно сказать, вовсе нет.
Железнодорожное дело находится там еще на самой низкой ступени развития, хотя все-таки влияние железных дорог довольно заметно. Так, например, провинция Сан-Паулу, которую пересекают во всех направлениях различные железнодорожные ветви, в настоящее время самая богатая и цветущая из всех провинций.
Впрочем, эта провинция всегда была передовой и наиболее развитой в промышленном отношении в Бразилии. Когда все эти железные дороги дойдут до Рио, все разом изменится.
Эксплуатировать громадные девственные леса, покрывающие большую часть площади Бразилии, провести повсюду пути сообщения, шоссейные и железные дороги, сделать возможным подвоз отовсюду — вот те задачи, над которыми всего более и всего усерднее должно работать бразильское
правительство, если оно желает идти большими шагами по пути прогресса.
С тех пор как Рибейроль написал свою прекраснейшую книгу на французском и португальском языках и издал ее в 1859 году, Бразилия сделала громадные шаги вперед, и множество недостатков, на которые он указывал, исправлены с тех пор. Бразилия смело идет по пути улучшений и прогресса, несмотря на насмешки и ропот некоторых рутинеров.
В настоящее время нет больше этих китайских стен, которые могли совершенно изолировать одну нацию от всех других; теперь Европа и Америка находятся в самом тесном общении; расстояние уже не имеет никакого значения, теперь в какие-нибудь двадцать дней — а то и меньше — можно добраться из Франции в Бразилию, и благодаря телеграфу, прошедшему через океан, за несколько минут здесь может быть получена телеграмма и отправлен ответ.
Теперь в Америку едут, как некогда ездили из Парижа в Марсель; современная наука все изменяет. Американцы, бывшие раньше такими упорными домоседами, стали теперь самыми усердными путешественниками-туристами. В течение нескольких месяцев они ухитряются побывать везде в Европе, многое видят, многому учатся и возвращаются к себе с целым запасом разных полезных сведений. Таким-то путем пролагает себе дорогу прогресс.
Рибейроль особенно сожалел о недостатке воды в Рио, и я лично был свидетелем этого недостатка: я видел, как несчастные негры и негритянки по целым часам простаивали длинной вереницей со своими кувшинами и ведрами, чтобы получить хоть немного воды, и затем уходили ни с чем. Но, как уже говорилось выше, теперь и этот недостаток устранен, и Рио больше не грозит опасность погибнуть от недостатка воды.
Лет тридцать тому назад не существовало в Рио и трамваев. Жаль, что бедный Рибейроль не дожил до их введения. Кроме того, он жестоко критиковал состояние улиц — и был вполне прав, но с тех пор правительство озаботилось поручить эту отрасль одному французу. Теперь улицы содержатся прекрасно и уже с четырех часов утра прибраны и выметены так чисто, что не уступают лучшим улицам европейских столиц.
Рибейроль еще жаловался на недостаток тени в городе, и действительно, в его время Кампо де-Сент-Анн — поле Святой Анны, — перерезавшее Рио пополам, представляло собой омерзительный пустырь. Теперь же, благодаря стараниям одного гениального садовника-француза, Кампо де-Сент-Анн превратился в прекрасный девственный лес, со скалами и густыми чащами и зарослями, столь искусно расположенными, что на каждом шагу ожидаешь встретить выглядывающего из засады индейца. Этот великолепный городской сад в самом центре города, обнесенный кругом высокой чугунной решеткой, не имеет соперников в целом мире.
Кроме того, на прибрежных горах устроены другие превосходные места для прогулок — парки и бульвары, — а самый город изобилует в настоящее время прекрасными общественными садами и скверами. Особенно замечателен общественный сад Пассейо, прекрасно распланированный, изобилующий роскошными группами тенистых, развесистых деревьев, дающих много тени и прохлады. Здесь, кроме того, красуются два стрельчатых обелиска и прекраснейшая скульптурная группа, изображающая больших кайманов. Но главной привлекательностью этого сада, несомненно, может считаться терраса над морем, с которой открывается чудный вид прежде всего на прелестную уединенную Глорию, раскинувшуюся вправо и заслоняющую своей высокой горой очаровательный Ботафаго, утопающий в листве леса. Этот лес окутал всю гору и спускается к самому заливу, пестреющему судами всех стран всех видов и типов. Одно время сад этот был в большой моде, и сюда стекалось по вечерам все избранное общество Рио, а хор и военный оркестр оживляли его еще больше, придавая ему новую прелесть в глазах публики.