Эти бедные невольники грелись под благотворными лучами солнца, забывая темную и сырую тюрьму свою под палубой. И смеялись от радости
своим глупым и бессмысленным смехом, видя над собой лазуревое небо и показывая на него пальцем друг другу.
После того пригнали также на палубу и женщин проветриться и отдохнуть.
-- Капитан, -- сказал один разбойник Брюлару, -- послушайте-ка... -- и он прошептал ему что-то на ухо.
-- В самом деле? -- отвечал атаман, -- постой же, я дам ему! Поди сюда, Сухой, -- сказал он, обратившись к одному из матросов своих,
прозванного неизвестно почему Сухим, хотя он был очень толст... -- Поди сюда! Как осмелился ты, бездельник, прикоснуться к одной из тех женщин,
которых привели в мою каюту? Разве ты не слышал моего приказания, которое должно быть священно для тебя!
-- О! священно! священно! похоже на то...
И матрос хотел прибавить еще какую-то насмешку, но атаман, ударив его сильной рукой своей, опрокинул на палубу.
Упрямый Сухой, поднимаясь на ноги, продолжал ворчать, упрекая атамана в несправедливости.
-- А! ты еще умничать стал, постой же, я дам тебе, ты получишь ее!
-- Негритянку? -- спросил Сухой.
-- Да!
Но в этом "да" заключалась ужасная насмешка, которая заставила невольно вздрогнуть матроса.
Брюлар отвернулся от него и продолжал разговаривать с другими разбойниками.
-- Итак, ты говоришь, что две негритянки не хотят выходить на верх?
-- Я не говорю, не хотят, капитан, а говорю, что не могут, потому что они умерли.
-- Черт возьми! И из хорошего разбора?
-- Одна была ничего, порядочная, а другая так себе, худенькая.
-- И на третий день уже! тысяча чертей! Ну что, если они все начнут дохнуть! От чего они умерли, от жары или от голода?
-- Я думаю, что от голода и от жары.
-- Выкинь же их скорее оттуда, они перепортят мне остальных.
-- Слушаю капитан. Правда они уже начали попахивать...
Через десять минут, два матроса вынесли на палубу тела умерших негритянок, и хотели бросить их в море.
-- Постой! -- сказал атаман.
Матросы опустили тела опять на палубу.
-- Сухой! -- закричал Брюлар, -- тебе приглянулись негритянки, я на тебя вовсе не сержусь за то, а чтобы доказать тебе мою
снисходительность, то вместо одной даю тебе двух, привяжите его к бочке вместе с этими двумя трупами и бросьте в море!
-- Живого? -- спросил с беспокойством один из разбойников, бывший в большой дружбе с Сухим.
-- Разумеется! -- отвечал атаман, уходя в свою каюту.
После этого раздались вопли, ужасный крик, мольбы и ругательства, наконец, шум падающего в воду тяжелого тела, всплеснувшего брызги на
палубу.
Тогда Брюлар вышел опять на верх и, указывая разбойникам на бочку, плавающую уже далеко от них по морю, и на несчастного Сухого, который,
сверкая глазами и ломаясь на трупах, к коим он был привязан, испускал ужасные, отчаянные вопли, сказал:
-- Да послужит это вам примером, мошенники! вот что значит не исполнять приказания вашего великого атамана, впрочем, он не умер с голоду,
-- прибавил Брюлар улыбаясь.
Через несколько минут после того бочка едва чернела, в далеке на середине океана, и вскоре исчезла совершенно с заходом солнца.
Наступила ночь. Огонек опять засветился в каюте Брюлара. Этот огонек и уединение сильно возбуждало любопытство разбойников, что такое
делал он там каждую ночь? Зачем он так старательно запирался? Ибо он под страхом смертной казни запретил входить в свою каюту, за исключением
особенных, важных и не терпящих отлагательства происшествий, в противном случае, нарушитель его приказаний был бы немедленно выброшен в море!
Такую силу и власть умел приобретать атаман над разбойниками, слепо повиновавшихся ему.
ГЛАВА XII
Тайна
Атаман старательно запер на ключ и на задвижку дверь каюты.
На корабле не было слышно ни малейшего шума, только ветер изредка посвистывал в снастях. Паруса лоскотали, волны слегка плескались о
корму корабля, и раздавались перед быстрым ходом его блестящей бороздой.
Он прислушался, удостоверился, что никто не подсматривает за ним, подошел к сундуку и открыл его.
Сначала можно было бы подумать, что этот старый ларец совершенно пуст, но, внимательно осмотрев, его можно было заметить в нем двойное
дно.
Брюлар достал из этого сундука маленькую кожаную коробочку, богато украшенную, с графским гербом.
Возможно, это был герб графа Артура Бурмона, ныне Брюлара -- атамана морских разбойников и кандидата на виселицу.
Атаман задернул занавески на окнах каюты и положил драгоценную коробочку на маленький запачканный столик, стоявший подле койки.
Потом лег на нее, с презрением бросив на пол шляпу, куртку и панталоны покойного шкипера Бенуа.
После этого он почтительно вынул из коробочки маленькую хрустальную граненую скляночку, поднес ее к свету лампы, и начал рассматривать
находящуюся в ней жидкость.
Это была густая, клейкая и блестящая кофейного цвета жидкость, по-видимому, для него очень драгоценная, ибо глаза его заблистали радостью
и удовольствием, когда он заметил, что скляночка была еще наполовину полная.
Вынув из коробочки маленькую золотую чашечку и склянку побольше, он откупорил маленькую скляночку и вылил из нее в чашечку двадцать
капель кофейного цвета жидкости. Потом он долил чашечку светлой жидкостью из другой склянки, от чего напиток приобрел красновато-золотистый
цвет.
Брюлар с жадностью поднес чашечку к своим губам и медленно выпил жидкость, закрыв глаза и положив руку на грудь. После чего он
старательно убрал и спрятал в сундук маленькую коробочку.
Тогда лицо его совершенно переменилось. Оно приняло величественное и удивительное выражение блаженства и наслаждения...
-- Прощай земля! Теперь я в Раю! -- сказал он бросаясь на постель...
Брюлар принял опиум, который по обыкновению выпивал каждый вечер.
Вследствие постоянного употребления этого головокружительного напитка он привык почитать мечтательную жизнь, производимую действием
опиума, с ее чудесными снами и прелестными призраками, настоящей действительной жизнью, смутное воспоминание о которой приходило ему на ум
посреди ужасных сцен, совершавшихся на его корабле.