Мои первые годы покрыты завесой тайны, которой я никогда не могла приподнять, я не помню ничего; только мне кажется, что я жила в другой стране, я долго оставалась на море и, прежде чем поселилась на Эспаньоле, жила в краю, где небо не так чисто, деревья темнее, а солнце холоднее… но это только предположения, ни на что не опирающиеся. Мне кажется также, что я слышала и сама говорила на другом языке, не на кастильском, но какой это язык, я сказать не могу. Одно я знаю точно: мне покровительствует могущественная фамилия, постоянно наблюдающая за мной и никогда не теряющая меня из виду. Дон Фернандо д'Авила не родня мне, мне это известно наверняка. Это выслужившийся солдат, который, по всей вероятности, обязан высоким положением, которого он достиг, и еще более высоким положением, которое ему обещано, только попечению, которым он окружал мое детство. Вот и вся моя история, Филипп, она очень коротка, очень мрачна и очень таинственна; но я обязана из любви, которую испытываю к вам, обязана из уважения к самой себе познакомить вас с ней, и, убежденная, что исполнила священный долг, я без ропота покорюсь вашей воле, какова бы она ни была.
Молодой человек с минуту смотрел на молодую девушку с необъяснимым выражением, в котором смешивались любовь, стыд и горесть.
— Хуана, — сказал он наконец дрожащим голосом, — вы праведное и благородное дитя, ваше сердце чисто, как у ангела! Я недостоин вашей любви, потому что я вас обманул!
— Вы меня обманули, Филипп? Это невозможно! — сказала она с лучезарной улыбкой. — Я вам не верю.
— Благодарю, Хуана! Но, в свою очередь, я хочу вам сказать, кто я.
— О! Я знаю, вы красивый и храбрый дворянин, которого я люблю, что мне за дело до остального!
— Позвольте мне сказать, Хуана; когда вы узнаете все, вы осудите меня или извините. Я дворянин, вы сказали правду, дворянин даже знатного рода, но я беден.
— Что же мне до этого?
— Ничего, я это знаю, но мне остается открыть вам тайну, тайну страшную, которая, когда вы ее узнаете, может быть навсегда разрушит мое счастье.
— Продолжайте, — сказала она, с недоверием качая головой.
— Я не испанец, Хуана.
— Знаю, — сказала она, улыбаясь, — еще я знаю, что вы француз, что вы один из предводителей страшного обществаморских цыган, как называют их испанцы, перед которым дрожит кастильское могущество… Так это-то, Филипп, и есть та страшная тайна, которую вы не решаетесь мне открыть? Полно, друг мой, я давно уже знаю все, касающееся вас, разве это не часть моего существа?
— Итак, вы меня прощаете?
— За что мне вас прощать, Филипп? Я не мужчина, я даже не знаю, испанка ли я. Эти ссоры и эта ненависть меня не интересуют, я женщина и люблю вас — вот все, что касается меня.
— О, да благословит вас Бог за эти слова, Хуана, они возвращают мне жизнь.
— Вы сомневались, Филипп?
— Я не смел надеяться, — отвечал он кротко.
— Одни женщины умеют любить, — прошептала она печально. — Ах, мы должны расстаться!
— О! Нет еще, нам незачем торопиться.
— К чему увеличивать нашу горесть, продолжая это жестокое прощание?
— Разве вы не хотите больше увидеться со мной?
— После того, что я вам сказала, разве вы считаете меня достойной вас, когда я не более чем бедная девушка?
В глазах Филиппа сверкнули яркие молнии.
— Пойдемте, — сказал он.
— Куда вы меня ведете?
— Пойдемте, Хуана, я хочу вам ответить у подножия алтаря.
Она пошла за ним, дрожа от надежды и боязни, в боковую капеллу во имя Божией Матери Всех Скорбящих.
— Станьте на колени возле меня, Хуана, и запомните мои слова, примите клятву, которую я произнесу в присутствии Божией Матери.
Молодая девушка встала на колени, ничего не отвечая.
— Я клянусь, — сказал тогда молодой человек твердым голосом, — никогда никого не любить, кроме вас, клянусь приехать к вам, в каком бы месте вы ни находились, клянусь быть возле вас раньше, чем пройдет год.
Пусть Святая Дева, которая видит меня и слышит, накажет меня, если я не сдержу клятвы, которая исходит из глубины моего сердца!
— Я клянусь, что буду вас ждать, Филипп, и буду вам верна, что бы ни случилось, — ответила молодая девушка, сложив руки и подняв глаза на святое изображение.
Они встали.
— Вот, Хуана, — продолжал Филипп, сняв перстень с левой руки, — возьмите этот перстень, пусть он будет обручальным, вы одна, отослав мне его, можете возвратить мне свободу.
— Пусть будет как вы желаете, Филипп, я вас люблю и верю вам; я принимаю ваш перстень, возьмите взамен мой, — прибавила она, подавая ему богатый бриллиантовый перстень, — я никогда с ним не расставалась. В детстве я носила его на шее на золотой цепочке; может быть, это последняя вещь на память от моей матери, которую она завещала мне, умирая. Сохраните его, теперь он принадлежит вам, потому что я ваша невеста, ваша супруга перед Богом.
В ту минуту, когда молодые люди обменялись таким образом перстнями, яркий луч солнца блеснул в окне капеллы и залил их блестящим светом.
— Принимаю это предзнаменование, — сказал, улыбаясь, молодой человек, — мы будем счастливы, Хуана. Святая Дева покровительствует нам и благоприятствует нашей любви.
— Да будет она благословенна! — набожно ответила молодая девушка.
— Когда вы уезжаете и куда направляетесь, Хуана?
— Срок нашего отъезда окончательно еще не установлен. Дон Фернандо д'Авила ждет с минуты на минуту, что его назначат губернатором в Панаму.
— Так далеко! — сказал Филипп, нахмурив брови.
— Ах! Вы видите, что мы разлучены навсегда.
— Не говорите так, моя возлюбленная! Нет ничего невозможного, я поклялся приехать к вам и сдержу свою клятву.
— Да услышит вас Небо!
— Я вспомнил, кажется, дон Фернандо д'Авила — губернатор Черепашьего острова?
— Да.
— Это славный воин и достойный противник, мы уже сталкивались с ним.
— Сегодня или завтра я должна отправиться к нему, с Черепашьего острова мы поедем на материк. Вы видите, Филипп, что мы не должны думать о возможности увидеться, по крайней мере скоро.
— Это не так, моя возлюбленная, разве я не приехал сюда, к своим врагам? Почему же я не могу пробраться на Тортугу? Поверьте мне, одно не труднее другого.
— Но если вас узнают, вы лишитесь жизни.
— Успокойтесь, моя возлюбленная, опасность не так страшна, как вам кажется.
Молодая девушка печально вздохнула.
— Теперь, — промолвила она через минуту, — пора расставаться, Филипп.
— Уже расставаться, моя обожаемая Хуана! — с мольбой воскликнул молодой человек.
— Это необходимо, Филипп, более продолжительное отсутствие может возбудить подозрения. Кроме того, не должны ли мы увидеться? Теперь я счастлива, я надеюсь!
— Повинуюсь вам, Хуана, ухожу, как вы желаете… Еще одно, последнее слово.
— Говорите.
— Что бы ни случилось, что бы ни нарассказывали вам обо мне, вы никогда не должны верить, что я перестал вас любить.
— Я верю вам, Филипп, и буду верить только вам, клянусь.
— Я принимаю вашу клятву, Хуана, она написана в моем сердце, и теперь я ухожу, исполненный веры, моя возлюбленная. Я не прощаюсь с вами, я говорю: до свидания!
— До свидания, Филипп! — ответила она, протянув ему руку.
Молодой человек подержал с минуту эту крошечную ручку в своей руке, нежно поцеловал ее несколько раз, потом, сделав над собой усилие, сказал прерывающимся голосом:
— До свидания, Хуана, до свидания!
Он резко повернулся и твердыми шагами вышел из церкви.