А капитан, заметив эту перемену в ее обращении, и не желал ничего лучшего, так что предыдущая, не особенно приятная для него сцена окончательно изгладилась из его головы, и он с удовольствием заметил, что лицо молодой девушки несколько прояснилось и приняло менее суровое выражение.
— Сеньорита, — сказал он, — вы угадали, что меня привело сюда особенно важное дело. Я вам сейчас передам в двух словах, в чем оно заключается. Сегодня утром мы поторопились выйти в дорогу, чтобы удалиться как можно скорее от этих уединенных мест и достигнуть более теплых и гостеприимных мест.
— До сих пор, сеньор, я не вижу, почему это может интересовать меня.
— Позвольте, сеньорита, я продолжаю… я пригласил нового проводника — мексиканца по имени Бенито Рамирес, которого я уже вам представил…
— Но, — проговорила она бесстрастным голосом и отворачивая голову, чтобы скрыть то смущение, которое овладело ею при имени Бенито, — что мне за дело до этого человека?
— Конечно, вам очень мало до него дела, сеньорита, но для меня это не так. Этот достойный молодой человек, как вы знаете, спас мне жизнь, и я, под влиянием моей благодарности к нему, надеюсь вполне на него.
— Продолжайте, сеньор, если вам приятно рассказывать мне свои частные дела… не стесняйтесь… конечно, вы не торопитесь, а что касается до меня — то не принадлежит ли вам мое время?
— Так, вы начинаете насмехаться надо мной, сеньорита, между тем как я не позволил себе сказать ни одного лишнего слова, и если я вдаюсь теперь в излишние подробности, то, поверьте, это только потому, что без них немыслимо обойтись.
— Хорошо, я не буду вас больше перебивать, сеньор; вы сказали, что этот проводник спас вам жизнь и что вы на него так надеетесь, вследствие той благодарности, которую вы питаете к нему за ваше спасение… вы видите, что я хорошо помню ваши слова.
— Действительно, сеньорита; итак, этот-то проводник берется выгадать целых три дня в нашей дороге и довести нас в двадцать четыре часа до почти теплых мест.
— Вот это, как мне кажется, будет очень выгодно Для вас, сеньор; но позвольте мне опять заметить вам и повторить вам еще раз, что я не вижу, почему это может относиться ко мне.
— Извините, сеньорита, за одну неточность, вы сейчас же узнаете, в чем дело: меня послал сюда именно этот-то проводник.
— Это становится в высшей степени интересным.
— Да, сегодня утром мы ходили и разговаривали…
— Это очень интересно, — прервала она серьезным тоном.
Капитан улыбнулся и продолжал:
— И тогда-то проводник мне сказал: я могу, если вы только пожелаете, доставить вам возможность сократить огромнейшую часть нашей дороги и провести вас в двадцать четыре часа в теплую местность… но только, — добавил он, — я не скрою от вас, что дорога, по которой нам придется ехать, будет очень затруднительна и особенно гибельна, настолько гибельна, что даже самые храбрые люди дрожат, проходя по ней, это такая дорога, по которой можно ехать только двумя способами: то есть пешком или верхом. В вашей группе есть женщины и дети, а потому… подумайте и не делайте ничего наобум.
На что я отвечал: женщины и дети, находящиеся в моем лагере, нисколько не беспокоят меня, и в сущности я забочусь только об одной особе, которую я бы не хотел подвергать всем неприятностям такой опасной дороги. «Кто же эта особа?» — спросил он. «Донна Розарио», — ответил я. «А, — заметил он, — вы интересуетесь этой молодой девушкой — так что же мешает вам обратиться к ней и спросить ее, чувствует ли она себя способной довериться своей лошади. Это так просто, а вместе с тем вы тогда совершенно успокоитесь, к мы узнаем, чего мы должны держаться и как поступать». — «Действительно», — ответил я.
И вот почему, сеньорита, позавтракав, я решился беспокоить вас.
— А, так это вот вследствие чего?
— Ну да! И, как вы видите, очень просто.
— Но в таком случае, соображаясь с вашими словами, я вижу, что это не проводник просил вас сообщить мне об этом, но вы сами нашли нужным сделать это.
— Вы это находите, сеньорита?
— Так кажется.
— Действительно, это могло случиться, но теперь все так перемешалось в моей голове, что я сознаюсь перед вами, что мне трудно сообразить, кто был первым в этих словах. Но так как это не стоит даже того, чтобы о нем говорить, то я перехожу к главному и прошу вас, сеньорита, подумать и сообщить мне, можете ли вы доверить свою драгоценную жизнь лошади в таком трудном пути, который предстоит нам?
— Или я вас дурно поняла, капитан, или вы без всякого намерения упустили из виду несколько таких подробностей, которые между тем очень важны.
— Я знаю, о чем вы думаете, вы говорите, вероятно, относительно повозок и багажа; не правда ли, сеньорита?
— Да, сеньор капитан.
— Что касается до повозок и багажа, то они останутся сзади, под защитой нескольких верных людей, которые будут следовать по простой дороге. Они соединятся с ними в саваннах, куда мы прибудем двумя или тремя днями раньше их.
— О, теперь я отлично понимаю; это так просто.
— Итак, сеньорита, какой же будет ваш ответ?
— Боже мой, капитан, — проговорила она с грустью, — эта жизнь, которую вы находите настолько драгоценной, нисколько не привязывает меня к себе, и для меня все дороги хороши; я буду следовать за вами, нисколько не колеблясь, через самые опасные места.
— Извините, сеньорита, если я вам замечу, что или вы меня совсем не понимаете, или не хотите понять, потому что не отвечаете на мой вопрос.
— Я прошу у вас извинения, капитан; мне, напротив, кажется, я отвечаю на ваши слова самым категорическим образом: вы меня спрашиваете, не так ли, согласна ли я следовать за вами по опасным дорогам; я вам отвечаю: да; тут нет никакой двусмысленности.
— Хорошо; стало быть, вы решаетесь отправиться на вашей лошади?
Молодая девушка молчала.
— Я требую от вас ответа, сеньорита.
— Хорошо… — сказала она, делая над собою усилие, — вы требуете от меня откровенного ответа, сеньор; уверяю вас, что я не только не такая хорошая наездница, чтобы исполнить то, что вы требуете, но даже не знакома с первоначальными правилами верховой езды и никогда в жизни не садилась на лошадь.
— Этого достаточно, сеньорита; я ухожу.
— И вы решаетесь?
— Мы будем продолжать наше путешествие по той же самой дороге; это отнимет у нас более времени, но зато не заставит нас сильно рисковать. Прощайте, сеньорита!
— Как, Розарио! — вскричала Гарриэта, как только вышел капитан, — вы американка и не умеете ездить верхом!
— Молчи, милая моя, — ответила молодая девушка, обнимая ее, и прибавила с тонкой улыбкой: — В настоящую минуту я не должна уметь ездить верхом.
— Но я думаю…
— Ты думаешь мало: ты такой еще ребенок. Проводник, о котором говорил капитан, нам предан. Если этот человек, который меня не знает, — сказала она, понижая голос и слегка покраснев, — посоветовал капитану предложить мне сделанные им вопросы, то это для того только, чтобы я отвергла их и отвечала на них ясным и категорическим отказом; понимаешь ты теперь?
— Да, да! — вскричала радостно девочка. — О, вы хитры, госпожа; вас не легко обмануть.
— Увы, бедное дитя, несчастье делает нас осторожными; когда бываешь окружена, как мы теперь, постоянно изменами и западнями, то ум изощряется и становится ясновидящим; лукавство и притворство единственное оружие, которым располагают невольники; мы можем бороться с нашими врагами только посредством ловкости и хитрости.
Так как наступил час отъезда, то капитан Кильд приложил к губам горн и дал сигнал к выступлению.