Мы переглянулись и молча продолжали пить чай.
Раков сел за стол и потянулся к сковороде, на которой еще оставалась жареная картошка. Борис молча отодвинул сковороду подальше в сторону. Раков растерянно заморгал рыжими ресницами.
– Работать будете? – замораживающим голосом спросил Борис.
– Я приехал сюда отдыхать и лечиться, – захныкал отшельник. – У меня есть справки!
Борис вздохнул с видимым облегчением.
– Зайчик, помоги гражданину отнести чемоданы обратно, – попросил он.
– Не хочу обратно, не хочу быть один, как волк, – затараторил Раков. – Я ошибался, я буду работать!
– Ошибка одинокого бизона, – вполголоса сказал Антон. – Трагедия одиночества, ночные кошмары. Я понимаю драму этого человека.
– Что ж, посмотрим, – с нескрываемым разочарованием проговорил Борис. – Учтите, берем на поруки условно. При малейшем отклонении от устава коммуны, – Борис сделал выразительный жест, – фьють!
– А выходные дни у нас есть, товарищ председатель? – заискивающе спросил Раков. – Я к тому, что завтра воскресенье.
– Завтра вы будете очищать территорию от мусора, – делая пометку в записной книжке, сообщил Борис.
– Это нарушение трудового законодательства! – зашумел Раков. – Я имею право на отдых! Какой-то паршивый козел замусорил территорию, а я за ним убирай! Буду жаловаться в высшие инстанции!
Борис обрадованно кивал.
– Правильно, бейте в хвост и гриву нас, бюрократов! – поддержал он. – Зайчик, помоги гражданину отнести чемода…
– Я согласен! – быстро перестроился Раков. – Только потом дайте отгул.
Борис отправил блудного члена коммуны на кухню мыть посуду и огорченно сказал:
– Явился на нашу голову. Эх!
– Человек – стадное животное, – задумчиво посасывая трубочку, проговорил Игорь Тарасович. – Ему необходимо общение, обмен мыслями. Вне коллектива человек дичает. Раков, хотя и весьма примитивно, выразил эту мысль, уходя на кухню: «Даже в карты не с кем было сгонять!» История не знает такого случая, когда здоровый, нормальный человек обрекал бы себя на уединение, полное отрешение от жизни людей.
– Коллеге Ладье не лишним будет знать, – почесывая нос, заметил профессор, – что многие крупнейшие мыслители, деятели искусства охотно уединялись, уходили от мирской суеты, чтобы создавать свои великие произведения!
Ладья спокойно принял вызов. Ласково поглаживая бородку, он ответил, что такие случаи ему известны; но лично он, в отличие от коллеги Черемушкина, не решится ставить Ракова в один ряд с крупнейшими мыслителями человечества. Он, Ладья, полагает, что сходство Ракова и, скажем, Гегеля не столь велико, как это кажется доктору искусствоведения Черемушкину.
– Да, Раков, пожалуй, не Гегель, – поддержал Борис. – Зря вы, Лев Иванович, так идеализируете нашего тунеядца.
– Ты, Левушка, всегда уж очень увлекаешься, – с неудовольствием сказала подошедшая Ксения Авдеевна. – Не успел как следует узнать человека, а уже сравниваешь его с Гегелем. Лучше бы ты музыкой занимался.
Профессор в полной растерянности развел руками.
– Я, конечно, не очень разбираюсь в философии, – вступил в беседу Зайчик, – но вы, Лев Иванович, по-моему, переборщили. Раков – это не Гегель, точно говорю.
– Не слушайте их, Лев Иванович. – Антон сурово обвел взором насмешников. – Раков – это самый настоящий Гегель!
Профессор в бешенстве сплюнул и удалился под сдержанный смех аудитории.
Разошлись и мы «по своим цехам», как говорил Борис. Нам с Антоном сегодня достались дрова, и это обстоятельство с самого пробуждения не давало мне покоя. Я всю жизнь прожил в доме с паровым отоплением, и пила с топором были покрыты в моем воображении дымкой романтики.
Вся надежда была на Антона, который не раз с гордостью подчеркивал, что он «нарубил дров на своем веку». Правда, здесь, на острове, Антон всячески уклонялся от разговоров на эту тему, а сегодня был как-то особенно молчалив и задумчив. Но я объяснял это тактичностью моего друга, нежеланием подчеркивать свои преимущества.
Потапыч вручил нам инструменты и показал, какие деревья нужно повалить. Оказывается, мы делали большое и важное дело: уничтожали сухостой, обеспечивая деревьям санитарные нормы жилплощади. Чтобы мы случайно не срубили здоровое дерево, Потапыч сделал на сухостое зарубки и удалился.
Антон подошел к отмеченной сосне и осторожно ее погладил.
– Высокая, – сообщил он. – Метров пять будет.
Я согласился.
– Даже пилить жалко, – сказал Антон. – Верно?
Я промолчал.
– Но пилить надо! – мрачно размышлял Антон. – А? Как ты думаешь?
Я пожал плечами.
– С другой стороны, – продолжал разглагольствовать Антон, прохаживаясь вокруг дерева, – топить можно и валежником. Просто не понимаю, зачем превращать в дым сосну.
– Хорошо, – согласился я, беря в руки пилу. – Пойдем и скажем Борису, что мы отказываемся заготовлять дрова.
– Ну, ну! – остановил меня Антон. – Так уж и отказываемся…
– Тогда давай пилить, – теряя терпение, предложил я. – Тем более что тебе приятно будет увеличить количество дров, которых ты немало нарубил на своем веку!
– Бери пилу! – свирепо воскликнул Антон. – Ну! Ставь ее сюда и толкай на меня!
– Почему на тебя? Я слышал, что каждый должен тянуть пилу к себе.
Антон поднял меня на смех. Он доказал, как дважды два, что если каждый будет тянуть к себе, то получится физическое равновесие сил и пила, следовательно, останется на месте. Мы принялись за работу. Но пила, под которую была подведена столь солидная научная база, проявила полную теоретическую безграмотность: она не хотела пилить. Она блеяла, изгибалась, вырывалась из рук и на каждый толчок отвечала противным визгом. Наконец путем смелого эксперимента нами была обнаружена истина: пилу нужно тянуть на себя, но по очереди.
Работа пошла. Сосна была толщиной сантиметров двадцать, но через какой-нибудь час мы допилили чуть ли не до середины. Возможно, нам удалось бы добиться большего, но пила то и дело выскальзывала из разреза, и мы заталкивали ее обратно, осыпая проклятьями каждый квадратный сантиметр ее поверхности. Наконец она застряла намертво, словно присохла к дереву. Антон все свалил на меня. Он долго шумел по поводу того, что самое большее, на что способен такой партнер, как я, – это натирать в бане спину. Мы пререкались минут десять, пока Антону не пришла в голову блестящая идея. Он встал на мои плечи и привязал к сосне веревку, которую нам дали для связывания дров. Потом под «раз, два, взяли!» мы рванули сосну на себя. Но дерево осталось на месте, хотя Антон при помощи интеграла вычислил, что оно неминуемо должно рухнуть. Мое предположение, что это дерево не знакомо с высшей математикой, Антон оставил без внимания.
– Видимо, – пробормотал он, – сопротивление волокон на разрыв несколько превышает силу натяжения. Чтобы ее увеличить, мне нужна лебедка. Ты не знаешь, где ее достать?
Послышалось мычание: на полянку в сопровождении Машеньки вышла Глюкоза.
– Привет! – крикнула Машенька. – Как дела?
– Н-да, – вымолвил Антон, – представляю, что этот ехидный пастух наговорит о нас за обедом. Над нами будет ржать даже Мармелад… Ба, идея!
Машенька подошла, и Антон в изысканных выражениях попросил одолжить на минутку Глюкозу для использования ее в качестве лебедки. Машенька согласилась, и мы повязали веревку на широкую коровью грудь.
– Вперед! – скомандовал Антон.
Корова удивленно обернулась и, как нам показалось, даже чуть прыснула.