Я в русском антиквариате ничего не понимаю. Да и в мыле, собственно говоря, тоже. Конечно, было бы не худо как-то использовать мой русский, но в такое дело я не полезу. Мне будет даже не сообразить, как привезти это вонючее мыло в Россию. А кстати, сколько может стоить контейнер с мылом? А сколько стоит икона?
— Как хочешь, Поль. Однако посмотри на это дело с другой стороны. Нам сейчас представляется уникальный шанс. Мы еще достаточно молоды, чтобы пуститься в бурное море приключений, но, с другой стороны, достаточно зрелые, чтобы здраво обо всем судить. Весь коммунистический мир меняется, а Москва — в центре всего. Ну, как бы тебе сказать, — для Москвы наступает золотое время, такого не было со времен царя. Горбачев войдет в историю как второй Петр Великий. Знаешь, как его называют в ЦРУ? «Ужасно ужасный» — вот как Если удастся сейчас, так сказать, вскочить на поезд — до конца дней этого не забудешь. Елки-палки, в конце концов, ведь это твой народ, ты говоришь по-русски, чего тебе еще? Да ты и не женат, а девки ни на кого так не бросаются, как на американцев. Поверь уж мне. — Счастливая улыбка и еще один глоток пива. — Понятно, партнером твоим я быть не могу, но помочь провернуть эту операцию я сумею. Ты старый друг, и я буду счастлив помочь тебе сколотить копейку. А кроме того, — Хардинг расхохотался во весь голос, — если ты эту операцию провернешь, я смогу ездить в метро без противогаза.
— Может, съездить туда и посмотреть на месте?
— Вот это молодец! Мой отпуск почти кончается. В начале мая я должен вернуться в Москву. Приезжай сразу после майских праздников, и мы это дело прокрутим. Ты поможешь мне с русской грамматикой, а я покажу тебе Москву. И если ты в самом деле решишься заняться бизнесом в Союзе, тебе совсем не помешает влиятельный друг в цитадели капитализма.
Вернувшись в свою комнату, Росс снял галстук, брюки, сбросил ботинки и уставился на себя в зеркало. На него смотрели пустые глаза и ничего не выражающее лицо. Что бы, думал он, сказала бы бабушка Александра, если бы она узнала, что ее внук-американец собирается заняться торговлей с большевиками? Но ведь большевиков больше нет? Все газеты и телевидение твердят, что холодная война окончилась, что Горбачев изменяет все к лучшему. Русские становятся такими же нормальными людьми, как и мы. Вилли там жил, и это здорово. Все открыто. Что-то как бы сжалось в его промежности, и он подумал: а какие там замечательные женщины. С этой мыслью он и уснул.
К тому времени, когда Росс добрался до Москвы, он понял, что его друг Хардинг сильно недооценил возможности сделать деньги в Советском Союзе. Разговоры с американскими антикварами, будь-то в Чикаго или в Нью-Йорке, показали Россу, какую громадную ценность приобрели сейчас предметы русской старины. Да и не только старины — американцы как безумные покупали советские командирские ремни, часы, водку, икру и даже советские футболки с надписями. Что уж тут говорить про Шагала! Однако спрос резко превышал предложение — в избытке были лишь сделанные под Палех или Мстеру коробочки, туристское барахло. Если Росс сумеет привезти настоящий антиквариат — что-что, а покупатели-то найдутся. Да и прибыль, заверили его, будет немалой.
Такой же энтузиазм во всем, что касалось Советского Союза, разделяли и представители американской торговли вообще. Представитель фирмы, производящей мыло, заверил Росса, что его фирму весьма интересует предлагаемая Россом сделка. Важно, подчеркнул представитель фирмы, обеспечить твердую гарантию со стороны русских, а затем обращайся в чикагский банк — и никаких проблем.
Да что там, мыльная фирма и сама готова ссудить Россу деньги на условиях еще более выгодных!
Вот почему Росс уже не мог не думать о потрясающих иконах, роскошных женщинах, издающих поэтические стоны, вжимая в него, Росса, свои неподдающиеся описанию формы. Думал он и о том, как вспухнет его банковский счет в Чикаго. В том, что именно на него, Росса, должна посыпаться вся эта русская благодать, он усматривал перст судьбы. В конце концов, в жизни есть своя логика — недаром он учил русский, что в свое время всем окружающим казалось полной бессмыслицей. Недаром его отец настаивал, чтобы он, Росс, закончил школу бизнеса. Казалось бы, одно с другим не связано — ан нет! Все получилось одно к одному. Если бы не его лингвистические и деловые способности, он не смог бы воспользоваться этим счастливым стечением обстоятельств. Да и кроме того, не ему ли, внуку русских эмигрантов, доверено судьбой везти на страдающую родину предков, осознавшую свою историческую ошибку и сейчас меняющую самую свою сущность, американское мыло? Может быть, грезилось Полю, он сможет увидеть и самого Горбачева.
В Москве все проходило как нельзя лучше. В аэропорту его встретили двое молодых людей и красивая, пусть не совсем молодая, женщина. Ему не пришлось стоять в очереди, тащить свои чемоданы, — и вот он уже в гостинице, в которой до периода гласности останавливались лишь номенклатурные работники. Сейчас же в этих царственных хоромах жили важные иностранные гости. Росс принял ванну, и, хотя вода была несколько желтоватого оттенка, зато ее было в изобилии. Махровыми полотенцами хотелось вытираться без конца; и даже мыло было — хотя такого странного куска мыла Росс еще никогда в своей жизни не видал. После ванны уставший Росс, чувствуя легкое головокружение после длительного перелета, прилег — и разбудил его телефонный звонок.
— Алло?
— Поль, привет. Это Вилли. Приветствую тебя на земле твоих предков. Хорошо, что приехал. Есть хочешь?
— Вилли! Откуда ты? Я не ожидал, что ты так быстро появишься. В комнате было темно, и Росс пытался сориентироваться.
— Я в холле. Ты что же думал, мы дадим тебе бродить по Москве одному? Прямо сейчас мы займемся делом. Тебя уже ждут люди — журналисты, интеллектуалы. Мы поедем к нашему, приятелю.
— Я думал, мы сначала встретимся с твоим знакомым-кооператором. Не забывай, это деловая поездка.
— Не беспокойся. Москва — открытый город. Мы поедем все вместе. Так делаются дела в России. Одевайся, а я сейчас подойду.
Росс вышел из лифта и оказался в волшебном вестибюле, поразившем его великолепными хрустальными канделябрами, темно-красными гобеленами на стенах и старинной кожаной мебелью. И тут в его поле зрения попал Вилли, державший под руку двух великолепных блондинок. Вилли таял от восторга, а обе женщины казались только сшедшими со страниц журнала мод: великолепные волосы, темно-синие глаза, чувственный рот.
— Поль Росс. Познакомься с Наташей и Ириной.
Пожимая руки Наташе и Ирине, Росс пытался лихорадочно угадать, с которым из этих поэтических созданий спит Вилли. При виде роскошных бедер обеих блондинок сексуальная фантазия Росса сорвалась начисто с узды.
— Рад видеть тебя, Вилли. Мне здесь у вас очень нравится.
В машине Росс, к его удовольствию, очутился рядом с Ириной, а Наташа села рядом с Вилли на переднем сиденье.
— You speak Russian a little?, — спросила Ирина. И он, глянув в ее бездонные глаза, выдохнул:
— Yes, — затем, уже по-русски, сказал: — Когда я изучал русский, я думал, что он мне пригодится лишь для чтения старых книг. Я никогда не предполагал, что смогу говорить на этом языке с красивой женщиной в Москве.
И в тот самый момент, как он произносил эти слова, он подумал: как странно — по-английски он никогда бы не смог произнести такую сентенцию в первый день знакомства с женщиной. Да, по-русски, да к тому же еще и с Ириной, это было и легко, и приятно.