Прекрасно быть владельцем такой яхты, где в душе пресная вода, на камбузе — барная стойка, а на столе в кают-компании ужин на тонком фарфоре!
Теперь чашку кофе, пирожное, и спать! Да, и один-единственный поцелуй для Карстена.
Все условия были соблюдены, кроме третьего. Не получалось так, чтобы поцелуй был единственным. Руки Присциллы сами собой оказались сцепленными вокруг его шеи, ее губы жадно пили дыхание Карстена.
Тело не слушалось голоса разума, жаркие волны уносили прочь холодную осмотрительность и осторожность. Еще, Карсти, еще! Держи меня крепче! — мысленно умоляла она своего жениха. Присциллу не останавливало даже то, что ладони молодого человека уже лежали на ее стройной талии, а вскоре стали гладить ее нежные ягодицы и ласкать полные девственные груди.
Напротив! Девушка радовалась каждому новому, безумно возбуждающему все ее женское естество прикосновению нежных рук Карстена
Сам собой свалился на пол халат, и месяц, заглянувший в иллюминаторы, осветил серебряным светом плечи, грудь и живот девушки. Карстен целовал колени Присциллы, и поцелуям не было числа.
Когда месяц спрятался за тучами, девушка уже изнемогала от страстного желания немедленно отдаться милому Карсти.
Дыхание ее прерывалось стоном, но что-то ей все время мешало чувствовать себя в каюте совершенно свободно. То халат, путавшийся под ногами, то нелепая пуговица на воротнике рубашки Карстена, не желающая расстегиваться.
В конце концов пуговица отлетела, оторванная напрочь нетерпеливым движением руки девушки. С ремнем на поясе Карстена они справились в четыре руки…
Пересохшие губы побледневшей Присциллы прильнули к уху Карстена и страстно прошептали:
— Милый, возьми меня!
— Сейчас! — по-идиотски отреагировал Карстен, распутывая на своих ногах клубок из сброшенных на пол одежд. — О Боже!
И в этот самый миг столб ослепительного света покатился по гавани с мостика дока, завыла сирена, а на пирсе послышались шаги, тарахтенье тракторного двигателя и лай собак.
Что могло случиться на острове Хирке? Присцилла в испуге моментально отпрянула от Карстена. Молодой человек оделся, выскочил из каюты и поднялся на палубу. Девушка и сама догадалась через мгновение, что произошло.
Она ожидала этого в своем подсознании, от этого нельзя было скрыться нигде.
Спасибо Карстену, что не стал продолжать свои ласки.
Вот так ночь выдалась! Скорее всего, первой о случившемся узнала Гертруда, ей, наверное, сразу же позвонила бедная Ингрид из чикагской клиники. Судя по всему, чудо-доктор оказался не в состоянии сотворить чудо. Бедный, бедный Харальд! Жизнь и смерть ходят под руку.
Как было больно, как тяжело на душе! Харальд связывал ее с мамой, вот в чем дело. Они были друзьями, умели понимать друг друга, шутить и смеяться. Элеонору и ее дочь всегда радушно принимали на Хиркенхольме…
Ни себя, ни Карстена Присцилла не осуждала за весело проведенный вечер, за взаимные ласки, за поцелуи. И хорошо, что ее жених рядом. Столько печальных дел свалилось на остров Хиркенхольм!
Присцилла спешно покинула борт гостеприимной «Северной Звезды» и стремглав побежала с фонарем, схваченным в штурманской рубке яхты, через ночной парк к дому, в котором светились все окна первого этажа. Под ногами хрустели ветки, поскрипывал снег.
Удивительно, но холода девушка не чувствовала. Ее доброе сердце страдало от боли. Свет фонаря выхватывал из темноты кусты и стволы деревьев. Каждый уголок парка был знаком и любим! Харальд, так же как и Присцилла, любил этот парк. И теперь он никогда его больше не увидит!
До утра девушка просидела в комнате тетки, гладя ее руки и произнося необходимые в таких скорбных случаях слова утешения.
Переживали все. Под утро в гавани было тесно от буксиров и посыльных судов. С грохотом над домом пролетали вертолеты и садились одни на лугу за ручьем, другие — на поляне у лодочного сарая, третьи — на вертолетной площадке у дока.
Свое соболезнование старались выразить все, кто работал под началом Харальда.
А в полдень следующего дня ожидалось прибытие вдовы, Ингрид Люксхольм. Харальд и Ингрид прилетели одним рейсом. Но оба они уже не принадлежали этому миру. Сердце несчастной женщины остановилось еще в воздухе, на подлете к аэропорту Суда. Жена пережила своего мужа всего на один день…
Присцилла во всем положилась на Бога и на помощь, предложенную семейством Трольстингенов. Андерс и Карстен организовали торжественные похороны, отпевание в кафедральном соборе Бергена, родном городе Харальда Люксхольма. Они же помогли разрешить все юридические трудности, связанные с вхождением Присциллы во владение наследством.
Пролетели тяжелые дни, оставив после себя чувство усталости и опустошенности. Присцилла страдала из-за того, что была несправедлива к Харальду. Теперь она понимала, как много он для нее делал и делает даже сейчас, уже находясь на небесах. Да, он был скуп и держал ее в аскетичных условиях. Но таков уж был его характер. А доброе отношение Ингрид, ведь та любила ее как родную дочь! Такое не забывается.
Как только окончилась церемония похорон, и Присцилла вышла за ворота скромного кладбища, окруженная самыми близкими ей и покойной чете Люксхольмов людьми, решила не мучить себя глупыми сомнениями. Раз Харальд решил выдать ее замуж за Карстена, значит, так тому и быть.
Она станет верной женой, и не будет ждать от него ответной любви.
А что же Карстен? Он осунулся после тяжелых дней, похудел, метался между офисами и банками, решал все вопросы, и буквально на глазах все более отдалялся от Присциллы.
Ничто больше в его облике не напоминало шалопая, любителя морских прогулок под парусом. Он перестал шутить, а если и шутил, то как-то зло. Жил то в Ставангере, то на Хиркенхольме, да разве это называется — жил? Сутками просиживая то в своем кабинете, то в кабинете Харальда, организовывал бесконечные совещания, или летал на нефтедобывающие платформы, на верфи. И лишь изредка, когда выдавалась свободная минутка, ласково кивал Присцилле.
А еще у нее осталось странное ощущение от совместной поездки в Осло. Присцилла никогда прежде не видела ночного города, а тут получилось так, что она с Карстеном побывала, в ресторане на крыше самого высокого здания в столице.
Море огней, распростершееся до горизонта, потрясло девушку. После жизни на острове, где самым огромным сооружением был плавучий док, а огнями в ночи можно было назвать лишь светящиеся окошки небольших домиков да ходовые огни проходящих мимо судов, Присцилла почувствовала себя просто потерянной. За каждым огоньком была человеческая жизнь, много жизней. Здесь, в городе, число их просто подавляло.
Зрелище ночного города было захватывающим. Тем более что рядом с ней находился ее будущий муж.
Хотя в безукоризненном черном костюме, в белоснежной рубашке этот человек с его великолепной осанкой и уверенными жестами временами почему-то казался ей чужим и холодным. Он то надменным осуждением, то с утомительным пафосом рассуждал о судьбах человечества, а ей хотелось слышать от него простые теплые слова об их собственных отношениях, размышлять о будущем их семьи. К сожалению, во время подобных «выступлений» уже ничего в велеречивом господине не напоминало прежнего Карсти, о котором она столько времени думала и мечтала раньше.
Нельзя сказать, что Присцилла была очень напугана — нет, не напугана. Скорее, она была польщена, что ее будущий муж так щедро наделен властной харизмой, и все же… Целовалась-то она с белобрысым любителем прогулок под парусом, а не с чопорным пророком, определяющим судьбы народов. Судьбы рождаются там, где присутствует любовь!
Однажды, когда стало тяжело на душе, Присцилла написала два письма. Первое, конечно же для Салли, отправилось в потайной ящик. А второе письмо, запечатанное в конверт, стало ждать своего часа…
«Милая Салли! Карстен больше не обращает на меня никакого внимания! Я так надеялась стать ему помощницей! Он строит корабли, с утра до ночи занимается делами покойного Харальда, а я… Что могу сделать?! Как мне заставить его обратить на себя внимание? Кто поможет мне? Неужели я обречена вести разговоры лишь с листом бумаги?
Плохо мне без родной души, и дом не помогает. Наоборот, каждый его уголок будто шепчет, что я осталась совсем одна. Харальд надеялся, что здесь будут раздаваться детские голоса.
Как я хочу детей! Смешно… Карстен больше проводит времени с бумагами и документами, исчезает подолгу в непонятных разъездах. Ему звонят сотни людей, и для каждого человека он находит время.
А на меня у него времени нет. Салли, пожалей меня! Как мне вернуть хотя бы те дни, когда Карстен шутил со мной, и приезжал порой на Хиркенхольм таким веселым? Салли, прости, что я обращаюсь с тобой так небрежно, — то пишу, то не пишу.
Мне тяжело, я люблю без памяти человека, с которым не провела ни одной ночи. И не проведу! Все идет к тому, что я не стану никогда его женой! У меня своя жизнь, не хочу никого слушать, буду искать свое счастье сама!
Вот теперь, милая Салли, прощай навсегда! Скоро уеду из дома на острове Хиркенхольм, и сожгу старинный стол, который хранит твою и мою тайну. Твоя навек. Присцилла…»
Шли дни, приближалось Рождество. Несмотря на внутренние противоречия и метания Присциллы, все же был назначен день свадьбы. Невеста даже приготовила жениху подарки: вышила замечательный жилет и купила в Осло старинный морской хронометр в золотом корпусе, в оригинальной коробке из сандалового дерева.
Однажды Карстен обещал провести с Присциллой целый вечер. Но, увы, перезвонил ей затем уже из Лондона, куда улетел накануне, и сообщил, что его не пускают дела и не известно, когда он вернется. Бедняга не находила себе места. На ее плечах был огромный дом, и хлопоты, касающиеся некоторых сторон деятельности Харальда. Она улаживала дела с профсоюзами, посещала собрания Королевского археологического общества в Осло, поскольку на дне принадлежащего Люксхольмам фьорда находились предметы, представляющие определенную историческую ценность.
И все же девушка скучала по тому времени, когда она беззаботно каталась по парку на лошадях, выслушивала вечные нотации Гертруды. А самые лучшие воспоминания были связаны со швертботом и с поцелуями Карстена.
Пожаловаться было некому, писать же письма мифической Салли было глупо.
Но выход надо было искать, надо! Иначе можно было сойти с ума! Пару раз Карстен звонил ей по телефону из Ставангера и из Осло. Это было так неожиданно!.. Звонки раздавались заполночь, разговоры длились так долго, что Присцилла начинала беспокоиться — да с Карстеном ли она беседует?
Ее ночной собеседник был остроумен, бесконечно весел и нежен. Присцилла радовалась тому вниманию, которое уделял ей жених. От разговоров она получала заряд энергии и то удовольствие, которое дает общение с любимым. Все-таки Карсти славный, да и его отец ей показался заботливым и симпатичным человеком.
Андерсу Трольстингену очень понравился дом на Хиркенхольме. Он рассказал бездну интересного о прошлом Хиркефьорда и Бюфьорда, объяснил, в каких домах жили лоцманы и смотрители маяков, поведал о соревнованиях парусников в Ставангере и Бремене и не преминул упомянуть о собственных морских подвигах, о скитаниях по морям в юности.