— Ты что, выпил ее? — ужаснулся я.
— Да, выпил! Вот же схема!
Я прочитал ему мини-лекцию на тему «моча — это шлаки, выводимые организмом наружу, так зачем пихать в себя уже отработанный материал?», но все было тщетно, Николай Иванович по-прежнему пил мочу, и у него даже появились последователи.
В моей голове не укладывалось, как он мог быть таким разным. Добрый отзывчивый человек, готовый безвозмездно прийти на помощь любому, кто попросит, и ужасный упрямец, не желающий мыться и лечиться. Великолепный специалист, разбирающийся в механике и электронике, верящий шарлатанам, пропагандирующим уринотерапию. Идеальный порядок в его мастерской никак не вязался с его внешним видом. А когда я увидел его паранормальные способности…
У меня дома сломалась стиральная машинка, я попросил Николая Ивановича посмотреть ее.
Придя ко мне, он с ходу принялся за ремонт бытовой техники. Минут через пять я заглянул в ванную — и оторопел: Николай Иванович чинил машинку, не выключив ее из сети! Знакомые синие искорки бегали по его рукам. А он словно не замечал.
— Николай Иванович, ты же не вытащил шнур из розетки! Тебя током ударит!
— Знаю! Я специально не выключил, мне так видно, где цепь прерывается.
— А ток?
— А что мне ток! Смотри! — с этими словами Николай Иванович всунул в розетку электровилку с двумя оголенными проводами на конце. Голыми руками он взял провода и поднес их друг к другу. Раздался хлопок, и к потолку поднялось маленькое белое облачко. Я вздрогнул, а Николай Иванович положил оба провода на высунутый язык, а затем быстро запихнул в рот. Сверкнула вспышка, и из ротовой щели повалил дым. Он высунул язык, продемонстрировав, что все в порядке.
— И что, тебе не больно? — выдавил я.
— Нет, я даже не чувствую. Когда восемьсот вольт — начинает чуть покалывать. А так мой потолок — две тыщи вольт!
Позже я повнимательней пригляделся к Николаю Ивановичу. Действительно, он никогда не выключал из сети ремонтируемый электроприбор. Так под напряжением и работал.
В милиции я узнал адрес, где проживала семья мастера, написал им и попросил приехать. Месяца через три приехали жена с сыном. Оказалось, что у нашего Николая Ивановича два высших технических образования, он все время пропадал на работе. А когда стал «чудить», они с женой крепко поругались, и он в чем был вышел из дома и пропал.
Николай Иванович поначалу был сильно недоволен тем, что я нашел его родственников, но потом подуспокоился и пообщался с ними. Уезжать категорически отказался. Сумасшедшим я б его не назвал, просто чудиком.
Встречались и откровенные проходимцы. Если о Николае Ивановиче можно вспомнить много хорошего, то о Боре Вайнберге — только то, что он жулик.
В конце августа 1996 года к нам за помощью обратился небритый мужчина средних лет с явно семитской внешностью. Заявил, что он врач-нейрохирург из Хабаровска, отстал от поезда, где остались все документы и вещи. Выглядело это убедительно, так как человек, назвавшийся Вайнбергом, был обут в домашние тапочки, трико и пижаму, документов при себе не имел. Он сыпал медицинскими терминами, называл известных профессоров, утверждал, что знаком с ними, и мы потеряли бдительность.
Боря сообщил, что его несколько раз рвало кровью, что, похоже, у него синдром Мэллори-Вейса и что дальше ехать опасно. Попросил полечить его, а сам обещал позвонить своим друзьям, чтобы те подвезли документы и одежду. Я доложил Тихому о необычном пациенте, тот сначала не поверил, но, когда лично поговорил с Вайнбергом, размяк и дал добро на госпитализацию без документов.
В отделении лженейрохирург развил бурную деятельность. Старшей сестре пообещал прооперировать ее мать, страдающую глаукомой, в клинике Федорова в Москве, по блату. Заведующему «подарил» новый нейрохирургический набор, который уже якобы выслали, нужно было только дождаться поезда, везущего инструменты из Владивостока. Меня собирался взять с собой в Хабаровск за красной икрой (я сдуру закупил десять килограммов соли).
Лечили Борю абсолютно бесплатно и самыми дорогими препаратами. В один прекрасный день, когда поезд «Владивосток — Москва» по срокам подвозил наше оборудование, Вайнберг исчез. А вместе с ним испарилась добротная одежда пациента Воробьева и некая сумма денег из сейфа медсестры, сданная больными на хранение.
Мы все были в шоке! Он так убедительно, а главное, правильно разговаривал на медицинском языке, что казался настоящим врачом! Мы с Леонтием Михайловичем все же съездили на вокзал и встретили нужный поезд, нашли нужный вагон, но проводники только покрутили пальцем у виска?
Вот так жулик облапошил целый коллектив, сыграл на нашей профессиональной жалости. И не Борей он оказался, а каким-то Абрамом, настоящим мошенником: ездил на поездах и дурил народ. Где-то в наших краях его пассажиры прищучили, пришлось уходить от погони в одном белье. А у нас он «залег на дно». Мне потом один следователь про него рассказал, фото принес. А медицинских терминов Боря в тюремной больничке набрался, где работал санитаром, пока срок отбывал.
Самое смешное, что через месяц мы чуть не наступили второй раз на те же грабли!
К нам привезли худого немытого типа, найденного на дороге пьяным и с разбитой головой без никаких документов. Голову зашили, начали лечить сотрясение головного мозга. Мужик очнулся, сказал, что был здесь проездом, что его побили попутчики: «Позвоню, родственники подвезут, в соседнем районе живу». Мы сообщили в милицию, дознаватель записал его рассказ, на этом и успокоились.
Дня через два Васек — так назвался пострадавший — развил бурную деятельность по ремонту часов, обещая починить любые сломанные. Поначалу ему не поверили и принесли на пробу старые часы, валявшиеся в кабинете старшей медсестры уж года три как. Васек попросил перочинный нож, иголку и немного чистого бензина. Выдали требуемое, и началось настоящее шоу.
Васек ножом открыл часы, капнул в них бензина, дунул, ткнул пару раз иголкой в механизм — и свершилось чудо! Часы пошли! Вскоре у его прикроватной тумбочки выросла целая гора часов. Слава о гениальном чудо-мастере моментально разнеслась по больнице.
У каждого в доме валялась пара сломанных часов, их относили Ваську, и он в два счета реанимировал сложный механизм. Не знаю, как это у него удавалось, но часы и вправду шли. Открыл, капнул бензин, дунул, ткнул иголкой — вуаля!
Его перевели в лучшую палату, в столовой выдавали добавку… Васек округлился, и из худосочного бича превратился в розовощекого пузана.
— Дима, а ты не замечал, что этот Васек слишком часто сидит в процедурном, болтая с сестрами? — как-то раз спросил Леонтий Михайлович.
— Вы тоже подметили?
— Да. Мне показалось, что он неравнодушен к сейфу, все исподтишка пялится на него.
— Леонтий Михайлович, что-то мы расслабились и быстро забыли про Вайнберга.
— Ты прав, попрошу начальника милиции, пусть его еще раз допросят. Подозрительный тип.
Мы разговаривали в ординаторской, дверь была приоткрыта, и мне почудилось, что нас подслушивают. Я кинулся к двери и увидел поспешно удаляющегося Васька. Похоже, он слышал наш разговор.
Минут через десять я поднялся в отделение и хотел объясниться с часовщиком, но его нигде не было видно, так в пижаме и тапочках и драпанул из больницы.
Мы сообщили в милицию, но поиски ничего не дали, Васек пропал. Интересно, что с его исчезновением все отремонтированные им часы остановились и больше не работали.
Не знаю, как за рубежом, но в наших медвузах учат лечить болезнь, а не работать с человеком. Прекрасно усвоив теоретическую часть программы и получив пятерки на экзамене, на практике молодые врачи заходят в тупик. Здесь сама жизнь начинает экзаменовать их. Некоторые не выдерживают и уходят из медицины из-за сложных характеров своих пациентов. Пока выработается иммунитет, который все остальные называют цинизмом, можно и неврастеником стать.
Я считаю, что будущим врачам нужно как можно больше знать о психологии своих пациентов. Нужно, чтобы преподаватели не идеализировали людей, с которыми выпускникам придется работать. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих. А может, кто-то из студентов поймет, что медицина — не его стезя, и уступит место другому. Сколько я видел таких примеров, когда человек отработал медсестрой, санитаром и мог бы стать отличным врачом, но на вступительном экзамене ему не хватило баллов. А другой поступил в медвуз и блестяще его закончил, но, поработав, разочаровался в медицине и ушел из нее.
Глава 9
О взаимоотношениях
После развала СССР наша жизнь очень изменилась, причем далеко не во всем — к лучшему.
Мой дедушка, родившийся в 1894 году и доживший до 96 лет, много рассказывал о жизни крестьян еще при царском режиме.
Времена тогда были довольно суровые, электричество отсутствовало, дома отапливали дровами, углем, хозяйство вели натуральное. Деньги у крестьян появлялись, только когда они продавали излишки на базаре или если работали на местных богатеев. Образование у многих не уходило дальше двух классов церковно-приходской школы, четыре класса были потолком. Люди верили в Бога, соблюдали посты и отмечали церковные праздники, крестили детей. В нашем современном понимании были темными и неграмотными, но простыми в общении и без камней за пазухой.
Например, поругались две соседки. Повод — свинья одной напакостила у другой в огороде.
Что, думаете, тетки подрались? Свинью прирезали? В суд подали? Нет! Вышли бабы на берег реки, задрали сарафаны — а исподнее тогда только баре носили, — нагнувшись, повернулись друг к другу задницами и давай ругаться. Это у них, значит, дуэль такая. Кто первый сдастся, тот и неправ. А кругом болельщики, улюлюкают, баб поддерживают.
Дело было летом, в самую страду. Вскоре все болельщики разошлись по своим делам, а тетки стояли и продолжали костерить друг друга.
Темнеть начало — стоят. Тут муж одной из спорщиц прибежал: «Клава, давай, хватит уже, я не могу с малым управится, тот орет, сиську просит, шла бы покормила, а я б за тебя постоял». Ну, дети — это святое. Клава ушла младенца кормить, а мужик штаны снял, нагнулся и направил свой зад на соседку.
— Клава, ты чего замолчала? Здаешси? — спросила хозяйка свиньи, услыхав, что за последние пять минут та ни звука не издала.
— Мэа! — промычал муж, понимая, что он ну никак не Клава.
— Ну и дура ты, Клавка, и муж у тебя недотепа, забор не может починить! Свинья же животное глупое, завсегда в дырку лезет! — продолжила оппонентка.
— Мэа!
— Что ты все мычишь? Язык проглотила? — и с этими словами тетка обернулась.
В вечернем полумраке четко разглядеть соперницу не удалось, вырисовывался лишь силуэт белеющих ягодиц и что-то висевшее между ними. Приглядевшись еще раз, тетка сорвалась на крик:
— Ой, люди добрые! У Клавки кишки вылезли! Помогите! Дохтура надо!
Здоровенную мошонку соседа глупая баба в темноте приняла за кишки. Смеху было!
А соседки что ж? Помирились.
В советские времена в суд обращались редко, все решали на партийных и комсомольских собраниях. Собирались все в клубе и обсуждали, кто, что, с кем, зачем и как вообще посмел. Личной жизни, приватности просто не существовало. Детей-шалунов «пропесочивали» на совете пионерской дружины. Вызов родителей к директору школы реально позорил их. Людям было дело до всего, чем занимаются их соседи; умами властвовали понятия «так принято» и «так не принято» — вместо современных «так удобнее» и «всем подходит разное».