Я наклонилась поближе. На фужере мистера Фредерика красовался отпечаток жирного пальца. Я подышала на стекло и начала оттирать пятно уголком фартука.
И так погрузилась в работу, что вздрогнула, когда кто-то толкнул дверь в столовую.
— Альфред! — вскрикнула я. — Как ты меня напугал! Я чуть фужер не уронила.
— А зачем ты вообще его взяла? — с уже знакомой раздражительностью спросил Альфред. — Стекло — моя обязанность.
— Тут пятно, — объяснила я. — Ты же знаешь мистера Гамильтона. Он бы с тебя шкуру спустил, если б заметил. И на себя бы натянул. Представь, какое жуткое зрелище — мистер Гамильтон в шкуре!
Напрасно я решила пошутить. Смех Альфреда погиб где-то в окопах Франции, в ответ на мои слова он только поморщился.
— Я как раз собирался их протереть.
— А теперь уже не нужно.
— Зря ты это делаешь, — ровным голосом продолжал Альфред.
— Делаю… что?
— Проверяешь меня. Ходишь за мной, как тень.
— Да я не хожу. Я просто расставляла карточки и увидела пятно.
— Я уже сказал — я собирался вытереть его потом.
— Хорошо, — миролюбиво согласилась я, отставляя фужер. — Я не буду.
Альфред пробурчал что-то вроде благодарности и достал из кармана тряпку.
Я начала поправлять идеально лежавшие карточки, притворяясь, что не слежу за ним. Что не вижу, как он поднял плечи, словно защищаясь, умоляя оставить его в покое. У меня в голове звенел колокольчик добрых намерений. Может быть, если я заставлю Альфреда открыть мне душу, выясню, что с ним творится, я смогу ему помочь? Кто, если не я? Ведь не приснилась мне то чувство, что возникло между нами во время войны? Конечно, не приснилось: он ведь сам говорил о нем в своих письмах! Я откашлялась и как можно мягче произнесла:
— Я знаю, что случилось с тобой вчера.
Альфред продолжал натирать фужер, словно ничего и не слышал.
— Я знаю, что случилось вчера. В гостиной, — чуть громче повторила я.
Он опустил тряпку. Застыл с фужером в руке. Мои слова повисли в воздухе, как туман, и я вдруг пожалела, что не смогла сдержаться.
— Маленькая мисс рассказывает сказки? — мертвенным голосом спросил Альфред.
— Нет…
— Держу пари, она от души посмеялась.
— Нет-нет, ты ошибаешься. Она просто волнуется за тебя, — быстро заговорила я. И, собравшись с духом, добавила: — И я волнуюсь.
Альфред зло поглядел на меня из-под упавшей на лоб челки. Вокруг рта залегли жесткие складки.
— Волнуешься?
Его странный, чужой голос насторожил меня, но мне так хотелось все объяснить, что я не могла остановиться.
— Просто это на тебя непохоже — уронить целый поднос… И потом: ты никому об этом не сказал… Может, ты испугался: мистер Гамильтон рассердится? Но он не рассердится, Альфред, я уверена. Каждый может ошибиться, даже на службе.
Альфред все смотрел на меня, и на секунду мне показалось, что он сейчас рассмеется. Но его лицо исказила злая усмешка.
— Глупая девчонка! Ты что, считаешь, я переживаю из-за пары упавших кексов?
— Альфред…
— Считаешь, я не знаю, что такое служба? Ты хоть помнишь, откуда я вернулся?
— Я вовсе не говорила, что…
— Просто подумала, да? Я же чувствую, как вы все на меня смотрите, шпионите за мной, ждете, когда я ошибусь! Так вот: можешь перестать следить и волноваться. Со мной все в порядке, слышишь? В полном!
От его злобного крика у меня защипало в глазах.
— Я просто хотела помочь… — прошептала я.
— Помочь? — неприятно засмеялся Альфред. — А с чего ты взяла, что можешь мне помочь?
— Ну как же, Альфред… — осторожно напомнила я, гадая, что он имеет в виду. — Мы с тобой… ты и я… ты же сам писал… с войны…
— Забудь, что я писал.
— Альфред…
— Отвяжись от меня, Грейс, — ледяным голосом сказал Альфред, снова принимаясь за стаканы. — Я тебя ни о чем не просил. Мне не нужно никакой помощи. Иди отсюда, не мешай мне работать.
Я почувствовала, что краснею: от разочарования, от запоздалого запала ссоры, но больше всего — от смущения. Я взывала к чувству, которого не существовало. Господи, помилуй, ведь были минуты, когда я начинала мечтать о нашем с Альфредом общем будущем. Помолвка, свадьба, семья… И вдруг понять, что я так ошибалась…
Почти весь вечер я провела на кухне. Если миссис Таунсенд и удивило, с чего это я так внимательно слежу за тем, как она жарит фазана, у нее хватило ума не задавать вопросов. Я помогала разделывать птицу, вытаскивать кости и даже фаршировать. Все что угодно — лишь бы меня не отослали наверх, где я могу столкнуться с Альфредом.
Мне везло довольно долго — до тех пор, пока мистер Гамильтон не сунул мне в руки тяжелый поднос с коктейлями.
— Но мистер Гамильтон, — тоскливо запротестовала я, — я же помогаю миссис Таунсенд готовить!
Глаза мистера Гамильтона сверкнули за стеклами очков.
— А я велю тебе отнести коктейли, — немедленно подавил он предполагаемый мятеж.
— А разве Альфред не может…
— Альфред убирает в столовой. Поторопись, девочка. Не заставляй хозяев ждать.
В комнате было всего шесть человек, и все равно она казалась переполненной. Чересчур шумной, чересчур жаркой. Мистер Фредерик, стремясь угодить Лакстонам, настоял на дополнительном отоплении, и мистер Гамильтон блестяще справился с задачей, взяв напрокат две керосиновые плитки. В перегретом воздухе витал запах слишком резких женских духов, грозящий удушить присутствующих.
Мистер Фредерик в черном костюме смотрелся не хуже, чем когда-то майор, даже лучше — стройнее, и не такой чопорный. Он стоял подле бюро красного дерева и разговаривал с упитанным мужчиной, седые волосы которого венчиком стояли вокруг блестящей головы.
Толстяк рассматривал одну из фарфоровых ваз на буфете.
— Я видел такую на аукционе Сотбис, — сказал он со странным акцентом — выговор уроженца северной Англии плюс что-то еще. — Точно такую же. — Он наклонился поближе. — Между прочим, ушла за кругленькую сумму, старина.
— Надо же, — без всякого интереса отозвался мистер Фредерик. — А эту прапрадед привез с Востока. С тех пор и стоит.
— Слышала, Эстелла? — через всю комнату крикнул Саймион Лакстон своей рыхлой жене, сидевшей на диване между Ханной и Эммелин. — Фредерик говорит, эта вещь принадлежит его семье уже несколько поколений! Он использует ее вместо пресс-папье.
Эстелла Лакстон привычно улыбнулась мужу, и между ними проскочила искра того взаимопонимания, которое вырабатывается лишь долгими годами совместной жизни. Перехватив ее взгляд, я решила, что их брак имеет чисто практическую ценность. Обоюдная польза оказалась гораздо прочней страстной любви.
Обменявшись с мужем улыбками, Эстелла вернулась к разговору с Эммелин, в которой нашла родственную душу — любительницу красивой жизни. В том, что касается волос, Эстелла удачно дополняла мужа. В отличие от него, ее шевелюра цвета олова была уложена в гладкий объемный шиньон — типично американский. Он напомнил мне фотографию, которую пришпилил внизу мистер Гамильтон: нью-йоркский небоскреб в лесах — на редкость впечатляющий и ужасно некрасивый. Эстелла улыбнулась каким-то словам Эммелин, сверкнули ненатурально белые зубы.
Я прошла вдоль стены, поставила поднос с коктейлями на столик у окна и сделала привычный реверанс. Молодой мистер Лакстон сидел в кресле и вполуха слушал беседу Эммелин и Эстеллы, в восторженных тонах обсуждавших предстоящий сезон.
Теодор, а проще — Тедди, был красив той красотой, коей отличались все зажиточные мужчины тех дней. Приятная внешность плюс уверенность в себе создавали видимость ума и обаяния, прибавляли блеска в глазах.
Темные, почти черные — под цвет костюма с Савил-Роу — волосы и усы, делавшие его похожим на киноактера. «Как Дуглас Фэрбенкс», — подумала я и покраснела. Тедди улыбался широкой открытой улыбкой, сверкали белые, как у матери, зубы. Наверное, в американской воде есть что-то такое, решила я, отчего зубы становятся белыми, как жемчуг, который Ханна надела поверх золотой цепочки от медальона.
Со странным акцентом, непохожим ни на один из слышанных мной раньше, Эстелла начала рассказывать о последнем бале леди Белмонт, а взгляд Тедди тем временем лениво блуждал по комнате. Заметив, что гость скучает, мистер Фредерик незаметно махнул Ханне, которая откашлялась и немного неестественно спросила:
— Надеюсь, ваша поездка была приятной?
— На редкость приятной, — с привычной улыбкой ответил Тедди. — Хотя боюсь, что родители считают по-другому. В моряки они не годятся. Их мучила морская болезнь с той самой минуты, как мы покинули Нью-Йорк, и до тех пор, пока мы не сошли в Бостоне.
Ханна сделала глоток коктейля и попыталась продолжить светскую беседу.
— И как долго вы пробудете в Англии?
— Что касается меня — боюсь, что недолго. На следующей неделе отправляюсь на континент. В Египет.
— Египет… — расширив глаза, повторила Ханна.
— Да, — засмеялся Тедди. — У меня там бизнес.
— Вы увидите пирамиды?
— В этот раз нет. Всего несколько дней в Каире и дальше — во Флоренцию.
— Отвратительное место, — громко сказал Саймион из второго кресла. — Полным-полно голубей и черномазых. Нет, мне подавай старую добрую Англию.
Мистер Гамильтон протянул руку к бокалу Саймиона, почти пустому, хотя совсем недавно его налили до краев. Я взяла бутылку.
Наполняя бокал, я почувствовала на себе пристальный взгляд гостя.
— Здесь столько удовольствий, которых больше нигде не найти. — Он слегка наклонился, и я почувствовала на бедре горячие пальцы. — Как ни ищи.
Я пыталась сохранить на лице спокойствие и не наливать напиток слишком быстро. Прошла целая вечность, прежде чем стакан наполнился и я смогла отступить в сторону. Отходя в угол, я заметила, как нахмурилась Ханна.
— Мой муж очень любит Англию, — ни к кому не обращаясь, произнесла Эстелла.
— Стрельба, охота, гольф, — подхватил Саймион. — Кто знает в них толк лучше британцев! — Он отхлебнул из стакана и снова откинулся на спинку кресла. — Но лучшая вещь на свете — английский склад ума. В Англии два вида людей. Одни рождены отдавать приказы, другие, — он взглянул на меня, — их исполнять.
Ханна нахмурилась еще сильнее.
— Тем самым поддерживается надлежащий порядок, — разливался Саймион. — А вот в Америке, к сожалению, все по-другому. Чистильщик башмаков на углу мечтает создать собственную компанию. Мало что может так разозлить человека, чем целая нация чернорабочих с чрезмерными… — он пожевал во рту неприятное слово и выплюнул его: —… амбициями.
— Надо же! — сказала Ханна. — Оказывается, кто-то осмеливается мечтать о большем, чем всю жизнь нюхать чужие башмаки!
— И это ужасно, — согласился Саймион, не уловив сарказма.
— А ведь должен был бы соображать, — звенящим голосом продолжала Ханна, — что только избранные могут позволить себе иметь амбиции.
Мистер Фредерик послал ей предостерегающий взгляд.
— И насколько меньше бы было проблем, — закивал Саймион. — Достаточно поглядеть на большевиков, чтобы понять, как опасны могут быть люди, заразившиеся всякими там идеями.
— А людям нельзя мечтать о большем? — не отступалась Ханна.