– Да что вы так расстраиваетесь, Тамара? Дмитрий Алексеевич ведь вам чужой человек!
– Чужой?! – Тамара чуть не подскочила. – А вы знаете, что когда я шесть лет тому назад работу искала и жить мне было негде – кто меня к себе пустил? Тогда еще не в этот дом, Лексеич в квартире жил на Большой Парковой, и он меня жить к себе взял и комнату выделил. А у меня прописки даже не было! А он мне поверил! И прописку временную мне сделал. И стряпню мою всегда хвалил! А перед Инной меня кто защищает? Она меня, знаете, как пилит! То ей то не так, то это! То убралась я плохо, то сготовила все жирное да калорийное, такое, мол, и в рот брать нельзя! А он всегда меня защищал. «А мне, – говорит, – обед нравится!» Да если Лексеича посодют, Инна меня тотчас отсюда выгонит! И куда я пойду? У меня ведь своего жилья нету, у меня только временная прописка…
Так вот из-за чего на самом деле переживала Тамара! Себя ей было жалко. Она вдруг так горько расплакалась, что я даже опешила. Я стала успокаивать повариху как могла:
– Тамара, не волнуйтесь, еще ничего не известно, может, отпустят Дмитрия Алексеевича… Да я уверена, что его отпустят! Ну, что у них на него есть? Ничего! С чего они взяли, что он виноват?
Я внимательно смотрела на повариху. Скажет или нет? Но Тамара только плакала да приговаривала:
– Ой, господи, господи! Да что же это такое! Да за что же Лексеича забрали? Как же я теперь?!
Я поняла, что эти причитания – надолго, и решила немного ускорить ход событий, для начала хотя бы выяснить хоть что-то:
– Тамара, Инна вам говорила, за что задержали Дмитрия Алексеевича?
– А я что, не сказала вам? – удивилась повариха. – Вот же дура я бестолковая! Голова как решето! Так ведь Лексеича нашего подозревают, ну, вроде как это он Антошу-то убил! И чего придумали, ироды! Чтоб Лексеич сам, своими руками, Антошку!.. Он же племяш ему, хоть и троюродный, а все родственник! Да разве мог Лексеич такое?! Да он нарадоваться не мог, что шофер у него такой хороший.
Тамара произносила слово «шофер» с ударением на первый слог. Меня от этого почему-то коробило.
– Тамара, вы точно помните, что Антон вернулся после того, как отвез Дмитрия Алексеевича на вокзал? Может, он уже не приезжал? Может, сразу в Сорокино поехал?
Тамара посмотрела на меня как на законченную идиотку. Она вытерла указательным пальцем у себя над верхней губой и, шмыгнув носом, сказала:
– Как это понять – «точно помните»? Я что, по-вашему, пьяная была, что таких вещей не помню? Конечно, точно! Они уехали, а я готовила здесь, в кухне. Салат резала, тесто ставила. Через какое-то время Антон появился, поставил машину в гараж, я это в окно видела. Вон окно-то – во двор выходит, мне же все видно – кто уезжает, кто приезжает… Как на ладони… Что потом?.. А! Он поднялся в кухню, сел сюда, вот на это место. Говорит, мол, покормишь меня, Тамара? Я спросила: а что ты будешь? Он салата попросил, и еще окрошка тогда, помнится, была. А я его еще спросила: как, мол, Антоша, посадил Лексеича на поезд? Он говорит: да, посадил, все хорошо. Поел, сказал, как всегда, мол, спасибо, все вкусно… Или это мне приснилось, как, по-вашему?!
– Нет, нет, продолжайте! Я верю, что так все и было. Так, и потом: вот Антон поел…
– И пошел к себе в комнату. Говорит, мол, поеду сейчас в Сорокино, что, мол, мне здесь три дня делать? Начал собираться. Он в сумку дорожную какие-то вещи хотел положить.
– И что?
– Все! Потом с лестницы крикнул: я ушел, мол, Тамара, пока! Я выглянула в окно, он вышел в калитку… И все, больше я его не видела. Должен был ехать в Сорокино. На поезде. Да здесь всего-то четыре часа езды. А он, бедняжка, аж в Поворинском лесу оказался!
– А в калитку он с сумкой выходил?
– Ну да, с сумкой. У него такая небольшая, черная…
Тамара смотрела на меня как-то испуганно. Ну да, подумала я, скорее всего, так оно и было, зачем поварихе врать? Говорит она спокойно, фартук не теребит и волосы не поправляет, стало быть, все – правда. Но почему же Антон направился не в сторону своей деревни, как собирался, а совсем в другую – в лес? Что ему было там делать? Он что, не мог сходить в лес у себя в деревне? Лес, лес… Как-то это очень странно: молодой парень пошел туда один. Молодежь в лес по одному не ходит, обычно они это делают с компанией, на шашлычок… А если он действительно был не один? С другом? С девушкой? Да! С той загадочной девушкой, о которой все они молчат, как партизаны под пыткой. Так, надо еще раз прощупать Тамару на предмет этой самой девушки.
Между тем повариха продолжала плакаться о своем:
– …Я ей говорю: да вытирала я пыль, только вчера прошла по всему дому с тряпкой, а она мне: «Значит, плохо вытирала! Не могла пыль за один день скопиться!» Ну, почему она мне не верит? Вот скажите, Татьяна, вы новый человек в доме, разве у нас грязно?
– Нет, нет, у вас очень чисто! Я, например, убираюсь крайне редко, вы бы посмотрели, что у меня дома творится!
– Вот! И я тоже говорю: два раза в неделю убираться – вполне достаточно. Их ведь и дома-то никого не бывает весь день! Лексеич работает, Инна все по финесам своим ногами дрыгает да по магазинам ходит, ищет, где бы деньги потратить. Кристина сейчас не учится, лето, а вот осень наступит, и ее тоже не будет дома, в институте да в библиотеке начнет пропадать, а то и просто у подруг… Антоша – царство ему небесное! – тот с Лексеичем ездил, того тоже целыми днями не было. Кому здесь мусорить-то?! Я из кухни почти не выхожу и пол каждый день мою! Конечно, я понимаю, это ж кухня – где капнешь чем, где муки сыпанешь… Так я и не спорю, на кухне надо часто мыть. А в гостиной-то зачем? Там целыми днями никого нет, только вечером они к телевизору собираются. И то Кристина у себя этот… как его… на телевизор похож… я не выговариваю…
– Компьютер, – подсказала я.
– Вот, вот, он. Так она все больше с ним…
– Да, да, я поняла, – перебила я этот бесконечный поток жалоб на придирчивость Инны. – Тамара, как по-вашему, Инна очень любит Дмитрия Алексеевича?
Повариха округлила глаза, словно я ляпнула, что сейчас на дворе январь.
– Кто, она – Лексеича любит?! Да она только себя и любит. Эгоиска она!
Я невольно улыбнулась при слове «эгоиска».
– Почему вы думаете, что она его…
– Потому! – гневно сказала повариха. – Вот Лариса Лексеича любила, хотя они и ругались часто. Она переживала за него! Бывало, Лексеич задержится на работе, уже девять вечера, а его все нет. Лариса все ходит, ходит из угла в угол, руки прижмет к груди и часто на часы поглядывает. А то возьмет и спросит меня: «Тамара, как вы думаете (она меня на «вы» называла, хорошая женщина, уважительная!), так вот, как вы, мол, думаете, ничего с Дмитрием не случилось? Что-то долго нет его!» Сразу и видно – женщина волнуется! А эта – швабра ходячая – никогда не спросит: чего это мужа дома вовремя нет? Как бы и не замечает его. Он у нас в прошлом годе как-то в командировке задержался. Они с Антоном на машине в Самару поехали, сказали, на три дня. Уж и четвертый день пошел, а они что-то не возвращаются. Я Инне говорю: где же это наши мужики, надо бы позвонить, не случилось ли чего? Так она на меня так раскричалась! Не твое дело, говорит, еще ты мне указывать будешь! Да я ж не указывать, я ж переживала за Лексеича и Антошку! И не зря переживала. Они на пятый день приехали и сказали, что в дороге в аварию попали, небольшую, а все же… Их там и задержали, документы какие-то оформляли… Ну? Это что же получается: я, чужой человек, переживаю за Лексеича, а родная жена – нет. Это как же так можно? Я в деревне жила с мужем моим, пьяницей, и то за него волновалась, хотя знала: не пришел он ночевать – значит, спит где-нибудь у дружков своих, собутыльников. Вот, за никчемного человека и то душа болит, а эта…
Тамара в сердцах махнула рукой.
– А как Инна к Кристине относится? Я смотрю, она о ней так заботится!
– Это Инна-то заботится?! Да она девчонку уже достала! «Куда идешь, зачем туда идешь, когда вернешься, с кем ты там будешь»?.. А ей ведь уже двадцать, что ее за ручку-то водить? А сядет Кристина за стол – эта швабра опять тут как тут! «Это не ешь, очень жирное, то не ешь, оно калорийное, много не ешь, приучайся сызмальства следить за фигурой!» Кусок не дает Кристинке в рот взять! Та уж, бедная, старается поесть, пока мачехи дома нет.
– У Кристины есть друзья, подруги?
– Как не быть! Есть, конечно! В институте у них многие между собой дружат, и Кристина со всеми дружит, и с девочками, и с ребятами.
– Домой к вам ее друзья приходят?
– Бывает, Кристина их приводит… Но нечасто – Инна ругается. Она не любит, когда чужие в доме.
– А парень Кристины – он кто?
Тамара опешила от такого моего прямого вопроса. Она смутилась, начала что-то выискивать на столе, взяла полотенце, положила его обратно, поправила волосы и только потом сказала:
– Да я не знаю насчет парня… Вроде нет у нее никого…
– Как нет? А она мне сказала, что есть…
– Да?! А я и не знала…
Тамара встала, подошла к рабочему столу, включила чайник:
– Вы чайку попить не хотите? У нас вот печенье есть и круасаны… Дмитрий Лексеич покупал…
Так, отметила я про себя, Тамара занервничала. Подобные вопросы выбивают ее из колеи. Обо всем она рассказывает охотно, а вот про амурные дела молодых людей как-то не любит говорить. Почему?
– Знаете, Тамара, я выяснила: у Антона была девушка.
Я следила за реакцией поварихи. Она словно и не услышала моего последнего замечания: продолжала вынимать из шкафчиков сахарницу, заварочник, бокалы… Делала вид, что очень озабочена приготовлением чая.
– Где-то у меня тут и конфетки оставались… – бормотала повариха, – ага, вот, есть немного.
Да, не хочет, очень не хочет Тамара говорить на эту тему! Что же она скрывает, интересно знать? Мы пили с ней чай, Тамара рассказывала о чем-то – то опять жаловалась на Инну, то жалела «Лексеича», то вспоминала Антошку… Напугать ее, что ли, как следует? Чтобы она не успела отмазку придумать и проговорилась. Но не успела я придумать, чем мне хорошенько напугать повариху, как раздался звонок. Сигнал шел из маленького переговорного устройства возле входной двери. Я поняла, что за воротами кто-то стоит. Тамара подошла к домофону и, нажав на кнопочку, спросила:
– Кто там?
– Тамара, это Глеб. Мне надо забрать кое-какие бумаги.
Тамара нажала на другую кнопку и выглянула в окно:
– Зашел, родимый!
Раздался лай Лорда, но, надо сказать, не слишком злой и непродолжительный. Видно было, что Лорд лает скорее для порядка, чтоб «не расслаблялись» всякие-разные, приходящие к хозяину.
– Это Глеб, секретарь Лексеича, – пояснила Тамара, доставая из шкафчика еще одну чашку.
У Василевского есть секретарь? Я была несколько удивлена. Уж на что мне приходилось видеть в жизни всякое, но мужчина-секретарь? Интересно, как он подает шефу чай?
В дверном проеме появился молодой человек лет двадцати шести, среднего роста, в безукоризненном костюме, несмотря на то что на дворе было еще лето. Он носил щегольские, начищенные до блеска ботинки, какие-то массивные часы на руке; прическа его тоже была современной и безукоризненной, как будто он только что вышел от парикмахера. На лице – дежурная улыбка, небольшие глаза (уж не хочется писать – маленькие) смотрели пристально-заискивающе, как бы спрашивая: не нужно ли вам чего? Про себя я сразу назвала его пижоном.