Записывая показания, он уточнил детали – во что была одета Розовская, какие вещи просила принести в больницу, не знаю ли я в лицо и поименно ее личных врагов. А какие, к бесу, враги могут быть у учительницы химии? Второгодники, что ли?
Все было бы нормальным, и спала бы я сейчас ангельским сном с сознанием выполненного долга (а с кем-чем еще?..), но он, добравшись до конца моих показаний, вдруг отложил бумагу в сторонку, внимательно поглядел на меня и спросил:
– А может быть, вы там, у родителей, все-таки выпили? А? Вы подумайте, вспомните…
Он не то чтобы не верил мне – ему незачем было верить. Ему было удобнее не верить. Чтобы не возиться с этой полупридушенной химичкой, которая черт знает что несет, чтобы не докапываться, какой из охламонов впопыхах не разглядел кровавого следа на полу. Чтобы закрыть дело, ему нужно было мое кроткое полупризнание ну, тяпнули малость, старики разгулялись, в драку полезли. Припадочная матушка стала в стойку «ма-бу» и с воинственным воплем «кья-а-а!!!» ринулась в атаку. Почтенный отчим, звякнув шпорами, вытянулся в струнку и метнул лассо. Кровь, хрип и обломки импортного гарнитура. Достойный сицилианской мафии приказ: «Выбросьте труп на Киевской!»
У меня есть такая особенность – когда нужно взорваться, я не взрываюсь. Я только двигаюсь и говорю чуть медленнее, чем обычно. Потом, наедине с собой… Да.
Третий час ночи.
Дело закроют.
Если это маньяк, он еще раз подкараулит Соньку.
Либо какую-то другую женщину.
Я ведь почему в милицию пошла? Наивная Сонька выписалась из больницы, когда сняли швы со лба, пожила у подобревшей матушки и опять решила вернуться на Киевскую.
А тот, кто знает там все дворы и подворотни, возможно, только ее и ждет. А она, дурашка, думает, что его ищут, как в кино – с собаками, бравыми лейтенантами и полковниками в благородной седине.
Конечно, может быть и такое – ему не Соня нужна была и вообще не женщина, а просто наширялся, примерещилась жуть, пошел мстить всему белу свету. Но ведь он может и еще раз наширяться.
Соня еще не знала, что ее жизнь все-таки под угрозой. Я не стала звонить ей. Мало радости в таком известии.
Но я это знала – и металась, соображая, как ей помочь. Хотя формально я сидела в кресле два с половиной часа подряд.
Тут-то мне и пришло в голову, что неплохо бы продать душу дьяволу, лишь бы избавить мир от этого наркомана, пьяницы, маньяка или кто он там есть. Я готова взять на себя эту ответственность.
Это была не ярость… А может, и холодная ярость. Я поняла, что Соньке неоткуда ждать помощи. И Вере Каманиной – она после тренировки едет на другой конец города и тоже в трущобы. И Алке Зайчихе, и Любке Крутых, и Наташе, и Зое – все они возвращаются домой поздно. Три недели назад люди, отвечающие за их безопасность, проворонили сволочь, способную задушить женщину в подъезде. Где теперь бродит эта сволочь и чем занимается – одному Богу ведомо.
Убить убийцу – это же справедливо?
– Душу продам дьяволу! Я готова искать его, найти и обезвредить. Только сама не справлюсь. Мне нужна помощь. Если дьявол мне окажет эту помощь – я продам ему душу.
Так я бубнила, сопя и сжимая кулаки. А под мой кулак лучше не попадаться. Он у меня маленький и острый. И поскольку я отжимаюсь от пола на равных с восемнадцатилетними мальчишками вот на этих самых кулаках, удар получается о-о-очень неприятный. Я быстро бегаю, у меня прекрасная реакция. Знаю приемы. И мне не нужно сидеть целыми днями в кабинете за омерзительным столом и лупить одним пальцем по клавиатуре разболтанной машинки, как этому, ну, как его… Любой дрын из забора в моих руках превратится в «бо» – дядя, ты хоть знаешь, что это такое, машинистка ты недоделанная?!
Почему я обратилась не к Богу, а к дьяволу – трудно сказать.
Возможно, потому, что к Богу взывала перепуганная Сонька, обмотанная бинтами, когда я нашла ее в больнице. Она висела у меня на шее и ревела. А потом пошли рассуждения, все насчет того, как это Бог допускает такую несправедливость. Стало быть, допускает. Стало быть, обратимся в другую инстанцию…
И тут за окном раздался лай. Трижды и очень требовательно пролаял (я потянулась и выглянула) черный пудель.
Я усмехнулась – совпадение! Но пудель поднял голову, и наши глаза встретились.
Он вбежал в наш подъезд – позвольте, разве двери открыты? А замок с кодом?
И сразу же коротко звякнул звонок.
Я быстро вышла в прихожую и отворила.
– Дьявол?
– Да.
– Входите…
Ну, жила милая поселяночка Жизель, ну, обманул ее избранник, ну, не выдержало сердечко, померла – все там будем. Первое действие «Жизели» меня совершенно не волновало, я и видела-то его всего три раза. Все мы так или иначе попадем на тот свет.
Надо отдать должное покойнику Жюлю Перро, который все это поставил, – тот свет мне понравился больше, чем этот. Там мелькали блуждающие огоньки и умершие до свадьбы невесты в белом качались на ветках и носились над лужайками. Им было привольно и хорошо. Ночь стала их королевством.
Если это – угаданная правда, я после смерти тоже должна стать виллисой в белых тюниках, прекрасной и бесстрастной. И я хотела этого – ради нескольких секунд, когда на растерзание невестам достался лесничий Илларион, нечаянно погубивший Жизель. Они заплясали его до смерти, а потом построились, скрестили руки на груди и ровными рядами улетели. Я тоже невеста, которой суждено умереть до свадьбы, и я тоже должна лететь в этом белом облаке, заняв свое место…
Он вошел и внес с собой тень. Куда бы он ни прошел в неплохо освещенных прихожей и комнате, эта тень двигалась вместе с ним и прятала его лицо.
Но он не был страшен.
Возможно, он просто сумел передать мне свое спокойствие.
– Насколько я вижу, намерение у вас серьезное, – сказал этот странный, почти безликий не-знаю-кто. Больше всего он был похож на столб дыма, в котором при желании можно разглядеть человеческий силуэт. Но он мне верил – и я ему поверила.
– Серьезное, – подтвердила я.
– И вы хотите заключить договор?
– Да. Хочу.
Он помолчал.
– Присядем, – вдруг предложил он. – Зачем же стоя-то? Как будто едим пирожки на вокзале.
Я так и шлепнулась в кресло. Он опустился плавно, и плащ мрака обвился вокруг его ног – ног?! – кошачьим хвостом.
– Вам-то не все ли равно – стоять, сидеть? – от растерянности я ударилась в агрессию. – Вы же, простите, бесплотный.
– Мне неприятно, когда женщина вынуждена стоять. Извините, подвержен предрассудкам, – тень колыхнулась, будто разводя руками. – Древнее воспитание, знаете ли… Сентиментальные гувернантки.
– Приступим к делу, – весьма решительно объявила я. – Составим договор. В двух экземплярах.
– Погодите, торопиться в этом деле незачем, – голос был мягкий и даже немного насмешливый. – Обсудим условия. К тому же моя фирма сперва знакомит клиента с образцами услуг, а потом заключает с ним договор. Зачем же покупать кота в мешке? Так что вы скажите, что вас интересует, я дам вам возможность совершить тот или иной поступок, и тогда вы сами решите – подходят вам услуги моей фирмы, или лучше обратиться по другому адресу.
– Ваша фирма заметно прогрессировала, – заметила я. – В смысле гуманизма.
– Были рекламации, видите ли, – он как будто пожал плечами.