Барби всегда пребывала в хорошем настроении: смеялась, радовалась тому, что выпадало на их долю, и пыталась подбадривать остальных. В благодарность они насмехались над ней, окрестили ее глупой куклой, не заслуживающей уважения. Только теперь стало видно, какой вклад она на самом деле вносила.
Йонна спустила рукав пониже. Сегодня ей не хотелось странных взглядов, сострадания и омерзительного восхищения. Раны были глубже обычных. После смерти Барби она резалась каждый день, более сильно и жестоко, чем когда-либо. Глубже проникая в мясо, до тех пор, пока кожа не раскрывалась и не выплевывала кровь. Однако виду красной пульсирующей крови больше не удавалось заглушить ее страх. Казалось, он теперь проник так глубоко, что ничто его не брало.
Иногда у нее в голове слышались взволнованные голоса, будто на магнитофонной записи. Йонна могла слышать то, что говорилось как бы снаружи и где-то сверху. Это было ужасно. Все пошло наперекосяк. Просто кошмар. Изнутри ее заполоняла темнота, а она никак не могла этому помешать. Темнота, которую она пыталась удалить вместе с кровью, вытекающей из ран, врывалась обратно в виде безудержной ярости.
Йонна чувствовала, как к ощущению пустоты за кассой позади нее постепенно примешивается стыд. И страх. Пульсирует в резаных ранах. Кровь опять просится наружу.
— Черт подери, теперь мы просто обязаны положить конец этому цирку! — Уно Брурссон ударил кулаком по большому столу для заседаний и с вызовом уставился на Эрлинга. На Фредрика Рена, приглашенного обсудить произошедшее и сообщить точку зрения компании-продюсера, он даже не взглянул.
— Полагаю, тебе следует немного успокоиться, — предостерегающе сказал Эрлинг. На самом деле ему больше всего хотелось взять Уно за ухо и вывести из конференц-зала, как непослушного ребенка, но демократия есть демократия, и ему пришлось подавить свое желание. — Случившееся невероятно трагично, но это не означает, что мы должны принимать поспешные и эмоциональные решения. Мы собрались для того, чтобы обсудить проект взвешенно. Я пригласил Фредрика, чтобы он немного рассказал нам о том, как они смотрят на судьбу проекта, и рекомендую всем послушать, что он скажет. У Фредрика все-таки есть опыт работы в подобном производстве, и, хотя произошедшее является чем-то совершенно новым и, как я уже сказал, трагическим, у Фредрика наверняка имеются разумные соображения относительно того, как нам следует действовать.
— Чертов стокгольмский гомосек, — пробормотал Уно себе под нос, но достаточно громко, чтобы это достигло ушей Фредрика.
Однако продюсер предпочел проигнорировать этот комментарий и встал позади своего стула, опершись руками о спинку.
— Я понимаю, что событие всколыхнуло много чувств. Мы, разумеется, глубоко скорбим о Барби… Лиллемур, мы со всей продюсерской командой, включая стокгольмское руководство, глубоко сожалеем о случившемся. — Он кашлянул и печально опустил взгляд. После некоторого неловкого молчания он вновь посмотрел на собравшихся. — Но как говорят в Америке, the show must go on.
С дальнего конца большого сверкающего стола послышалось всхлипывание.
— Бедная девочка. — Гунилла Челлин осторожно промокнула слезу салфеткой.
На мгновение у Фредрика сделался озабоченный вид. Потом он продолжил:
— Нельзя также не принимать во внимание реальное положение вещей. А реальность такова, что мы вложили в «Покажи мне Танум» значительные средства, которые, как мы надеемся, должны принести и нам, и вам существенные дивиденды.
Нам в форме увеличения числа зрителей и доходов от рекламы, а вам в форме возрастания туристического потока и доходов от него. Очень простое уравнение.
Руководитель экономического отдела Эрик Булин приподнял руку, показывая, что у него есть вопрос, но поскольку Эрлинг опасался того, что вопрос может увести дискуссию в нежелательное русло, он суровым взглядом заставил молодого экономиста сидеть смирно.
— Но как это теперь сможет привлечь сюда туристов? Убийства ведь обычно приводят к некоторому… спаду туризма… — Бывший глава администрации Йорн Шустер смотрел на Фредрика Рена, нахмурив брови и явно ожидая получить ответ на свой вопрос.
Эрлинг почувствовал, как у него начинает повышаться давление, и сосчитал про себя до десяти. Вечно всем надо проявлять такое чертовски негативное отношение. Прямо бич какой-то сидеть здесь и притворяться, что прислушиваешься к этим… людям, которые и дня не выдержали бы в гуще событий той жизни, к которой он привык за годы руководства компанией. С ледяным спокойствием он обратился к Йорну.
— Должен признаться, твоя позиция, Йорн, меня невероятно разочаровывает. Уж в чью способность видеть большие перспективы я действительно верил, так это в твою. Человеку с твоим опытом не следовало бы цепляться к деталям. Мы должны содействовать благу края, а не тормозить любое движение вперед, будто сборище унылых бюрократов.
Он видел, как укор, прикрытый лестью, зажег робкую искру в глазах бывшего главы администрации. Йорну больше всего хотелось по-прежнему представать властным человеком, как будто он добровольно оставил свой пост, чтобы выступать своего рода ментором по отношению к новичку. Йорн с Эрлингом оба знали, что это не так, но Эрлинг был готов поддерживать эту игру, если ему не станут мешать добиваться желаемого эффекта. Вопрос заключался в том, готов ли Йорн проявить такую же сговорчивость.
Эрлинг терпеливо ждал. В комнате повисла гнетущая тишина, все с напряжением смотрели на Йорна, чтобы увидеть его реакцию. Когда тот после продолжительной паузы обратился к собеседнику с отеческой улыбкой, его густая белая борода подрагивала.
— Разумеется, ты прав, Эрлинг. Я сам в годы руководства городом проводил в жизнь большие идеи, невзирая на скептиков и разные детали.
Он с удовлетворением кивнул и окинул собравшихся взглядом. Остальные пребывали в растерянности и тщетно пытались сообразить, какие большие идеи Йорн имеет в виду.
Но Эрлинг одобрительно кивнул: старый лис принял правильное решение. Он знает, на какую лошадь надо ставить. Получив поддержку, Эрлинг наконец ответил на вопрос.
— Что касается туризма, то сейчас мы оказались в уникальной ситуации, когда название нашего городка крупными буквами печатается в каждой газете страны. Конечно, это связано с трагедией, но факт остается фактом — название городка теперь вбито в сознание почти каждого шведа. Мы можем извлечь из этого пользу. Вне всяких сомнений. Я даже собирался предложить подключить какую-нибудь пиар-фирму, которая помогла бы нам определиться с тем, как лучше использовать интерес СМИ.
Эрик Булин забормотал что-то о бюджете, но Эрлинг отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
— Сейчас разговор не об этом, Эрик. То, что я упомянул, всего лишь детали. Сейчас нам надо мыслить масштабно, остальное приложится. — Он обратился к Фредрику Рену, который не без удовольствия следил за обменом репликами. — «Покажи мне Танум» будет продолжаться при нашей полной поддержке. — Эрлинг повернулся к прочим и пристально посмотрел на каждого.
— Разумеется, — пропищала Гунилла Челлин, обратив к нему восхищенный взгляд.
— Ну и черт с ним, пусть это дерьмо продолжается, — сердито буркнул Уно Брурссон. — Хуже, чем есть, уже не будет.
— Да, — произнес Эрик Булин кратко, но с намеком на миллион повисших в воздухе вопросов.