Увы! Теперь я одна! Нет уж более моего друга, моей опоры! Слух мой не лелеет более его нежный, сладкий голос, который беспрестанно повторял мне: «Не унывай, бедная сестра моя! Настанет наконец минута, когда судьба утомится преследовать нас, справедливость восторжествует, и мы будем счастливы!» Теперь я одна, совершенно одна! Но нет, у меня есть еще два друга, которые преданы мне, не оставляли и не оставят ни за что и никогда!
— Что же с вами случилось, сеньорита, после того как вас разлучили с вашим братом? — спросил капитан.
— Недостойный наш родственник, который не переставал быть нашим палачом, желая воспользоваться нашим громадным состоянием, поместил меня в Новом Орлеане в девичий пансион, где я пробыла несколько месяцев. Это короткое время было для меня отдыхом после долгих и беспрерывных страданий. Я была любима своими подругами; лица же, которым был вверен присмотр за мною, окружили меня всевозможным вниманием, так что если бы я могла забыть свое горе, то была бы совершенно счастлива. Но увы! это было невозможно. Между тем, скрывая свою скорбь в глубине сердца, я невольно стала сосредоточиваться в самой себе, предаваясь часто в уединении мечтаниям. Но ненавистный мой родственник не упускал меня из виду. Однажды, гуляя со своими подругами в окрестностях города, я с умыслом отстала от них, чтобы несколько отдалиться от их беззаботного смеха и веселых игр, и погрузилась в свои думы. Вдруг я неожиданно была схвачена, в то же время покрывало упало мне на лицо, меня грубо взвалили на плечи, и я потеряла сознание. Когда я очнулась, то увидела себя в повозке, запряженной одною лошадью, которая везла нас полной рысью через густой лес. Я была во власти капитана Кильда.
— Вы говорили мне, сеньорита, о двух друзьях ваших, которые так преданы вам; неужели они не могли ничего сделать для вас?
— О, капитан, они слишком много сделали для меня. После моего похищения они беспрестанно искали меня и успели подослать в лагерь капитана Кильда людей своих, которым я вполне могла довериться. Один из этих людей лейтенант самого капитана.
— Блю-Девиль! — воскликнул Грифитс с величайшим изумлением.
— Да, — отвечала донна Розарио с обворожительной улыбкой, — а другой — мексиканский охотник, который служит путеводителем каравана, Бенито Рамирес.
— Знаменитый лесной скороход?
— Да, сеньор.
— Странно! А эти два друга, о которых вы говорите, сеньорита, очень могущественны?
— Не знаю, сеньор; мне известно только то, что эти люди безгранично мне преданы.
— Можете ли вы мне сказать имена этих людей, сеньорита?
— Конечно, капитан; один из них близкий родственник моей матери, который видел нас с братом еще в детстве; он очень богат и не задумается посвятить себя нашему спасению; его имя дон Грегорио Перальта.
— Я не знаю этого имени, сеньорита, — отвечал Грифитс в задумчивости, — а другой?
— Другой — француз, молочный брат моего отца, его старый друг, который был безгранично предан ему и который теперь дорожит его памятью, — это скиталец лесов; его зовут Валентином Гиллуа.
— Валентин Гиллуа? — вскричал капитан, невольно вспыхнув от такой неожиданности.
— Вы его знаете? — спросила донна Розарио, внезапно выпрямляясь на своей кровати.
— Только понаслышке, сеньорита; я никогда не имел чести с ним встретиться. О! Если у вас такой друг, как знаменитый Искатель следов, то вам, сеньорита, совершенно нечего бояться капитана Кильда.
— Я еще вчера так думала; желание освободить меня было единственной причиной того, что Валентин Гиллуа со своими охотниками и индейцами напал на лагерь. Все уж было приготовлено к моему бегству.
— Но подоспел этот мерзавец Браун?
— Да, сеньор; без вас я бы погибла.
— О! Теперь вам совершенно нечего бояться.
— Я это знаю и благодарю вас. Но смотрите, капитан, ведь я неблагодарна.
— Вы, сеньорита?
— Да, я говорила вам только о двух моих друзьях, между тем как забыла о третьем, быть может, более всех преданном мне, — это вождь индейцев.
— Друг и названный брат Валентина Гиллуа? — перебил ее капитан, — Курумилла, не так ли, сеньорита?
— Да, капитан; я уверена, что этот человек более двух остальных заботился о моем освобождении, и я забыла его. Это дурно с моей стороны!
— Что же вы намерены теперь делать, сеньорита?
— Я хотела бы уведомить моих друзей, которые, без сомнения, в страшном отчаянии от моего внезапного исчезновения. Я хотела бы уведомить их обо всем происшедшем и, сообщив им об услуге, которую вы мне оказали, дать им знать, где и под чьим покровительством я нахожусь в настоящую минуту. Я приготовила утром, когда встала, письмо, которое желала бы отправить к Валентину Гиллуа как можно скорее.
— Ничего нет легче, сеньорита; я не знаю, в скольких лье отсюда находится знаменитый скиталец лесов, но в моем отряде есть один охотник, которому известны все тропинки пустыни и который обладает замечательной способностью отыскивать тех, кого ему надо; напасть же на след Валентина Гиллуа будет тем удобнее, что он, наверно, оставил людей в окрестностях каждого лагеря, чтобы отыскать вас.
— Могу ли я просить вас об одном одолжении, кабальеро? — прервала его донна Розарио с улыбкой.
— Говорите, сеньорита, вы не знаете еще, какое участие я принимаю в вашем деле?
— Я не сомневаюсь в этом, а потому и решаюсь обратиться к вам с следующей просьбой: я желала бы, чтобы этот молодой человек, который меня сопровождает, сам отвез мое письмо и вручил по адресу; он рассудителен, очень предан мне и хорошо знаком с местностью; кроме того, он знает многих из людей Валентина Гиллуа, и если встретит кого-нибудь из них на дороге, то тогда, конечно, можно быть уверенным, что письмо скоро дойдет по назначению.
— Пусть будет по-вашему, сеньорита! Предоставляю вам действовать, как вам будет угодно; если вы находите нужным послать этого молодого человека, то я исполню ваше желание; я же довольствуюсь тем, что имею честь быть вам полезным. Я также пошлю охотника, чтобы узнать о событиях ночи.
— Я думаю, сеньор, что так будет лучше, тем более что вы, конечно, не написали бы того, что я написала, — сказала она с очаровательной улыбкой.
— Когда вы хотите, чтобы отправился этот мальчик, сеньорита?
— Как можно скорее.
— Чтобы скорее возвратиться?
Молодая девушка молча кивнула головой.
— Хорошо, сеньорита, он отправится сейчас же.
Капитан отворил дверь и знаком подозвал к себе лейтенанта Маркотета, который чинно прохаживался в нескольких шагах с сигарой во рту.
— Лейтенант, прикажите сейчас же оседлать лучшую лошадь, — сказал капитан. — Умеешь ли ты управлять лошадью, мальчик? — продолжал он, обращаясь к Пелону.
— Я сын гамбусино! — гордо отвечал мальчик.
— О! в таком случае я совершенно спокоен, — заметил капитан с улыбкой. — Есть ли у тебя оружие?
— Да, капитан, у меня есть ружье, револьвер и нож.
— Хорошо, теперь недостает только сумки с съестными припасами, но тебе принесут ее, пока ты соберешься. Когда лошадь будет оседлана, приведите ее сюда, лейтенант, а также прикажите приготовить сумку. Ступайте и распорядитесь, чтобы все было готово как можно скорее.
Через пять минут великолепная вороная лошадь прыгала перед хижиной и рвалась из рук лейтенанта, который крепко держал ее под уздцы.
— Вот тебе письмо, Пелон, — сказала донна Розарио, обращаясь к молодому человеку, лицо которого сияло от восторга при сознании, что ему доверяют такое серьезное поручение. — Ты должен вручить его Валентину Гиллуа в собственные руки.
— Положитесь на меня, сеньора, я доставлю его или умру.
— Поезжай, Пелон, поезжай, мой друг, мой брат, поезжай, и да хранит тебя Бог!
Молодой человек вежливо поклонился и вскочил в седло с ловкостью и проворством, которые ручались в успехе возложенного на него поручения.