Он надменно поклонился графу. Тот ответил легким кивком головы и ушел.
Через две минуты он уже летел галопом.
— Право, капитан, вам бы переночевать сегодня, — медовым голосом предложил трактирщик.
— Вы думаете? — переспросил капитан, надевая плащ.
— В эти часы дороги не спокойны.
— Ах, черт возьми! Вы наверно знаете? — продолжал капитан, осматривая пистолеты.
— Parbleu! Ни одной ночи не проходит, чтоб не нашли убитого путешественника.
— Скажите, пожалуйста! Это ужасно! Моя лошадь оседлана?
— Совсем готова, бедняжка.
— Бедняжка?
— Dame! Ведь и она рискует жизнью.
— Это правда, ну, да ведь и я своей рискую! Прощайте, хозяин! Сладких снов, красавица!
Капитан надел шляпу набекрень и ушел, громко звеня шпорами. Лошадь радостно заржала, увидев хозяина; он погладил ее, поцеловал в морду и умчался.
Граф тоже быстро летел по парижской дороге; ему хотелось приехать в город до десяти часов, то есть раньше, чем запрут ворота.
Без четверти девять он ехал уже по длинной, узкой и грязной улице деревни Вильжюив.
— Поспею, — прошептал он и, проехав деревню, не останавливаясь, но шагом, чтоб дать вздохнуть лошади, опять пустил ее скорой рысью, спускаясь под гору,
Дорога была совершенно пуста; от самой деревни Аблон ему не встретилось ни конного, ни пешего. От луны было светло, как днем.
Граф ехал, не глядя ни направо, ни налево, и думал. О чем? О невеселых вещах, вероятно, потому что лицо его было бледно и брови нахмурены.
Вдруг лошадь его так бросилась в сторону, что чуть не выбила графа из седла. Оливье быстро поднял голову и сразу понял, в каком критическом положении он находится.
Он уже спустился до самого конца деревни Вильжюив; вокруг него стояло человек восемь оборванцев, вооруженных с головы до ног и, видимо, решивших сыграть с ним плохую шутку.
Бой был неравный. Граф попробовал вступить в переговоры.
— Что вам от меня нужно, господа? Зачем вы останавливаете меня на дороге? — громко спросил он, потихоньку вынимая пистолеты и берясь за шпагу.
— Parbleu! — воскликнул один из негодяев. — Угадать нетрудно: нам нужны ваша лошадь, ваши плащ и кошелек!
— А! Так вы воры? — произнес граф.
— Скромныеtire—laine, ваша милость, скромныеtire—laine, которыхtire—soie3совсем прогнали с Нового моста, — отвечал по-прежнему лукавым тоном бродяга, казавшийся вожаком остальных. — Верьте мне, отдайте добром то, что у вас просят; это вам убытка большого не причинит, а нам принесет существенную пользу. Клянусь, нам было бы слишком жаль прибегнуть к крайним мерам по отношению к такому славному вельможе, каким вы кажетесь.
Граф поднял лошадь на дыбы.
— Прочь, негодяи! — крикнул он. — Прочь, или я вам размозжу головы!
Оливье старался прорваться вперед, опустив поводья и держа одной рукой шпагу, другой — пистолет.
— А! Так вы вот как! — бешено закричал разбойник. — Долой его, ребята! Смерть ему!
Вся ватага бросилась на графа. Но с ним нелегко было справиться. Двумя выстрелами он убил двоих и храбро отделывал остальную компанию, действуя и пистолетом, и шпагой.
Бандиты, видя, с кем имеют дело, переменили тактику; сгрудившись вокруг графа, они нападали на него все сразу, стараясь выбить его из седла, ранив или убив под ним лошадь.
Положение становилось все более и более критическим; Оливье начинал уставать и уже мысленно рассчитывал, на сколько минут его еще хватит, как вдруг раздался пронзительный крик:
— Не поддавайтесь, не поддавайтесь! Я помогу!
В ту же минуту какой-то человек, или, вернее, демон, бросился с поднятой шпагой на разбойников, меньше чем в минуту положил троих на месте и навел такой ужас на остальных, что они бросились бежать.
— Похоже, я поспел вовремя? — спокойно спросил он, обтирая шпагу о гриву своей лошади и снова вкладывая ее в ножны.
— Так это вы, капитан! — с радостью вскричал граф. — Вы ведь мне жизнь спасли!
— Очень рад, милостивейший государь, хотя и не вы тому причиной, — отвечал капитан, злопамятно намекая на недавний отказ графа от совместного путешествия.
— Не сердитесь на меня, капитан; я не знал, что вы за человек.
— А теперь разве знаете? — насмешливо проговорил тот.
— Сознаюсь в своей вине, милостивый государь. Я граф дю Люк де Мовер; во вам моя рука! Примите мою дружбу и дайте мне свою.
Капитан как-то нерешительно взял и пожал руку графа.
— Принимаю вашу дружбу, господин граф дю Люк де Мовер, — сказал он, — я капитан Ватан, но, с вашего позволения, подожду другой встречи с вами, чтобы знать, могу ли отвечать вам дружбой со своей стороны. Низко кланяюсь, господин граф!
Пришпорив лошадь, он ускакал, оставив озадаченного графа посреди дороги.
— Надо во что бы то ни стало отыскать этого человека, — подумал граф и легкой рысью поехал в Париж.
Через полчаса он без дальнейших приключений приехал в город.
ГЛАВА III. Как понимали гостеприимство в семнадцатом веке
Через час после того как граф Оливье уехал из дому, на расстоянии мушкетного выстрела от стен замка остановились двое всадников, по всей видимости господин и слуга, и, став за группой деревьев, как будто советовались между собой. Они были плотно закутаны в широкие плащи, и поля надвинутых на лоб шляп закрывали им верхнюю часть лица; видимо, им не хотелось быть узнанными. Породистые, но забрызганные грязью лошади едва шли, вероятно проделав большой и тяжелый путь.
— Лектур, — спросил господин, — далеко ли еще до Парижа?
— Три с половиной мили, монсеньор, — почтительно доложил его спутник.
— Далеко, дружище! — с нетерпеливым жестом произнес незнакомец.
— Да, монсеньор, особенно с измученными двухдневной дорогой лошадьми.
— А между тем мне непременно надо в город; что делать? Ах, мой бедный Лектур, не везет нам в нашем предприятии! Жаль, что я не послушался твоего совета!
— Не жалейте, монсеньор, — успокаивал его спутник, стараясь придать веселость тону, — может быть, в эту самую минуту Бог помогает нам больше, чем вы думаете.
— Что ты хочешь сказать, друг мой? — полюбопытствовал незнакомец.
— Посмотрите, монсеньор, вы видите, что это перед вами?
— Да что? Высокие стены замка, который, насколько я могу судить отсюда, должен быть значительным и в хороших руках мог бы в случае надобности славно выдержать осаду.
— Он в хороших руках, монсеньор. Это замок Мовер, принадлежащий графу Оливье дю Люку.
— Неужели, Лектур?! — быстро вскричал незнакомец. — Но в таком случае мы спасены! Ведь граф дю Люк, помнится, один из самых ревностных наших единоверцев?
— И один из самых преданных ваших сторонников, монсеньор.
— Так, так, мой друг; хотя я и не знаю графа лично, но мой брат де Субиз очень хвалит его. Не думаю, чтобы он отказал нам в гостеприимстве.
— Ваше имя, монсеньор, откроет вам…
— Тс-с, Лектур! Мое имя не должно произноситься! Мы беглецы, мой друг, не забывай этого. Если бы мсье де Люинь знал, как мы близко, он бы живо арестовал нас. Надо быть осторожными; как ни честен и благороден граф дю Люк, мы должны хранить самое строгое инкогнито.
— Это правда, монсеньор; не будем вводить ближнего в искушение, как говорит своим медовым голосом епископ Люсонский, — отвечал, смеясь, де Лектур.
— Конечно, — весело сказал незнакомец. — Ведь граф не один живет в замке.
— А в наше несчастное время деньгами самого честного можно подкупить.
— Разумеется.
— Так мы отправимся прямо в замок, монсеньор?
— Я — да; а ты поезжай в деревню, вон там, на берегу реки, и добудь лошадь, а если нельзя, переночуй в трактире и завтра чуть свет незаметно проберись в Париж.