— Родился он в пустыне, только не песочной, а травяной, — сказал тосканец. — В том вся и разница.
— Да, правда, — сказал мадьяр, улыбаясь. — Мадьярская пушта не что иное, как травянистая пустыня, по которой вместо верблюдов носятся дикие кони.
— Едем, — решил Хасси.
Ураган стихал постепенно. Облака скучились кое-где, и местами сквозь разорванные их края выглядывала луна, посылая снопы голубоватого сияния на равнину, залитую водой.
Ветер совершенно стих, и только редкие молнии освещали внезапными вспышками далекий горизонт.
Ночные животные начали выходить из своих убежищ, убегая от воды, которая, казалось, медленно, медленно подвигалась к западу. Но это были животные почти безвредные: полосатые и пятнистые гиены, скорее готовые бежать, чем нападать, чепрачные шакалы — полусобаки, полуволки, опасные только для баранов.
Семь махари, хотя и непривычные к этой грязной почве, представлявшей мало опоры большим мозолям их ног, приспособленным исключительно для песка и почвы, выжженной солнцем, побежали с прежней быстротой.
Хасси, чтобы ободрить их, затянул арабский мотив: эти замечательные животные чрезвычайно любят и пение, и музыку.
— Вот опять начинается морская болезнь, — сказал веселый тосканец. — Хорошо было стоять на якоре. Эх, плохой бы вышел из меня моряк! Никакая собака не доверила бы мне управление самой крохотной тартаной в Тирренском море.
— Все бы тебе балагурить, — сказал граф, смеявшийся вместе с Афзой.
— Да разве не из-за моего языка отец решил пустить меня в адвокаты, убедившись, что из меня никогда не выйдет сносный капитан? Так предоставь мне болтать, граф. Когда адвокаты молчали?… Даже и во сне, я думаю, говорят.
— Правда, Энрике… когда мы сидели в карцере, ты и с закрытыми глазами все припоминал какие-то статьи закона.
— Вероятно, военного кодекса — ответил тосканец. — Ведь дело шло о расстреле, так…
Во второй раз махари остановились по громкой команде Хасси.
— Что там опять? — спросил граф.
— Должно быть, налетели на банку или подводный камень и потерпели крушение, — сказал тосканец. — Очевидно, и плавание по суше с каждым днем становится все затруднительнее.
— Что такое, Хасси? — повторил свой вопрос граф, видя, что мавр вынул ружье из-под тяжелого чепрака, защищавшего оружие от дождя.
— Через дорогу перебежала тень и скрылась в тех кустах.
— Удивительное зрение! — воскликнул тосканец. — Я даже кончика своего носа не вижу, а он, должно быть, увидал что-нибудь крупное.
Темнота в эту минуту была полнейшая, опять набежали тучи и, сгустившись, совершенно скрыли луну.
— Не лев ли? — громко спросил граф.
— Ничего не было бы в том удивительного, — ответил мавр. — Мы уже далеко от дуара и бледа.
— Мы не могли сбиться с пути?
— Нет, это дорога к холмам. Направо вода, налево колючие кусты, которые изранили бы наших верблюдов.
— Шхеры среди бурунов, — заметил капитанский сын, любивший показать свои познания в морском деле, хотя и признавал, что вовсе не годится для морской службы.
Граф тоже взял длинное арабское ружье и зарядил его, говоря:
— Лев или леопард, мы все равно пробьемся, не отдадимся в руки спаги среди этой пустыни, где нет никакого убежища. Там, в рощах, покрывающих возвышенность, или в ущелье, нас не настигнут лошади. Приготовьте все оружие.
Тосканец, Афза и Ару поспешно повиновались.
Хасси подождал еще минуту, не покажется ли зверь Затем он пустил своего махари шагом по самому краю затопленной равнины, стараясь держаться насколько возможно дальше от колючих кусток
Если в кустах скрывался леопард, то нечего было опасаться неожиданного нападения, но если лев, то дело было иное.
Львы, живущие в Нижнем Алжире, самые большие, смелые и свирепые из всех населяющих Африку и обладают необыкновенными мускулами. Они у льва так сильны, что он в состоянии прыгнуть с утеса двух метров вышины, держа добычу в зубах. Поэтому всегда можно опасаться нападения на махари или едущего на нем всадника
— Плохо, когда не имеешь кошачьих глаз, — проговорил Энрике, по-видимому, не обеспокоясь присутствием хищника.
Вместе с графом он переехал на левую сторону от Афзы, чтобы защищать ее.
Махари, очевидно, почуяли опасность; они шли крайне осторожно, то вытягивая, то втягивая свои длинные шеи и громко вбирая воздух ноздрями.
Четверо мужчин, крепко сидя в твердых, больших седлах, навели ружья на подозрительные кусты.
Что там скрывался какой-то зверь — в этом не было сомнения, потому что верхушки кактусов и алоэ трепетали, хотя ветер совершенно затих.
Однако нападения не последовало. Вероятно, испугавшись пяти ружей, готовых встретить его дождем конических пуль, зверь не вышел из своей засады и не потревожил маленький караван, дав ему благополучно миновать кусты.
После этого махари снова понеслись, по временам громко и хрипло всхрапывая.
— Я перестаю уважать алжирских зверей, — сказал тосканец. — Не правда ли, граф, они как надзиратели бледа, которые прячутся, когда надо обуздать непокорного дисциплинарного?
— Побереги пока еще свое суждение, — отвечал магнат. — Как есть люди храбрые до безумства, а другие робкие до крайности, так же и дикие звери. Есть между ними отчаянно смелые, а есть и чересчур осторожные. Но советую не слишком доверяться им, если хочешь довезти собственную шкуру в целости до Италии.
— Ты думаешь, мне не хочется опять попробовать прекрасного вина с холмов Кьянти? Я готов отчаянно защищать свою жизнь, лишь бы опять увидеть и опорожнить бутылочку—другую.
— Благодаря которым у тебя закружилась голова и ты выпустил из рук руль твоего брига?
— Именно так.
— Я проклинаю твое кьянти.
— А я вовсе нет.
— Почему?
— Потому что все равно из меня бы вышел плохой адвокат, и я бы съел свой бриг, чтобы не умереть с голоду.
— Умерьте шаг, — приказал в эту минуту Хасси. — Холмы перед нами.
X. Логовище леопарда
Невдалеке смутно обрисовывались очертания лесистых холмов, у подножия которых наводнение остановилось.
То не были первые предгорья большой Атласской цепи — она отстояла еще далеко, здесь же возвышались только небольшие группы холмов, метров в пятьсот-шестьсот, поросшие могучими простыми и пробковыми дубами, крепко укоренившимися в каменистой почве.
Хасси, граф и Афза знали эти холмы: здесь, в одной из глубоких лощин, они убили льва. Граф, узнав это место, выразил особое удовольствие: именно здесь, на этих возвышенностях, под могучий рык царя африканских дебрей началось его знакомство со Звездой Атласа и зародилась их любовь, которая привела к женитьбе, казавшейся невозможной для христианина.
Хасси, не слыша вдали никакого шума, указывавшего на приближение страшных спаги, дал вздохнуть махари, а затем начался подъем между сикоморами, дубами и пробковыми деревьями, отбрасывавшими тени.
Хотя и не привыкшие к подобному подъему по травянистой, неровной почве, семь животных благополучно добрались до вершины первого холма и спустились в ущелье, отделявшее его от следующей возвышенности и поросшее густыми кустарниками.
— Здесь мы найдем прекрасное убежище для наших животных,
— сказал Хасси аль-Биак. — Правда, место не совсем в их вкусе, но они так послушны и умны, что не станут упираться.
— И я уверен в этом, — подтвердил несколько иронично тосканец.
— Они хорошо воспитаны и прекрасно изучили кодекс приличий! Хасси слез с верблюда, не выпуская из рук ружья.
Граф помог Афзе спуститься на землю, между тем как тосканец, проявлявший, по-видимому, большие способности к акробатическим трюкам, сделал великолепный прыжок, сопровождаемый пируэтом.
— Возьмите махари за узду и спускайтесь осторожно, — сказал Хасси. — Если они поскользнутся, то погибнут…
— И разобьются вдребезги, в этом нет никакого сомнения, — докончил тосканец.
Начался спуск в глубокое ущелье, и люди с большим трудом расчищали дорогу между растительностью.
Мавр шел, как и прежде, впереди маленького отряда, а Ару — последним.
Несмотря на прошедший сильный дождь, в ущелье царствовала удушливая жара, к которой примешивался отвратительный запах, будто от разлагавшегося мяса. Хасси, ощутив этот запах, остановился на середине спуска, с беспокойством смотря вперед.
— Чувствуешь, какой запах, сын мой? — обратился он к графу.
— Да, — отвечал мадьяр. — Тухлым мясом припахивает.
— Я бы предпочел очутиться перед вертелом с жарким, — заметил тосканец.
— Не от тел ли двух убитых тобой львов идет запах?
— Нет, это невозможно. Ведь уже прошло три месяца с тех пор; жара все время стояла страшная; да и шакалов здесь довольно.
— Какой-нибудь другой зверь занял логовище львов?
— Я и сам так думаю.
— И зверь имел полное право поступить так, — решил тосканец. — Когда освобождается помещение, и хозяин не является за платой, так оно всегда охотно занимается. Не каждый день повторяется такая удача, по крайней мере, в Ливорно.
Никто не слушал его болтовни. Хасси, граф и Ару напряженно прислушивались, держа палец у курка.
— Сын мой, — обратился к графу мавр, — пойдем по карнизу ущелья.
— Пойдем мы, мужчины, — ответил мадьяр. — Я не хочу подвергать Афзу новой опасности.
Махари почуяли какого-то зверя еще раньше людей; они спешили подняться из рва по лесистому скату.
— Афза, — обратился граф к жене, — ты останешься здесь с Ару, смотри за махари. Предоставь нам позаботиться об освобождении нашего убежища от неприятных жильцов, занявших его.
— Сделаю все, что прикажешь, господин, — ответила Звезда Атласа своим мягким голосом. — Ты мой повелитель.
— Нет, я только твой муж.
— Как тебе угодно, господин.
— Энрике!
— Вот я, — отозвался тосканец.
— Ты не боишься львов и леопардов?
— Ну вот еще! Я боюсь одних только акул — за то, что они набрасываются сразу и отхватывают ногу, даже не показав кончика морды.
— Так идем с нами. Я знаю, ты один из лучших стрелков первого батальона.
— Это знает и негодяй Бассо, которому я однажды на пробной стрельбе по рассеянности отстрелил кончик левого уха, — ответил со смехом бывший адвокат. — Уверяю тебя, граф, что сделал это потому, что дал клятву.
— Верю тебе, — ответил мадьяр.
— За каким зверем мы идем?
— Пока еще сами не знаем. Как ты думаешь, Хасси, там лев или леопард?
— По всей вероятности, мы имеем дело с парой леопардов, — ответил мавр.
— В таком случае Ару может зажечь огонь, — сказал тосканец.
— Зачем? — спросил граф.
— Чтобы зажарить зверей, которых мы убьем.
— Ты стал бы есть мясо льва или леопарда?
— Я как-то раз попробовал лапу, предложенную мне одним кабилом, и, уверяю тебя, она показалась мне недурна.
— Попробуем. Ты готов?
— Мое ружье с нетерпением ожидает случая издать свое грудное «до». Отличное марокканское ружьецо, изумительно меткое и дальнобойное. Не уступит нашим легионерским ружьям.
— Пойдемте, — сказал Хасси. — Не станем ждать рассвета, чтобы искать убежища от спаги.
— Да, отправимся искать собачью пещеру; говорят, такие есть в Италии, хоть я и не видал их и поэтому сомневаюсь в их существовании.
— Заряжай ружье, Энрике, и брось свои шутки, — сказал граф.
— Мое ружьецо готово запалить в морду льва или леопарда — безразлично.
— Ты никогда не замолчишь?
— Ведь я уже сказал тебе, что рожден, чтобы быть адвокатом! Будь я помолчаливее, я сделался бы моряком, как отец.
— И, вероятно, еще владел бы своим бригом.
— Чтоб черт побрал его вместе с душой негодяя, обобравшего меня! Идем, папаша Хасси.
— Я жду вас, — ответил мавр со своим обычным спокойствием.
— Ну, так пойдемте взглянем, черная или бурая грива у льва и правильно ли расположены пятна у леопарда, — ответил не унимавшийся шутник.
Все зарядили ружья и осторожно спустились в лесистое ущелье, между тем как Афза и Ару остались с махари, проявлявшими сильное беспокойство. В густо заросшем ущелье стояла удушливая жара, и запах падали был невыносим.
— Мы точно на бойню попали, — пробормотал тосканец.
— Молчи и старайся не попасться врасплох, — тихо сказал ему граф. — Здесь на карте наша жизнь.
— Ну!
— Не шути, дружище.
— Я серьезен, как королевский прокурор, требующий двадцать лет тюремного заключения для бедняги, заявившего полдюжины христианских душ.
— Да будет тебе.
— Слушаюсь! Превращаюсь в председателя суда.
— Чтоб тебя дьявол унес в пушту!
— Был бы очень доволен этим: там не такая жара, как здесь. Граф пожал плечами и не ответил.
Хасси аль-Биак шел впереди, осторожно раздвигая густые кусты, покрывавшие бока ущелья. По временам он останавливался, прислушиваясь, затем продолжал спускаться, отстраняя ветви ружьем из опасения неожиданно очутиться перед зверями, занявшими место двух львов, убитых храбрым мадьяром. Он уже почти достиг дна ущелья, как вдруг остановился и взял ружье на прицел.
Граф и тосканец также приготовились стрелять.
Прошло несколько секунд; мавр опустил ружье.
— Что ты видел, Хасси? — спросил граф, сохранявший удивительное спокойствие.
— Я уверен, что он там, — ответил мавр.
— Кто? — спросил тосканец.
— Леопард.
— Милости просим!
Мавр пожал плечами и добродушно улыбнулся.
— Удивительный ты человек, господин, — сказал он, — однако ты шутишь слишком много, может быть, перед смертью.
— Но мы легионеры — пушечное мясо, — ответил тосканец. — Правда, граф? Пуль и всяких кодексов не боимся.
— Тихо! — сказал мадьяр.
Все пригнулись к земле, напряженно прислушиваясь. Какой-то зверь — лев или леопард — пробирался, очевидно, в эту минуту через кусты, так как слышался легкий хруст.
— Он там, — сказал мавр.
— Где?
— На дне, сын мой, — ответил Хасси.
— Не разделиться ли нам на две партии? Мавр покачал головой.
— Нет, — ответил он, помолчав. — Лучше идти всем вместе.
— Да, конечно, в единении сила, — заметил тосканец. — Странное дело! Даже арабы знают наши пословицы и применяют их на практике.
Граф с трудом подавил смех.
— Этот адвокат-неудачник упустит леопарда, даже не выпустив пули, — проговорил он.
Они спустились на дно ущелья и остановились. Хасси аль-Биак, знавший лучше двух легионеров животный мир своей страны, обратил все свое внимание на густой кустарник.
На краю обрыва стояла вся освещенная ярким лунным светом, вытянувшись во весь рост, Афза рядом с Ару; у обоих ружья были наготове, на случай, если бы понадобилась их помощь Достойная дочь древних покорителей Испании, Афза не боялась опасности и смотрела ей в глаза ясным взором, в котором читалась дикая воля дочерей Северной Африки и Аравии.
— Ну, пойдем или вернемся назад! — сказал тосканец. — Эти дикие звери, которые не решаются показаться, начинают надоедать мне. У них в жилах вода.
— А у тебя, должно быть, расплавленная бронза? — спросил граф, понизив голос.
— Мне хотелось бы поскорее покончить с ними.
— Потерпи, друг. Предоставь действовать Хасси.
— Твой тесть слишком осторожен.
— Он знает, что делает.
— В таком случае подождем. Как досадно, что нет в эту минуту хорошей сигары. С каким бы удовольствием я ее выкурил под самым носом леопарда или льва…
Мавр поднял ружье и всматривался в кусты, освещенные вновь появившейся луной.
— Нагнитесь! — вдруг приказал он европейцам.
— Он виден? — спросил тихо тосканец.
— Нет, но я его слышу.
— Кого?
— Леопарда.
— Я предпочитаю этого зверя льву. У леопарда размах не такой, как у льва.
— Но он не менее опасен, — сказал граф.
— Ничего! У нас три ружьеца; так или иначе, пошлем ему немного свинцового гостинца.
Они шли кустами, не опуская ружей. На дне рва не слышно было ни малейшего шороха, но чувствовался запах дикого зверя — запах, отравляющий воздух зверинцев и невыносимый для многих. Мавр первый почувствовал его и предупредил своих спутников.