И он скрылся навеки.
Минутное колебание, и все бы погибло. Но, к счастью, мне захотелось получить нашивки вахмистра.
Негры продолжали яростно обстреливать нас, буквально осыпая мост своими снарядами. Я бросился вперед с криком: «Вперед, товарищи!»
Мы перешли через мост. Легионеры и спаги, воодушевленные моим примером, последовали за мной, смяли своим яростным натиском негров и прогнали их в лес.
Месяц спустя я получил эту медаль, и на рукавах у меня заблестели нашивки.
Вот каким образом на войне добиваются чинов и почестей.
Вахмистр отправил в свою бездонную утробу еще стакан вина, затем, смотря на свою собеседницу, ушедшую в глубокие мысли, сказал:
— Отказались ли бы теперь алжирские женщины от подобного мне храбреца… Как ты думаешь, Афза?
— Ты любишь меня? — спросила Афза.
— Да, яркая Звезда Атласа.
— В таком случае, дай мне доказательство твоей любви.
— Стоит тебе попросить.
— Прежде тебя меня любил другой человек.
— Знаю, — ответил вахмистр. — Этот проклятый венгерский граф. Но он сам себя погубил; военный трибунал не пощадит его… Клянусь брюхом кита! Неповиновение и оскорбление действием начальства!… Расстрел… Расстрел без пощады и смягчающих обстоятельств.
Афза побледнела как смерть.
— Нельзя ли дать ему возможность бежать? — спросила она голосом, дрожавшим от гнева.
— Кому?
— Графу…
Вахмистр так стукнул по столу кулаком, что стаканы и бутылки зазвенели.
— Клянусь брюхом тюленя! Чтоб я, вахмистр и в настоящее время начальник бледа, дал возможность бежать этому дунайскому крокодилу!
— А если б это было единственное условие для того, чтобы я позволила любить себя?
— Что за вещи ты говоришь! — воскликнул вахмистр, весь покраснев от злости.
— Я не стану твоей женой раньше, чем этот человек, которому я обязана жизнью, получит свободу. Пусть он уйдет отсюда, чтобы я его уже никогда больше не увидела.
— Через три месяца его и так расстреляют и в землю закопают! Чего тебе больше?
— Чтоб этот человек не умирал, — твердым голосом заявила Афза.
— Какая тебе выгода, чтоб он остался жив?
— Я уже сказала тебе, что он спас мне жизнь.
— Ну да, я знаю. Удивительный подвиг — убил льва! Посмотрел бы я на графа при переходе через Сенегал под огнем негритянских ружей.
— Может быть, он сделал бы то же, — сказала Афза.
— Нет! — громовым голосом протестовал вахмистр.
Звезда Атласа встала. Мрачное пламя, блестевшее все время в ее глазах, загорелось еще сильнее.
— Ты собираешься уходить? — спросил вахмистр.
— Да. Раз ты не хочешь дать мне доказательства своего расположения ко мне.
— Клянусь брюхом тюленя! Ты хочешь подвести меня под трибунал и лишить нашивок, добытых в Сенегале!
— Разве ты не начальник бледа, господин?
— Конечно, начальник.
— Кто тебе мешает снять часовых, расставленных вокруг лагеря? Слышишь? Гром! Гроза разразится через несколько минут; ты знаешь, каковы грозы в наших краях.
Вахмистр подошел к окну и стал рядом с Афзой. В небе сверкала молния, издали доносились сильные раскаты грома.
— Клянусь брюхом кита! — воскликнул вахмистр. — Ужасная ночь! Не завидую часовым, стоящим вокруг бледа без защиты.
Он снова отошел к столу и сел, смотря на Афзу, стоявшую напротив, по другую сторону стола, ощупывая под широким рукавом рукоятку своего острого кинжала.
— Ты думаешь, что, прикажи я снять часовых, твоему проклятому графу удалось бы бежать? — спросил он, подозрительно смотря на Афзу. — Он закован по рукам и ногам, прикован к нарам, и решетки в окне крепкие — их трудно одолеть. Или ты, может быть, пожелаешь, чтоб я распилил и кандалы, и решетку?
— Я только о том и прошу, чтоб ты снял часовых, — отвечала Звезда Атласа с ужасным спокойствием. — После этого, даже если завтра граф окажется здесь, я все равно выйду за тебя. Арабские женщины любят храбрецов.
Вахмистр призадумался, затем, прислонившись к столу, перед которым Афза продолжала стоять, он спросил:
— Ты в самом деле хочешь, чтоб этот человек ушел?
— Хочу, — твердо ответила Афза.
— Почему?
— Ты знаешь, я обязана ему жизнью. Без него Звезда Атласа не разговаривала бы с тобой теперь. Спаси его из любви ко мне…
— Ты рассуждаешь лучше любой француженки. Ну, будь по-твоему! — Он позвал Рибо.
Сержант, остававшийся в коридоре, поспешно вошел на зов начальника.
— Что угодно? — спросил он, отворяя дверь.
— Какова погода?
— Ужасная. Того гляди разразится такая буря, что снесет наши палатки.
— А наши молодцы будут стоять под дождем, при грозе?
— И я думаю, что это опасно, вахмистр, — ответил Рибо, посматривая на Афзу.
— Карцеры все заперты?
— Никому не уйти, решетки крепкие — я осматривал сегодня. Арестованные в кандалах.
Вахмистр налил стакан и подал его сержанту.
— Выпей, а потом прикажи часовым спрятаться по палаткам. Лучше пусть эти молодцы падут на поле битвы, чем пораженные молнией. Ступай, Рибо…
Сержант выпил стакан, обменялся взглядом с Афзой и вышел.
— Ты довольна? — спросил вахмистр.
— Да, господин.
— И ты думаешь, графу удастся бежать. Или ты с чьей-либо помощью передала ему напильник, чтобы перепилить решетку?
— Я не видала графа и не знала, что он в карцере. Тебе ведь известно, что мы всегда держимся вдали от бледа.
— Как же ты узнала, что он сегодня собирается бежать?
— Я видела сон…
— Ах, бедный магнат! Завтра его прикуют еще крепче! — сказал вахмистр. — Я не верю в сны, красавица.
— А мы, арабы, очень верим.
Снаружи донесся, между громовыми раскатами, звук рожка, дававший часовым сигнал вернуться в блед.
Пошел сильный дождь, ослепительная молния бороздила небо.
Сильные порывы жаркого ветра с юга, проносясь через равнину, ударялись, угрожая сорвать цинковые крыши, о большие навесы, тянувшиеся вокруг бледа.
— Брюхо кита! — повторил свою поговорку вахмистр. — Я так мало верю твоему сну, что хочу пойти увериться, перепилил ли граф свои оковы.
Афза вздрогнула и подвинула под широким рукавом кинжал, данный отцом. Она была страшно бледна.
— Ты уходишь? — спросила она.
— Да. Хочешь пойти со мной?
— Нет. Я подожду тебя здесь.
— Надеюсь, ты сегодня не уйдешь из бледа.
— Нет, если хочешь.
Афза в эту минуту так пристально смотрела на грудь вахмистра, что он спросил:
— На что ты смотришь, Афза?
— На твою медаль.
— Это моя гордость.
— Дай я взгляну поближе.
Афза решительно подошла к вахмистру и взялась за медаль левой рукой.
—Я ее получил за Сенегал. Со временем она поможет мне получить орден Почетного Ле…
Не успел он договорить, как Афза сильно толкнула его в грудь.
Вахмистр стоял в это мгновение перед диваном и упал на него, не ожидая толчка. Он ударился о деревянную спинку и лишился сознания, только успев крикнуть:
— Рибо! Сюда!…
Афза бросилась к двери, где столкнулась с сержантом. Ему сразу все стало ясно.
— Что ты сделала, несчастная? — крикнул он.
— Освободила блед от его палача! — гордо ответила Афза. Страшный удар грома потряс в эту минуту белую казарму. Буря разразилась.
Афза выбежала на плац бледа..
VIII. Бегство
В то время как Афза смело поразила вахмистра, граф и его товарищ, уже извещенные сержантом о близости Хасси аль-Биака с его махари, усердно трудились над своими цепями. Ураган заглушал легкий шум, производимый пилками. Гром грохотал, и молния освещала карцер, позволяя заключенным видеть, какая часть работы уже сделана.
— И из чего только эти цепи? — говорил тосканец, с которого пот катился градом. — А между тем арабские пилки пилят, как будто зубы рыбы-пилы.
— Конечно, не из масла их делают, — ответил граф, трудившийся с не меньшим усердием.
— Ты далеко продвинулся вперед, дружище?
— Ножные уже перепилил.
— А я еще нет. Но ты сильнее меня, и тебе сообщился священный огонь Звезды Атласа; у меня же только моя лихорадка. Никак не могу от нее отвязаться.
— Мы ее пустим гулять по горам Атласа. Увидишь, что там ты поправишься, друг.
— Мы еще не в горах.
— Хасси и Афза ждут.
— В этот ливень? Под открытым небом?
— Ты сомневаешься?
— Немного.
— Стало быть, ты не знаешь арабов.
— Пока сужу по их пилкам. Оказывается, они берут прекрасно… Вот ножные кандалы распилены.
— Принимайся за ручные.
— Чтоб их черт побрал! Жарко, граф. Я точно в огненной печи.
— На воздухе освежишься.
Разговаривая, заключенные не переставали трудиться, отчаянно проводя крошечными пилками по кольцам цепей.
Буря между тем все усиливалась. Отрывистые удары, подобные пушечным выстрелам, следовали один за другим вперемежку с грозными раскатами. Ветер со зловещим воем врывался через решетку и завывал в цинковых крышах бледа.
Работа продолжалась больше часа. Наконец граф вскочил с нар, торжествующе заявляя:
— Свободен!
— Минуты через две, надеюсь, и я кончу, — сказал тосканец.
— Хочешь, я помогу тебе?
— Займись решеткой, граф. Ты силен, точно Аттила, бич Божий, как именовали мои наставники…
В эту минуту сквозь громовые удары и шум дождя они услыхали звук рожка.
— Черт… — начал было тосканец, бледнея.
— Отбой! — сказал граф. — Теперь?… Благо бы еще в восемь часов…
— Что это может значить, граф?
— Не знаю, — отвечал мадьяр, очевидно сильно встревоженный.
— Это, должно быть, сзывают спаги, чтобы отправить нас в Алжир.
— В такую погоду? Нет, это невозможно.
— Однако, вероятно, случилось что-нибудь необыкновенное. Не пожар ли?
— В этот дождь?
— Ну, чтоб передохли все камбалы Средиземного моря и все неудачники-адвокаты вместе с ними! Так зачем же трубят в рожок?
Мадьяр вместо ответа спросил:
— Ты говоришь, тебе осталось совсем немного?
— Восемь—десять раз провести пилкой.
— Налегай вовсю. Я примусь за решетку. Пусть себе трубят, а мы станем готовиться к уходу. Рибо сказал, что Хасси и Афза будут ждать сегодня ночью недалеко от бледа, и что бы ни случилось, мы доберемся до них. Если мы упустим этот случай, другого такого не будет, и мы отправимся почивать под несчастную насыпь в Алжире. За дело, друг.
Он обошел нары и приблизился к окну. У него появилась мысль, что Штейнер недостаточно погнул толстые железные прутья.
Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что бедный венгр напряг все свои могучие мускулы, желая открыть ему путь к свободе.
— Бедняга! — проговорил мадьяр. — Хоть раз в своей отверженной жизни поступил честно. Да будет пухом тебе песок бледа.
Как мы уже говорили, и магнат обладал геркулесовой силой, так что до известной степени мог потягаться в этом отношении с палачом бледа.
Он схватил первый прут и яростно потряс его. Уже расшатанный, прут сильно погнулся и выскочил из рамы. Второй, третий, четвертый выпали точно так же вместе с поперечным переплетом.
— Готово! — сказал в эту минуту тосканец,
— И у меня! — ответил гигант.
— Ты лев или сам Геркулес.
— Геркулесом был Штейнер.
Адвокат вскочил с нар и стал рядом с графом, вынимавшим две полосы из решетки, чтобы пустить их в ход в случае надобности.
— Хорошая получилась дверь!… Теперь только жалюзи…
— Справлюсь и с ними… Если ты мне поможешь.
— Подумаешь, какого носорога или слона нашел, — сказал тосканец с грустной улыбкой. — Блед сожрал мои мускулы, да еще эта проклятая лихорадка. А когда-то, еще на борту отцовского брига, я такого тумака задал какому-то нахалу-матросу, что он три недели пролежал в госпитале.
— Пусти в ход и ноги.
— А часовые?
— А гром-то! Они, наверное, оглушены. Помогай, друг. Деревянные жалюзи не могли долго сопротивляться. Они быстро уступили усилиям ног и рук и выпали наружу. Дорога перед узниками была свободна.
— Лезть? — спросил тосканец, жадно глотая сырой воздух, струившийся в душную каморку.
— Подожди немного: в подобных делах слишком спешить не следует. Недолго ружью выстрелить.
— Разве здесь есть часовые?
— Кто их знает? У меня глаза не кошачьи.
Граф взял один из железных прутьев, а тосканцу показал знаком на другой. Конечно, прутья не могли служить защитой против ружей, но при стычке один на один все же могли оказать услугу.
Граф в десятый раз выглянул из окна.
Гроза продолжала бушевать. Ослепительная молния освещала равнину. Ветер по-прежнему завывал, и дождь лил потоками.
— Видишь кого-нибудь, граф? — спросил тосканец.
— Нет…
— Стало быть, трубили…
— Чтоб часовые оставили свои посты. Ты ведь помнишь, как несколько недель тому назад убило молнией сразу четверых.
— Да, помню.
— Должно быть, вахмистр велел спаги уйти в палатки.
— Благословенный ураган!
— Ты готов?
— Да, граф.
— Взял прут?
— Держу в руке.
— Прыгай.
Мадьяр был уже на земле. Тосканец последовал за ним. Теперь они застыли, ожидая, чтобы молния осветила равнину.
Кое-кто из часовых мог стоять, прислонившись к стенам, и выстрелить им вдогонку, потому что в дисциплинарных ротах надзирающие имеют формальное приказание не щадить беглецов.
Наконец сильная молния, сопровождавшаяся оглушительным раскатом грома, осветила равнину к югу от бледа.
— Я видел махари! — с волнением проговорил граф. — При них человек.
— Ты уверен?
— Да, кажется.
— А Афза?
— Она будет ждать меня в дуаре.
Мадьяр не знал, что в эту минуту Звезда Атласа ужинала с вахмистром, потому что всегда осторожный Рибо, конечно, не сообщил им этого.
— Не видать часовых? — спросил тосканец.
— Нет, — отвечал мадьяр.
— Ну так живо!
— Момент, мне кажется, самый подходящий. — Беги во все лопатки, а когда опять сверкнет молния, ложись на землю, как делают конокрады в пустыне.
Оба бросились бежать со всех ног под ливнем. Граф уже более или менее определил, где должны находиться верблюды, и с быстротой молнии мчался по этому направлению. Его остановил крик:
— Кто там?
— Михай!
Закричал Хасси аль-Биак. Мавр, увидев две тени, быстро зарядил свое алжирское ружье, которое тщательно прятал до тех пор под большим войлочным плащом, непроницаемым для дождя, и прицелился.
— Это ты! — воскликнул Хасси. — Хвала Аллаху. А Афза?
— Афза? — спросил мадьяр, задерживая тосканца, чуть было не ударившегося лбом о четырех верблюдов, испуганных страшной грозой и сбившихся в кучу. — Где моя жена, Хасси?
— Ты не видал ее в бледе?
— Ты говоришь, в бледе?
— Она пошла к вахмистру.
— Зачем?
— Чтобы дать тебе время убежать.
— Несчастная! — воскликнул граф.
Мавр подошел к нему и, положив ему руку на плечо, сказал серьезно:
— В жилах мавров течет хорошая кровь, она передается и дочерям. Чего ты испугался? Звезда Атласа вооружена лучшим отцовским кинжалом, и теперь она уж, верно, справилась с начальником бледа. Ручаюсь тебе за храбрость и смелость дочери, граф.
Вместо ответа мадьяр обратился к тосканцу, как бы окаменевшему.
— Железный прут у тебя?
— Да, — ответил адвокат-неудачник.