В школе Фенечка работала больше сорока лет. Многие окончившие эту школу, приведя впервые сюда своего ребенка, прежде всего разыскивали нянечку. Со слезами умиления они обнимали ее и передавали на попечение старухи новую ученицу — свою дочь, а то и внучку. У директора Фенечка пользовалась особым доверием и была, по меткому выражению Варвары Тимофеевны, на положении «тайного советника».
— Константин Семенович, вас Наталья Захаровна желает видеть, — сказала Фенечка, и лицо ее при этом сморщилось так, что стало похоже на печеное яблоко.
— Она одна? — спросил Константин Семенович, выходя из учительской.
— Нет. У нее там Софья Борисовна. И обе они будто чем-то расстроены и будто чем-то недовольные. А только вы не сомневайтесь, Константин Семенович. Директор вашу сторону держит, и все обойдется...
Константин Семенович с удивлением взглянул на старушку и хотя не придал большого значения ее словам, но понял, что Фенечка настроена к нему благожелательно.
Симпатии Фенечки зависели от учениц. Она, как губка, впитывала все их разговоры и на основании этих разговоров составляла свое суждение об учителях.
— Вы меня звали, Наталья Захаровна? — спросил Константин Семенович, входя в кабинет.
— Да. Садитесь, пожалуйста. Софья Борисовна имеет к вам несколько вопросов... Я сторонница того, чтобы коммунисты разговаривали между собой лицом к лицу.
— Я же не отказываюсь, — пробормотала секретарь парторганизаций.
— Вот и говорите прямо.
Константин Семенович сел, поставил палку между ног и приготовился слушать. Софья Борисовна перешла к дивану, открыла портфель, достала блокнот и, поправив на носу большие роговые очки, нашла нужную страницу. Секретарь была уже немолодая, среднего роста женщина с пышным бюстом. Преподавала она историю и Конституцию СССР. Волосы учительницы были выкрашены, в каштановый цвет, движения порывисты, цвет лица и в особенности носа такой, словно она только что пришла с мороза. Говорила Софья Борисовна четко, отрывисто, деловито.
— Константин Семенович, — не поднимая глаз от блокнота, начала Софья Борисовна, — среди преподавательского состава много говорят о вашей воспитательской работе. И вот мы с Натальей Захаровной хотели бы выяснить...
— Нет... Это вы хотели выяснить, Софья Борисовна, — сухо перебила ее директор. — Мне выяснять нечего. Я вам уже все сказала.
— Хорошо. Я не буду ссылаться на вас. Константин Семенович взглянул на директора. Наталья Захаровна сидела необычно прямо и держала наготове пенсне. Нахмуренные брови и плотно сжатые губы говорили о том, что она собралась терпеливо слушать...
— Так вот... — начала секретарь, поворачиваясь к учителю. — У меня записано семь вопросов, и я бы хо тела получить разъяснение. Первое... Говорят, что вы самоустранились от воспитательской работы и все передоверили трем ученицам. Так это или не так?
— Нет. Это не так, — спокойно ответил Константин Семенович. — Я являюсь классным руководителем и несу полную ответственность за воспитательскую работу в десятом классе. Устраивает вас такой ответ?
— Но как согласовать ваш ответ с вашим же заявлением перед всеми ученицами о том, что они достаточно взрослые...
— А разве это не так?
— И что вы... — усиливая голос, продолжала Софья Борисовна, — не считаете нужным их воспитывать.
— Неужели я так сказал? Это, вероятно, ошибка стенографистки.
— Какой стенографистки? — с недоумением спросила секретарь.
— По какому источнику вы цитируете мое высказывание? — в свою очередь, спросил Константин Семенович, но, видя, что секретарь сердито прищурила глаза, дружелюбно продолжал: — Вас неверно информировали, Софья Борисовна. Что-то похожее я действительно говорил, но похожее весьма отдаленно.
Вас интересует, для чего я так поставил вопрос? Чтобы с первых дней избежать ненужного сопротивления. Если бы я заявил ученицам, что буду их воспитывать, что они еще дети, что за каждый их шаг я отвечаю, это вызвало бы у них внутренний протест, который преодолеть было бы крайне трудно. Как опытный педагог, вы должны это понимать.
Софья Борисовна записала что-то в блокнот.
— Выводы я буду делать потом, — сказала она при этом. — Второй вопрос... Если вы классный руководитель, то можете ответить и на второй вопрос. Пощечина! Между Алексеевой и Беловой произошло какое-то недоразумение, и в результате первая ударила вторую. Какие вы приняли меры?
— Когда это произошло?
— То есть как когда? Вы об этом не знаете?
— Я слышал мельком об этом от Марины Леопольдовны, но подробностей не знаю.
— И вы не поинтересовались?
— А зачем?
— То есть как зачем? Вы же их воспитатель!
— Софья Борисовна, мне очень грустно, но, кажется, мы по-разному смотрим на роль воспитателя в десятом классе. Класс почти целиком состоит из семнадцатилетних девушек — комсомолок. Я думаю, что они в состоянии сами разобраться в таком недоразумении и найти правильный выход. Безусловно, я бы вмешался, если бы ко мне обратились, но по собственному почину вмешиваться в данном случае не собираюсь. Тем более, что ссора эта произошла давно. Третий вопрос?
Последней фразой Константин Семенович дал понять, что сказал все. Секретарь сделала очередную пометку в блокноте и продолжала:
— Кравченко нарисовала карикатуру, подрывающую авторитет учителей. Какие меры вы приняли и как наказана виновная?
— Меры? — повторил с иронией учитель. — Меры я принял. Карикатура талантливая, и я попросил ее себе на память.
— Это я знаю!
— А если знаете, то зачем же спрашиваете?
— Я знаю, но не понимаю. Такая мера больше походит на поощрение.
— Она и есть поощрение. Девочка способная...
— Константин Семенович, не будем играть в жмурки, — сердито остановила его Софья Борисовна. — Я совсем не расположена шутить.
Тон плохого следователя, каким разговаривала секретарь, возмутил Константина Семеновича, и он набрал уже полную грудь воздуха, чтобы одним духом высказать все, что думает по этому поводу, но сдержался.
— А я и не шучу, — холодно сказал он. — Рисунок Кравченко имеет отношение ко мне. И только ко мне... Ничего оскорбительного в мой адрес я там не нашел. Остальных учителей карикатура совсем не касается. Вас тоже. Дальше?
Софья Борисовна почувствовала, что учитель обиделся, и уже более сдержанно спросила:
— Четвертый вопрос относительно стенгазеты. Говорят, вы ее отменили?
— Наоборот! Стенгазета будет выходить еженедельно, но называться она будет сводкой.
— «За красоту»? — не без ехидства спросила Софья Борисовна.
— Это сокращенное название... Называется она «Будем красиво учиться», — пояснил учитель. — Некоторые считают, что за таким названием кроется что-то мещанское, мелкобуржуазное...
— А вы как считаете?
— Как я считаю, — это будет видно дальше!
И снова Константину Семеновичу пришлось сдержать свой гнев.
— Есть вещи, которые я отказываюсь обсуждать, если не понимаю позиции собеседника, — отрывисто, почти по-военному, сказал он, — и когда к тому же собеседник настроен предубежденно.
— Нет, вы ошибаетесь. Я хочу только уточнить некоторые неясности. Никакого предубеждения у меня нет, — возразила секретарь. — Я хотела еще спросить вас относительно «Обещания». Среди учителей существует мнение, что оно идет вразрез с указанием министерства относительно соревнований в школе, всяких досок и тому подобного...
— Обещание дано по инициативе девочек... — начал Константин Семенович, но его перебила директор.
— Относительно «Обещания» мы уже с вами все выяснили, Софья Борисовна, и не стоит об этом говорить.