– Если мы отправимся прямо сейчас, то придем примерно в назначенный час, – сказал он. – Благодарю за приятно проведенное время.
Покинув таверну, двое мужчин углубились в полумрак Рыночной площади; сквозь тьму едва пробивался свет слабых керосиновых ламп, освещавших табачные палатки с окошечками. Следуя один за другим, они подошли к еврейскому кварталу, чрезвычайно оживленному днем, но ночью окутанному тишиной. В начале улицы с двумя башнями по бокам они повстречали худого человека с глазами, пылающими огнем, и лицом восточного типа, обрамленным рыжей бородой. Этот высокий и немного сгорбленный человек был в черном сюртуке, на голове – высокая и жесткая круглая шляпа, из-под которой свисали длинные скрученные пряди волос. Он шел мягким, как у кошки, шагом и, поздоровавшись с Элией Амсхелем, исчез так же молниеносно, как появился, оставив у Морозини странное впечатление, будто он столкнулся с символом еврейского квартала, с самим призраком Вечного жида...
Все время держась за спиной своего гида, Альдо шел по извилистой улочке, такой узкой, что она напоминала трещину, образовавшуюся между двумя скалами под невидимым небом.
Мощеная мостовая главной улицы, которую перерезали стальные трамвайные рельсы, сменилась теперь неровным покрытием из больших булыжников, поднятых, по всей видимости, со дна Вислы. Ходить по таким камням на высоких каблуках вряд ли было удобно, тем не менее здесь чередой выстроились лавки, чьи вывески зазывали, приглашая заглянуть к торговцам мебелью, ювелирам, старьевщикам и антикварам. Вывески последних разбудили в душе князя старого демона – охотника за редкими вещами. А вдруг за этими грязными ставнями скрывается какое-нибудь чудо?.
Улочка вывела их на маленькую площадь с фонтаном. Мужчины остановились. Достав ключ из кармана, Амсхель подошел к вытянутому вверх дому, поднялся на две каменные ступеньки, ведущие к низкой двери, сбоку от которой находилась неизбежная традиционная ниша, и открыл ее.
– Вот мы и пришли в мой дом, – сказал он, отступая, чтобы пропустить своего спутника в узкий вестибюль, почти полностью занятый грубой деревянной лестницей, затем провел его в довольно уютную комнату, где между большой квадратной печью, распространяющей приятное тепло, и широким столом, заваленным бумагами и книгами, были расставлены книжные шкафы. Кресла, обитые гобеленовой тканью, манили к себе, и Морозини уже собрался сесть, но Элия Амсхель невозмутимо пересек помещение и подошел к некоему подобию чуланчика, где стояло несколько керосиновых ламп на сундуке. Маленький человек зажег одну из них, отодвинул старый ковер, за которым оказался люк, обитый железом, и открыл его. Показались ступеньки каменной лестницы, выбитой в земле.
– Я буду показывать вам дорогу, – сказал Амсхель, приподняв лампу.
– Должен ли я закрыть люк? – спросил немного удивленный этим церемониалом Морозини, но Амсхель добродушно улыбнулся ему:
– Зачем? Никто за нами не гонится.
Таинственная лестница вела прямо в подвал забитый тем, что обычно хранится в таких местах: бочками, полными и пустыми бутылками, разнообразными инструментами, необходимыми как для постоянного пользования, так и для ремонта. Элия Амсхель улыбнулся.
– У меня есть вино хороших марок, – заметил он. – На обратном пути мы сможем выбрать одну-две бутылки, чтобы восстановить ваши силы после подземного путешествия, которое вам предстоит совершить.
– Подземного путешествия? Но я вижу здесь только погреб...
– ...который ведет к другому погребу, а тот – к следующему и так далее! Почти все дома в гетто соединены между собой сетью коридоров и погребов. В течение многих веков наша безопасность зачастую зависела от этого огромного подземного логова. И, возможно, еще будет зависеть. После войны Польша избавилась от русского ига, но мы, евреи, не так свободны, как все остальное население. Сюда, пожалуйста!..
Он на что-то нажал, и большой отсек с бутылками повернулся вместе с частью стены, к которой был прикреплен, но на этот раз Амсхель закрыл проход, пропустив Морозини, старавшегося не задавать себе пока вопросы, а направить все свое внимание на странное приключение, в которое он попал.
Они долго шли по галереям и коридорам, пол которых был то кирпичным, то глинобитным, ныряли под полуобвалившийся свод, поднимались по липким ступенькам, но один коридор неизменно сменялся другим, и везде пахло плесенью и сыростью вперемешку с другими, уже человеческими, затхлыми запахами. Это было невероятное путешествие сквозь века и страдания нации, вынужденной ради выживания укрываться в мире крыс и ждать там с замиранием сердца, когда уйдут убийцы. Не отрывая взгляда от круглой шляпы маленького человека, Альдо уже начинал сомневаться, что они когда-нибудь доберутся до места. Границы еврейского квартала уже давно должны были остаться позади... если только верный слуга Аронова не повторял намеренно уже пройденный маршрут, чтобы замести следы. Отдельные детали, вырисовывавшиеся в желтом свете лампы, вдруг стали казаться Альдо удивительно знакомыми...
Морозини наклонился, чтобы дотронуться до плеча своего гида:
– Еще далеко?
– Мы почти пришли.
И действительно, через минуту мужчины с помощью ключа проникли в низкий погребок, наполовину забитый мусором. Ловко замаскированная в груде камней лестница углублялась в стенной проем и заканчивалась у кованой железной двери времен Ягеллонов, но, несмотря на древность, она открылась без малейшего скрипа после того, как Амсхель три раза потянул за веревку, висевшую в углублении. В одну секунду Морозини оказался в другом мире, перескочив через несколько веков: у входа на лестницу из четырех ступенек, покрытых темно-красным ковром и ведущих на своеобразную галерею, перед ним склонился одетый на английский манер дворецкий. Единственное его отличие от англичанина состояло в монголоидных чертах непроницаемого лица. Плечи этого человека и широкая грудь, облаченные в безупречно сшитый костюм, свидетельствовали о его устрашающей силе. Он не произнес ни слова, но по знаку Амсхеля стал подниматься по ступенькам впереди двух визитеров. Открылась другая дверь, и раздался низкий грудной, волнующий, как звук виолончели, голос:
– Входите, князь! – сказано было по-французски. – Я чрезвычайно рад вашему приезду...
Дворецкий помог Морозини снять шубу на пороге комнаты, похожей на старинную часовню с каменным сводом, перекрестные стрелки которого были украшены лепными плафонами искусной работы, но в настоящее время это помещение представляло собой просторную библиотеку: шторы из черного бархата, висевшие по бокам, были подняты, но стен практически не было видно за бесконечными полками, уставленными книгами. На большом мраморном столе с бронзовым основанием стоял великолепный семисвечник. А на полу, покрытом дорогими персидскими коврами, размещались два больших торшера эпохи Людовика XIV, освещавших мягким светом темную печь, а также установленный в нише средневековый сундук, который напоминал о том, что здесь находится древнее святилище: сложные замки и запоры делали его, пожалуй, более неприступным, чем современный сейф.
Альдо охватил все это быстрым взглядом, но тут же пристально уставился в одну точку и замер на месте: перед ним был Симон Аронов, и эта личность вполне могла приковать к себе любое, даже самое рассеянное внимание.
Пока Морозини пробирался вслед за Амсхелем по чреву еврейского квартала, в его воображении, всегда готовом опередить события, сложился живописный образ того, кто ждал его в конце пути: некий Шейлок в сюртуке и высоком цилиндре – эдакий традиционный образ еврея из средневековых повествований, обитателя какого-нибудь мрачного квартала. Вместо этого он увидел похожего на себя, современного джентльмена, способного украсить любой аристократический салон.
Ростом не ниже Морозини, но чуть крупнее, Симон Аронов держал прямо почти облысевшую, обрамленную полоской седых волос, круглую голову, венчающую фигуру в строгом элегантном костюме, сшитом, вне всякого сомнения, английским портным. Бледное обветренное лицо, какое бывает у людей, долгое время находившихся на воздухе, покрывали глубокие морщины, но блеск единственного густо-синего глаза – другой скрывался под черным кожаным наглазником – должно быть, трудно было долго выдержать.
И только когда Аронов пошел к нему навстречу, опираясь на тяжелую палку, Морозини заметил его сильную хромоту и ортопедический ботинок, стягивающий левую ногу, но протянутая рука была красива, а когда он вновь заговорил, Альдо услышал все тот же глухой бархатный голос:
– Я бесконечно благодарен вам, князь Морозини, за то, что вы согласились побывать здесь, и надеюсь, простите меня за неудобства, которые могло причинить данное путешествие в такую непогоду, а также за принятые мною многочисленные меры предосторожности, ибо я вынужден так поступать. Нельзя ли предложить вам что-нибудь, чтобы взбодриться?
– Спасибо.
– Может быть, кофе? Я пью его и в течение дня.
При слове «кофе» как по волшебству появился слуга, который принес поднос с кофейником и двумя чашками. Он поставил все это перед своим хозяином и по знаку его руки удалился. Хромой налил напиток в чашку, и божественный аромат бодряще защекотал ноздри Альдо, только что расположившегося на уникальном средневековом троне, обтянутом кожей.
– Только несколько глотков, – согласился он, но осторожность, прозвучавшая в его голосе, не ускользнула от хозяина, и тот рассмеялся.