И если бы мы пошли не за Сталиным и Молотовым, а за такими, как Бухарин, у нас бы авиации не было. Работал в ВСНХ Ларин, его дочь стала женой Бухарина. К Ларину явилась за помощью депутация от авиационных заводов, когда они были в бедственном положении. А он сказал:
— Мы авиационную промышленность ликвидируем. Республике Советов она не нужна так же, как фабрики духов и помады.
Это еще задолго до Хрущева. Чем бы немцев встретили?
Все, от кого зависело, были против штурмовика Ильюшина, но Сталин приказал запустить его в серию».
Ильюшин стоял на своем. Он не отказывался выполнять приказ наркома, но и подчиняться не спешил. На всякий случай приготовил чемоданчик с парой белья и сухариками — понимал, что может последовать за таким отношением к нему начальства.
...В дверь позвонили. Двое в форме НКВД предложили Ильюшину быстренько собраться, посадили в машину и увезли, ничего более не сообщив.
Приехали в Кунцево.
— Если не возражаете, товарищ Ильюшин, — сказал Сталин, — поживите у меня. Здесь, надеюсь, вам никто не будет мешать работать.
«У Сталина никакой роскоши, украшений, но огромное количество книг, — рассказывал потом Ильюшин своим сотрудникам. — Все стены в книгах. Он читал по ночам по 300 — 500 страниц. Меня поразили его железная кровать и солдатское одеяло без пододеяльника. Мы вместе питались — щи, гречневая каша, никаких разносолов».
Ильюшин прожил у Сталина неделю.
«Конечно, за эту неделю я измучился до предела, — признавался Сергей Владимирович. — Выдержать темп работы Сталина непросто».
Даже Ильюшину с его трудоспособностью непросто...
В один из этих дней Сталин привез конструктора на заседание Политбюро с участием авиационных специалистов. Говорили о путях развития авиации. Выслушав разные мнения, Сталин сказал:
— А теперь послушайте, что думаем по этому поводу мы с товарищем Ильюшиным.
И высказал то, о чем долго говорили на даче...
Ильюшинское КБ осталось в Москве. Сергей Владимирович сохранил организацию и пробил Ил-2...
Вышел приказ — на заводе в Филях запустить Ил-4. Возникли срочные работы и по штурмовику. Вспоминает Д.В. Лещинер:
«Прибежал Ильюшин:
— Дима, не берут штурмовик! Обзора не хватает.
Просидели ночь, опустили нос самолета вместе с двигателем. Получили нужный обзор, и самолет завершил госиспытания».
Так Ил-2 стал «горбатым». Это прозвище сопровождало штурмовик всю войну.
«Мы и опустили двигатель, и перекомпоновали маслорадиатор, все было в таком темпе сделано! — вспоминает Ю.М. Литвинович. — Он действительно титанически много работал. В этом отношении мы могли только следовать ему, и он всегда заряжал своим оптимизмом, желанием работать. Если он приходил с новым заданием, то сам весь загорался. Это был увлекающийся человек. Но время было строгое. Провинившийся получал хорошую накачку, однако Ильюшин отходил, и если человек понимал свою ошибку, то к нему не было никакого зла.
С самого начала в КБ происходил отбор кадров ильюшинской школы — он мог даже увольнять людей, которые не справлялись. Из нашей моторной группы он уволил Геннадия Ильина за серьезные ошибки в схеме заполнения топливных баков нейтральным газом, ну и за другие нарушения. Приходит человек утром в проходную, а там на него нет пропуска. И никаких разговоров.
Он допускал, что можно что-то сделать не так, но иногда говорил:
— Вы никогда не были лицом к лицу с прокурором. А я был. И я вас от этого оберегаю.
Были случаи, когда ему приходилось отвечать перед прокурором, и он все брал на себя. Ему приходилось отбиваться и от требований военных, и мы просто любовались им — настолько он ярко и аргументированно объяснял и доказывал, что в конце концов с ним соглашались.
А на следующий день говорил нам:
— Ребятушки, я приехал на дачу, окунулся в речку, скинул с себя весь этот груз и пришел на работу свежим!
Энергия у него дай боже была! И это «ребятушки» означало, что он на нас надеется, доверяет нам.
Как он работал с другими конструкторами, скажем, с двигателистами?
Конечно, его работа не чета всем теперешним бюрократическим оформлениям. Столько бумаги пишется... А он едет на двигательный завод или к нему приезжали Микулин, Шевцов, Люлька, Кузнецов, и все вопросы решались в принципиальном обсуждении и очень по-товарищески.
Было ли это в силу личных отношений или большого авторитета Ильюшина? Конечно, авторитет у него был еще, когда он работал начальником Главка опытного самолетостроения, в те административные времена большой начальник — это все».
«До войны штурмовую авиацию фактически ликвидировали, — говорит С.Н. Анохин... — Сказали, что она не нужна. Летчиков ушло из авиации бог знает сколько. Когда война грянула, я на истребителе МиГ-3 штурмовал, а на нем брони не было, его даже пуля пробивала. Ильюшин создавал, мучился, ночи не спал, коллектив мучился, а он рубил, спокойно рубил, чтоб сделать лучше. А Ил-2 не порубил. Ждал».
Заводы стали выпускать серийные штурмовики. Подключили много заводов: Воронежский, Кировский в Ленинграде, Подольский, Ржевский... К началу войны изготовили 249 машин. Не все они успели поступить в летные части. В строю оказалось немногим более сотни. Если б не упустили время, могли бы успеть сделать около тысячи машин. Но так получилось.
«Конечно, виновные были сурово наказаны, — пишет А.С. Яковлев. — Но каким наказанием можно искупить ущерб, нанесенный в данном случае нашей обороне!»
Я ничего не хочу придумывать и потому привожу много свидетельств непосредственных участников, с которыми мне довелось беседовать. Говорят, лживый историк хуже фальшивомонетчика. Это относится и к писателям...
«Началась война, — вспоминает Ю.М. Литвинович. — Ильюшин собрал нас: „Теперь мы должны работать втрое больше и лучше“. — Он был твердо уверен в нашей победе».
«Нас объявили на казарменном положении, — говорит А.А. Микулин. — На нашем 45-м заводе, у метро „Сталинская“, поставили койки, диваны. И все, кто к нам приходил с других заводов, оставались у нас. Рядом стояли столы конструктора и технолога, один чертит, другой смотрит и сразу же составляет технологию, тут же по телефонограммам заказывали на Урале материалы, поковки... Только в России, только у нас могла быть такая феерия!»
На Воронежском заводе люди не уходили с рабочих мест даже во время воздушных налетов. Уже в августе 1941-го завод наградили орденом Ленина. Но немцы подходили к Воронежу и пришлось эвакуироваться. В дороге начался тиф. Эта страшная болезнь в 1944 году унесла из жизни конструктора Ермолаева... На эвакуированном заводе стали строить Ил-6 — это был Ил-4 с дизельными двигателями. В ту пору дизели были в моде. Они работали на солярке и сразу не вспыхивали. Дизели Чаромского стояли на танках Т-34, огромные бомбардировщики Пе-8 летали на дизелях. Однако на большой высоте эти двигатели задыхались, а порой и глохли...
«Пришел приказ эвакуировать и наш завод из Москвы в Куйбышев, — говорит А.А. Микулин. — Составили список людей, которые должны были вывезти с собой мотор и все относящееся к нему. Из стали делали ломы, выковыривали станки и через четыре-пять часов грузили их на платформы. Завод, строившийся не один десяток лет, вывезли за три дня. Прохожу по заводу — стоит громадный станок, иду назад — станка нет. Такой был энтузиазм спасти завод!
Октябрь. В Куйбышеве начались холода. С платформ станки краном спустили, кругом снег идет. Подвели электричество.