Саймон ни в коем случае не должен знать, что чуть было не произошло. И это не должно никогда, никогда повториться!
– Джулия!
Встрепенувшись, она прижала ладонь ко лбу. Лоб взмок от пота.
– Простите, Саймон. Вы что-то сказали? Он озабоченно посмотрел на нее:
– Скажите, что я могу сделать, чтобы ваша хандра прошла?
Ей хотелось заплакать. Никогда она не чувствовала себя такой грешницей.
– Ах, Саймон. Не обращайте внимания.
– Вас тревожит что-то серьезное?
Он подошел к ней ближе. От него приятно пахло, запах был успокаивающий – так пахнет в библиотеке кожей, табаком, когда она тайком от матери прокрадывается туда.
Его руки легли ей на плечи. Она не устояла и припала к нему, положив голову ему на грудь.
Саймон не обнял ее так, как ей того хотелось. В голове у нее мелькнуло видение – другая накрахмаленная рубашка, другая мужская грудь – более широкая, пугающе жаркая. Джулия почувствовала отвращение к самой себе.
Это никуда не годится – сравнивать Саймона с Рафаэлем. Нужно быть безумной, чтобы думать о таких вещах. Саймон Блейк – один из самых достойных людей, пользующихся успехом в свете. А Рафаэль – просто вспышка молнии, сверкающая и прекрасная, но убийственная, если она ударяет слишком близко.
Втянув в себя воздух, она овладела собой, потом откинула голову назад и посмотрела в испуганные глаза Саймона. Закрыв глаза, она поцеловала его.
Она поцеловала его крепко, больно прижав свои сжатые губы к его губам. Потрясенный, он не шевелился. Отпрянув, Джулия подняла глаза, в ее взгляде медленно проступал ужас. Как она могла так повести себя – она же себя опозорила!
Но в его взгляде не было осуждения. Взгляд Саймона был нежен. Да, в нем было желание, то же самое желание, которое она видела в глазах Рафаэля… Нет! Она не должна о нем думать!
– Джулия, – прошептал он. Потом привлек ее к себе и поцеловал, на этот раз нежно, скользя губами по ее губам, в то время как его руки обнимали ее плечи. Она отдалась этому поцелую, отчаянно желая, чтобы Саймон наполнил ее собой и выжег все предательские мысли о другом человеке.
Охваченные чувством унижения, они отпрянули друг от друга, когда услышали хихиканье Лии.
На балу у Мартинвейла, сопровождая леди Кэтрин, Рафаэль устроил большое представление. Он заметил Джулию, не один раз ловил на себе ее взгляд, но не пытался заговорить с ней.
Она, наверное, считает, что он раскаивается в том, что чуть было не произошло в кондитерской. Так оно и было – в некотором смысле, понятном только ему. Он изменил самому себе и не собирался с легкостью себя прощать. Ни себя, ни ее.
Если он станет избегать Джулию, это пробудит ее интерес, разожжет любопытство. Время от времени ловя на себе ее взгляд, Рафаэль понял, что поступает правильно. Это было некоторым утешением для его нервов, напряженных до крайности.
К полуночи Рафаэль почувствовал, что с него хватит уловок. Он отослал Кэтрин домой в своем экипаже, снова отклонив предложение сопровождать ее, и присоединился к своим друзьям в уединенной гостиной.
Не успел он еще наполнить бокал и усесться, как Мартинвейл сказал:
– Полагаю, нам нужно поговорить. У меня есть предложение.
Высокий, поджарый Мартинвейл беспокойно ходил взад и вперед по комнате. Рафаэль, расположившись на кожаном диване с бокалом бренди в руке, следил за ним глазами. Напротив него Стратфорд лениво играл блюдом севрского фарфора, вертя его в руках.
– Непременно, – кивнул Рафаэль, с улыбкой глядя в обеспокоенное лицо друга. Он прекрасно понимал, что того тревожит.
– Я больше не могу наблюдать за этим ужасным экспериментом. Прошу тебя покончить с этим пари. У меня была возможность поговорить с мисс Броуди… – Тут Рафаэль бросил на него быстрый взгляд, и Мартинвейл поспешно добавил: – Мисс Лорой Броуди.
И должен сказать, это окончательно настроило меня против этого ужасного дела. Она прелестная девушка, невинная. Погубить ее и ее сестру только из-за того, чтобы кому-то что-то доказать, – это отвратительно.
– Ну так и не связывайся с этим, – сказал Рафаэль, сделав глоток бренди.
Он смаковал его на языке, наслаждаясь приятной терпкостью тонкого напитка и изо всех сил стараясь не показать того смятения, которое его терзало.
Проклятое пари… Оно висело у него на шее как камень. Рафаэль с удовольствием встал бы на сторону Мартинвейла и аннулировал бы его. Но что это даст? Кого он, черт побери, хочет обмануть?
Стратфорд усмехнулся.
– Да, друг мой. Можешь не волноваться. Фонвийе, во всяком случае, не очень-то везет с девицей. – Он поднял глаза от фарфорового блюда, застывшего под опасным углом, и посмотрел на Рафаэля. – Блейк как был, так остается при ней.
Рафаэль взглянул на него:
– Ну и что же, ведь спор идет не о верности Саймона, так? Выбирать будет дама. И уверяю тебя, Стратфорд, выберет она меня.
Мартинвейл с серьезным видом снова заходил по комнате.
– Я не понимаю, как она может так поступить. Ее считают в высшей степени разумной девицей, и уж, конечно, теперь она наслышана о твоей репутации.
– Еврейская поговорка гласит: «Правда – самая лучшая ложь». Поэтому я не скрываю своего прошлого, но пользуюсь им для собственной пользы. Поразмыслив, я нашел нечто важное и таинственное, имеющее эмоциональную природу. Это действует на женщин, как валерианка на кошек. Они не могут устоять перед такой приманкой. Я придумал легенду – негодяй, готовый исправиться. Женщины жаждут верить в торжество доброты.
Не обманывает ли он сам себя? Рафаэлю хотелось верить, что нет, что он четко контролирует свое продвижение по пути к совращению Джулии.
Конечно, ведь таков его план. Он просто еще не выражал его словами, вот и все. Он действовал инстинктивно, а ведь никогда нельзя знать в точности, куда тебя заведет инстинкт.
Стратфорд со звоном поставил на место дорогой фарфор и приподнялся, опершись локтями о колени. Он внимательно посмотрел на Рафаэля:
– Я тебе не верю. Это уже не забава. Я видел тебя в ее обществе. Ты ее хочешь.
Рафаэль насторожился. Он усомнился, как то не раз уже бывало, действительно ли Стратфорд ему друг.
– Это не преступление. – И Рафаэль попытался глотнуть бренди с таким же небрежным видом, как делал это только что. – Но я все время помню о главной цели. Настанет время, мой друг, когда она на самом деле будет моей. До того я проявлю сдержанность. – Он посмотрел, прищурившись, на янтарную жидкость в своем бокале и пробормотал: – Восхитительную сдержанность.
Мартинвейл возмущенно накинулся на него:
– Если это правда и ты влюбился в эту девушку, тогда брось все это, Фонвийе.
– Влюбился! – ужаснулся Рафаэль и встал. – Мартинвейл, клянусь, мозги у тебя превратились в пудинг. Кто говорит о влюбленности? Боже ты мой! – Он круто повернулся, поднял палец и сузил глаза. Теперь он действительно разозлился. – И если у тебя кишка тонка для таких развлечений, если у тебя духу не хватает, лучше откланяйся теперь же. Но советую не разглашать нашего пари. Я сочту это самым отвратительным из всех предательств.
Мартинвейл переминался с ноги на ногу, стараясь не встретиться глазами с Рафаэлем. Тот зарычал:
– Ты задумал все ей рассказать, да? Ну что же, мы с тобой были добрыми друзьями много лет, но обещаю тебе так же верно, как то, что ты дышишь, – если до мисс Броуди дойдет хотя бы намек на то, что мы задумали, ты пострадаешь самым ужасным образом. Ни одна леди не будет принимать тебя в своем доме, ни один джентльмен не будет иметь с тобой дело. Моя месть будет простираться далеко за пределы того, на что у тебя хватит воображения.