Прискорбно, что христианского государя так бесстыдно развращают лестью и бесхребетный совет, готовый потакать его капризам, и слабое духовенство, лишенное твердости неизменно держаться своего вероучения.
– Папа, но неужели это стоит такой жертвы? Не мог бы ты… принять присягу… и навсегда порвать с придворной жизнью? Жить с нами… с семьей… до конца дней. У тебя есть библиотека… дом… все, что ты любишь. Папа, ты уже не молод. Ты должен быть дома, с сыновьями и дочерьми, с женой.
– Уж не явилась ли ты разыгрывать искусительницу? Нет, мистресс Ева, на эту тему мы говорили не раз и не два. Я сказал тебе, что если б мог удовлетворить короля и вместе с тем не оскорбить Бога, то никто не принял бы этой присяги охотнее, чем я.
– О Господи, – воскликнула Маргарет, – тюремщики идут сказать, что мне пора. Папа… когда я еще увижу твое лицо?
– Не падай духом, Мег. Уверен, что скоро.
Обняв его, она увидела на его щеках слезы. И подумала: «Мой приход не ободрил его, а расстроил».
* * *
Алиса получила дозволение навестить Томаса.
Она приехала более грубой, ворчливой, чем обычно, все потому, что была очень несчастна.
Встав в дверях, Алиса зоркими глазами оглядела камеру во всей ее неприглядной мрачности.
– Хорошенькое дело, мастер Мор! – вскликнула она. – Удивляюсь, что тебя все считали очень умным. Валяешь и здесь дурака по своей привычке. Лежишь в этой тесной, грязной тюрьме, кишащей мышами и крысами, а ведь мог жить на воле, пользоваться расположением короля и его советников. Тебе-то и нужно сделать только то, что сделали епископы и умные люди этого королевства. У тебя же в Челси прекрасный дом, там есть библиотека, галерея, сад, словом все, что нужно, ты мог бы жить в окружении жены и детей, веселиться с ними. Не пойму, Господи, чего ради тебе торчать здесь.
– Алиса… Алиса, я очень рад тебя видеть. Рад слышать твое ворчанье. Подойди, женушка. Садись на этот табурет, принесенный добрым тюремщиком. Нам, Джону Бочонку и мне, живется тут неплохо. Мой добрый друг Бонвизи присылает нам вина и мяса больше, чем нужно. Не бойся.
– Значит, тебе нравится здесь больше, чем дома? Да? Ты это хочешь мне сказать?
– Разве этот дом не так близок к небесам, как мой? – спросил Томас.
– Надо же! Что за чушь ты несешь? Я смотрю, все тюрьмы на свете не изменят тебя.
– Алиса, все же ответь. Разве не так?
– Господи Боже, отстанешь ты от меня?
– Ладно, мистресс Алиса, раз я не ошибаюсь, а тебе это понятно, потому и отвечаешь только «Надо же!», – то и отлично. Не вижу особых причин для радости в своем прекрасном доме или в саду. Ведь если бы я пролежал семь лет в могиле, а потом воскрес и явился туда, кто-то непременно выставил бы меня за ворота, сказал, что все это не мое. Зачем же стремиться в дом, раз он так скоро забудет своего хозяина?
– Фу-ты и еще раз фу-ты! Прекрати эту болтовню. Как у тебя с одеждой? Есть что-нибудь в стирку? До чего же здесь грязно! Что ж мастер Бочонок так плохо заботится о тебе? Похоже, мастер Мор, ты дурак… и вокруг тебя дураки.
Томас делал вид, что не замечает слез, блестящих на ее щеках. Алиса продолжала ворчать и упрашивать его на свой лад вернуться домой с той же настойчивостью, что и Маргарет.
* * *
Айли глядела в парк из окон особняка Эллингтонов. Ожидание и напряжение измучили ее. Вот-вот должны были вернуться лорд Одли и ее муж, а она сказала Джайлсу, чтобы по возвращении он дал ей возможность поговорить с канцлером наедине.
– Господи, помоги мне, – молилась она истовее, чем когда бы то ни было. – Помоги мне устроить это.
Айли надеялась, что лорд Одли откликнется на ее просьбу. Только вот достаточно ли у него власти? Он лорд-канцлер, а когда канцлером был ее отец, к нему многие обращались с прошениями.
Теперь она старалась не думать о доме в Челси.
И Маргарет, и Мерси писали ей часто. Но вымученная веселость их писем лишь подчеркивала, как там все переменилось. Неужели это ужасное лето никогда не кончится?
Услышав, как трубят охотничьи рога, она поглядела в венецианское зеркало, мужнин подарок, некогда предмет ее гордости. Глаза ее страдальчески блестели, щеки раскраснелись, губы дрожали.
Взяв себя в руки, Айли сбежала вниз навстречу возвращающимся охотникам.
Одли взволнованно говорил об олене, которого убил в парке. Какое это могло иметь значение? Важно сейчас только одно.
Джайлс нежно, с пониманием улыбнулся жене. И направился к конюшням, куда побежали грумы принимать лошадей. Айли пошла бок о бок с лордом Одли, Джайлс позаботился, чтобы им никто не мешал.
– Лорд Одли, надеюсь, вы хорошо поохотились?
– Да, леди Эллингтон. У вашего мужа замечательные охотничьи угодья.
– Приезжайте к нам на охоту почаще.
– Непременно.
Айли взяла лорда-канцлера за руку и улыбнулась ему.
– При желании вы могли бы сделать кое-что для меня.
– Леди Эллингтон, я с удовольствием сделаю все, что в моих силах, дабы угодить вам.
– Вы очень добры, милорд. Я хочу поговорить о своем отце.
Лорд Одли издал быстрый, хрипловатый смешок.
– Леди Эллингтон, он вполне может помочь себе сам.
– Это не так.
– Простите, что возражаю, но это так. Ему нужно лишь подписать присягу новому главе Церкви, и на другой день он будет свободным человеком.
– Но он не может.
– Не может! Не может расписаться! – рассмеялся лорд Одли. Он с гордостью говорил: «Я не ученый!», следовательно, испытывал к ученым легкое презрение. – Но мы много слышали о его высокой образованности!
– Милорд, он считает это делом совести.
– Ну так пусть урезонит свою совесть. Моя дорогая леди, для вашего отца я готов сделать все, что сделал бы для своего… ради вас, но что я могу? Спасение в его руках. Удивляюсь, что он так упорствует в своем тщеславии.
– Не могли бы вы убедить короля, что в случае с моим отцом можно обойтись без присяги?
– Моя дорогая леди, вам известны нравы парламента.
И канцлер стал рассказывать Айли одну из Эзоповых басен.
– Вы, – сказал он, – дочь столь образованного человека, несомненно, уже слышали ее.
В басне шла речь о мудрецах, пытавшихся править множеством дураков. Многие высекли нескольких.
– Леди Эллингтон, были все же они такими уж мудрыми? Сомневаюсь.
Айли глянула в холодное, надменное лицо идущего рядом и ощутила тяжесть на сердце.
Они подошли к дому, и Айли обогнала своего спутника. Джайлс вышел навстречу и, видя ее состояние, занял гостя разговором, чтобы ей ничто не мешало взбежать наверх, в свою спальню.
По щекам у Айли струились слезы, лицо выражало полнейшую безнадежность.
* * *
Месяц тянулся за месяцем, но визитов в Тауэр больше не было. Наступило Рождество; а Томаса заточили в камеру еще весной.
Как это Рождество не походило не предыдущие! Собрались все, но как они могли радоваться без главы семейства?
Жили они ради приходящих писем. Для обмена письмами им разрешили отправлять в Тауэр служанку. Эти путешествия совершала верная Дороти Колли, она была почти членом семьи, и Томас любил ее. Возвращаясь, она передавала все, что он говорил.
– Ему хочется знать, чем вы занимаетесь, как проводите время. Его интересует любая мелочь. Он с радостью их выслушивает. Спрашивал о последних выражениях детей.
Дороти сказала Маргарет с глазу на глаз:
– Когда я уходила, он поцеловал меня. И велел передать вам, что любит меня, как родную. Сказал: «Дороти, вы еще не поженились с Джоном Харрисом? Советую пожениться. Скажите Маргарет, она поможет вам все устроить. Брак – хорошая вещь, если двое живут в любви и согласии, это самая счастливая жизнь».
Маргарет поцеловала служанку.