Неужели его кто-нибудь может выносить?
Осторожно переступая через осколки разбитой посуды, подошел маленький биржевик и пригласил меня танцевать.
— Я говорил вам, его нужно опасаться, — сказал он вполголоса.
Танцуя, он начал ко мне клеиться самым откровенным образом. Понять не могу, почему все малорослые мужчины такие распутные. К счастью, одна из моих булавок откололась и воткнулась в него, что несколько охладило его пыл. Но буквально через две секунды он возобновил свою атаку.
Четверть часа спустя, вся в синяках и взбешенная, я разыскивала свою сумку. На этот раз я решительно намеревалась уйти. Рори Бэлнил сидел на софе между Тиффани и блондинкой. Девицы держали друг друга за руки через его колени, но были слишком пьяны, чтобы что-нибудь соображать.
— Рори, дорогой, — шептала блондинка.
— Рори, ангел мой, — бормотала Тиффани.
Это выглядело так нелепо, что я расхохоталась. Он тоже засмеялся.
— Мне кажется, они созданы друг для друга, — сказал он. Взбодрившись, он встал и подошел ко мне.
Я прислонилась к стене. Ноги не держали меня, отчасти потому, что я тоже перебрала немного, отчасти из-за его магической близости.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — отвечала я. Я никогда за словом в карман не лезла.
Он внимательно осмотрел меня, словно выбирая на палитре нужный оттенок цвета.
— Выпивка кончилась, — сказал он, допивая из бутылки последний глоток.
Он был весь белый как мел, даже зубы, только в кончики пальцев у него прочно въелся никотин.
— Как, вы сказали, вас зовут? — Голос его, утратив прежнюю резкость, стал мягким и нежным.
— А я вам и не говорила, — ответила я как можно равнодушнее. — Но раз уж вы спрашиваете, Эмили.
— Эмили — красивое имя, старомодное. Вы старомодны?
— Это зависит от того, что понимать под старомодным — чопорное викторианство или разгул Реставрации?
Он взял меня за руку.
Он пьян, повторяла я про себя, стараясь сохранять присутствие духа.
— Ренуаровская женщина, — сказал он.
— Это из тех толстух с виноградом? — спросила я.
— Нет, то Рубенс. Ренуаровские девушки — изящные голубоглазые блондинки с нежно-розовой кожей. Странно, — он бросил на меня разящий насмерть взгляд, — вы совсем не мой тип, а возбуждаете меня чертовски.
Опустив глаза, я, к своему ужасу, увидела, что мои пальцы переплелись с его, а мой единственный необкусанный ноготь вонзился в его ладонь.
Внезапно его пальцы коснулись моего кольца.
Я попыталась выдернуть руку, но он не отпускал ее, внимательно рассматривая кольцо.
— Кто вам его подарил? — спросил он.
— Седрик, — отвечала я. — Мой… жених. Ужасное слово, правда? — Я натужно хихикнула самым жалким образом.
— И кольцо ужасное, — сказал он.
— Оно очень дорогое, — вступилась я за Седрика.
— А почему ваш жених не с вами?
Я объяснила, что Седрик в Норфолке, устраивает свою политическую карьеру.
— Вы давно помолвлены?
— Почти полтора года.
Рори неприятно улыбнулся.
— И часто он вас любит?
Я попыталась принять оскорбленный вид, но у меня ничего не вышло.
— Его это вообще мало волнует, — пробормотала я.
Рори раскачивал пустую бутылку, держа ее двумя пальцами за горлышко.
— Стало быть, он к вам равнодушен?
— Мы с ним отлично ладим.
— С обожаемого предмета обычно глаз не спускают.
Мой взгляд невольно обратился к Тиффани, мирно спавшей, опустив голову на плечо блондинки.
— Я ее не слишком обожаю, — сказал он, проследив за моим взглядом.
— Она потрясающе выглядит, — искренне заметила я с завистью.
Он пожал плечами.
— Корпус от «Роллс-Ройса», а мозги от «Мини».
Я снова хихикнула. Внезапно он наклонился и поцеловал мое обнаженное плечо. Волна возбуждения прокатилась по мне. Еще минута, и мое платье, вместе со всеми булавками, просто воспламенится.
Я перевела дыхание.
— У меня дома есть бутылка виски, — сказала я.
— Так чего же мы ждем, пошли!
Глава 2
Мне было стыдно. Я сознавала, что ужасно виновата перед Седриком, но мне еще никогда в жизни не встречалось такое воплощенное искушение, как Рори Бэлнил. Как Оскар Уайльд, я могла устоять перед чем угодно, кроме искушения.
Мы брели по Кингз-роуд в поисках такси и очень позабавились, усаживаясь в ванны, выставленные у магазина сантехники. Потом мы проходили мимо художественного салона. Рори, хмурясь, приглядывался через стекло к выставленным полотнам.
— Ты только взгляни на эту дрянь, — сказал он. — Там бы, если бы не милость Господня, могли быть и мои картины, ведь я — величайший гений двадцатого столетия. Кстати, завтра в одиннадцать я встречаюсь с одним человеком насчет моих картин. Ты лучше сразу заведи будильник, как мы придем.
Какая самонадеянность, подумала я. Уж не думает ли он, что я так легко уступлю?
Рори увидел такси и остановил его. Всю дорогу мы целовались.
Боже, какое это было наслаждение! Я и миллионной доли такого не испытала за все время моего знакомства с Седриком. Вместе с оранжевыми цифрами на счетчике стремительно взлетала моя температура. У Рори было такое изумительное стройное тело. Быть может, потому, что он художник, да еще с примесью французской крови, в искусстве целоваться ему не было равных.
И все же какой-то настойчивый внутренний голос призывал меня остановиться. Я регрессировала со скоростью света, позволяя себе все, что я делана до встречи с Седриком: я слишком быстро уступала, слишком поддавалась и чувствовала себя, как и прежде, неприкаянной и несчастной. Я распрощаюсь с ним у подъезда, решила я твердо, а когда мы были уже у двери, я подумала: я только приглашу его выпить немного, как делают в таких случаях, а потом он уйдет.
Только мы вошли, я дала ему виски, а сама бросилась в ванную, вычистила зубы и вылила на себя полфлакона Мининых духов. Потом я бросилась в спальню и убрала с ночного столика детектив Жоржетты Хейер, заменив ее парой интеллектуальных французских романов, взятых с полки.
— Где ты научилась так наливать? — спросил он, когда я вошла в гостиную.
— Я одно время подрабатывала в баре.
— Это семикратная доза, — сказал он, залпом допивая виски.
— У меня сейчас все перед глазами в семикратном размере, — сказала я. — Я столько сегодня выпила, что вижу и семерых тебя. Великолепная семерка, надо сказать.
— Значит, можно приступать к оргии. Планы Энни в конце концов реализуются.
Я с покорным видом села на софу. Он сел рядом.
— Ну и как? Приступим? — Он не сводил с меня глаз, но и не шевелился.
Я судорожно придумывала, что бы сказать.
— Подожди, — сказал он. — Тебе что-то попало в волосы.
Я так никогда и не узнала, было ли там что-нибудь на самом деле. Но он сделал движение, как будто вынимал что-то, и, придвинувшись ближе ко мне, с неподвижным лицом поцеловал меня.
Ощутив укоры совести, я попыталась оттолкнуть его.
— Я пойду сварю кофе, — пробормотала я. — Ты же знаешь, я помолвлена с Седриком, ему бы это не понравилось.
— Замолчи, — сказал он мягко. Очень медленно он расстегнул все булавки, скреплявшие мое платье — сначала ту, что соединяла лиф и плечико, потом маленькую золоченую под замком «молнии» и, наконец, две, на которых держался мой лифчик без бретелек.
Обнаженная до пояса, я не могла двинуться с места.
— Ренуаровская девушка, точно! — сказал он негромко.
«Остановись, прекрати это!» — сказала я себе, но так и не шевельнулась.
Проснулась я уже утром. Я не закрыла как следует шторы, и солнце жгло мне глаза лазерным лучом. Но еще более жгучей была улыбка Седрика, смотревшего прямо на меня с фотографии.